У новобрачных был торжествующий вид. Позади остался скандальный бракоразводный процесс Фербенкса с Мери Пикфорд. В год перед женитьбой Фербенкс и леди Эшли совершили кругосветное путешествие на великолепной яхте Фербенкса, вызывая всеобщую зависть. Рассматривая на снимке женщину, явно привыкшую к роскоши и обожанию и столь желанную для мужчин, что они готовы на все ради обладания ею, Ева подумала, сколько домашних хозяек в Америке заявляют о том, как шокировала их эта свадьба, но втайне завидуют Сильвии Эшли. Миллионы? Десятки миллионов?

Ева бросила газету в корзину для бумаг. Времена, как и нравы, изменились, и Еве, которую всегда осуждали, придется сделать над собой усилие, чтобы самой не судить слишком строго.

Но ведь у нее есть Дельфина и Фредди, и если она может позволить себе с безразличием относиться ко всяким Сильвиям Эшли, то по отношению к собственным дочерям у нее множество обязательств. Дельфина сейчас в том возрасте, в котором Ева с трудом подавляла внутренний бунт. Конечно, пока Дельфина, эта прирожденная кокетка, шла, как легкомысленный ребенок, на поводу у своих желаний. Однако она отнюдь не была посредственностью. Виртуозно манипулируя мужчинами, Дельфина, кажется, не находила удовольствия ни в легких победах, ни в том, чтобы кто-нибудь страдал из-за нее. Она была ласковой, живой, капризной, но, в сущности, милой девочкой. По общему мнению, Дельфина придерживалась не слишком строгих моральных принципов, но в ее-то возрасте, да еще в этом особом городе, кто мог похвастать иным?

Ева очень скучала по Дельфине, которая жила в доме женского землячества Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, против чего Поль категорически возражал. Но университет, действительно, слишком далеко, чтобы ездить туда каждый день. Так или иначе, Еве казалось, что ее старшая дочь будет чувствовать себя лучше среди сверстников. Живя дома, она не смогла бы обрести настоящих друзей, а говорят, именно друзья студенческих лет остаются на всю жизнь.

Еву радовало, что Фредди пока еще учится в школе. Следующей осенью, когда она поступит в университет, ей тоже, возможно, захочется войти в женское землячество и уехать из дома, однако втайне Ева надеялась, что этого не произойдет. Она ненавидела американскую систему, отрывающую детей от семьи, но не могла противостоять ей. Ева надеялась, что сама Фредди не захочет слишком отдаляться от своего драгоценного аэропорта Драй-Спрингс.

Вместе с тем Ева сокрушалась, что Фредди в отличие от Дельфины лишена многих радостей юношеского возраста, не имея даже ни одной близкой школьной подруги. Очень уж отличались интересы ее младшей дочери от интересов сверстников. Фредди еще слишком юная для такого страстного увлечения авиацией, да и такая целеустремленность не соответствует ее возрасту. Если бы Фредди чуть больше походила на Дельфину, а Дельфина на Фредди… «Ну как же я глупа», — подумала Ева и отправилась на кухню, желая убедиться в том, что все идет по плану. Проверяя чаши для ополаскивания пальцев, она думала о том, что, к счастью, хозяйке дома в отличие от гостей не нужно быть в шляпе. Хоть одной заботой меньше.

* * *

Дельфина положила сигарету и обвела взглядом комнату своей лучшей подруги и однокашницы по женскому землячеству Марджи Холл. Эта комната, где только что сменили обстановку и где все стало белым и розовым, казалась храмом непорочности. Обстановка совершенно не вязалась с короткими ярко-желтыми кудряшками Марджи, ее пышным молодым телом и дерзкими зелеными глазами. Но, как говорила Марджи, ради того, чтобы пореже видеть мать, она готова вытерпеть и такой антураж.

Мать Марджи только что развелась в третий раз и вышла замуж в четвертый. С тех пор как шесть лет назад Дельфина подружилась с Марджи, комната ее подруги на Бель-Эйр претерпевала изменения в третий раз. Таким образом бывшая миссис Холл пыталась компенсировать своей дочери нежелательную эмоциональную встряску. Что касается Марджи, такая тактика матери вполне устраивала ее, поскольку позволяла обходить острые углы. Кто знает, может, в следующий раз вкус дизайнера совпадет наконец со вкусами самой Марджи.

Сейчас мать Марджи проводила в Европе свой очередной медовый месяц; отец, по слухам, жил в Мексике, но о нем уже давно никто ничего не знал.

Ева не могла недоброжелательно относиться к Марджи только потому, что та из неблагополучной семьи, или потому, что у девушки вызывающе яркие волосы. По словам монахинь из «Святого сердца», у которых Ева наводила справки, Марджи Холл была покладистой, пунктуальной, вежливой и усердной. Училась она вполне прилично, казалась очень живой, а то, что она не подвержена депрессии, настоятельница считала благом. Ее волосы? Ну что ж, она их не красила, это ее натуральный цвет. К сожалению, слишком уж яркий, но с этим ничего не поделаешь.

Случись Еве осмотреть будуар Марджи, она поняла бы, что ее интуитивная тревога имеет основания. В туалетном столике Марджи было припрятано раз в десять больше косметики, чем у Дельфины. Ее шкафы были набиты бесчисленными изысканными и модными вечерними платьями, накидками и туфлями на высоких каблуках. Все это больше подошло бы зрелой женщине, а не восемнадцатилетней девчонке. В потайном ящичке бело-розового бюро находилась изрядная сумма денег. Эти деньги девушки добыли в подпольных казино, куда они часто ходили в сопровождении мужчин. Такие нелегальные притоны пышно расцвели по всему Лос-Анджелесу при попустительстве городской администрации, которая с каждым годом становилась все более коррумпированной. Мужчины в городе поговаривали о том, что эти прелестные создания несомненно приносят им удачу, считая Марджи и Дельфину прекрасными талисманами, щедро вознаграждали их, советовали не слишком сорить деньгами и предлагали свои услуги на будущее.

Дельфина держала свои туалеты, купленные на заработанные деньги, в шкафах своей подруги.

С отменой сухого закона контрабандной торговле спиртным пришел конец, и теперь, когда можно было потреблять спиртное открыто, игорный бизнес расцвел еще больше. Любой, у кого были соответствующие связи, мог выиграть или проиграть изрядную сумму в десятках мест, начиная от прекрасно оборудованных клубов бульвара Сансет до лачуг на пляже и плавучих казино «Монте-Карло» и «Джоанна Смит», куда доставляли катера.

В тех клубах, где бывали Дельфина и Марджи, подавали шампанское и икру, а гости приходили туда в вечерних туалетах. Слухи о том, что мафия с Восточного побережья прибрала к рукам игорный бизнес на Западе, делали запретный плод еще слаще.

Дельфина, конечно, позаботилась о том, чтобы родители не знали о ее ночной жизни. Своим поклонникам Дельфина не разрешала заезжать за ней в дом землячества: наблюдательная, бдительная комендантша, миссис Робинсон, немедленно кинулась бы звонить Еве, увидев, что девушка идет куда-то с незнакомыми мужчинами, а не с мальчиками из университета. У этих мальчиков часто не было ни гроша за душой, и они казались Дельфине слишком зелеными и наивными, чтобы вообще о них думать.

Подруги были неразлучны. Выручая друг друга на экзаменах, они сносно учились, хотя три-четыре ночи в неделю проводили за игрой или на танцах. Только перед рассветом, когда кончалось веселье, они отправлялись в «Сарди» и съедали по яичнице, после чего спутники отвозили их на Бель-Эйр, чтобы они успели поспать хоть пару часов до начала занятий. Девушки часто пропускали лекции: обе обладали прекрасной памятью и могли за несколько дней наверстать упущенное.

По субботам Дельфина и Марджи, прихватив заработанные деньги, отправлялись в лучшие магазины города, покупали себе новые платья и белье. Они чувствовали свое превосходство над девчонками из своего землячества, для которых приятно провести время означало пойти на футбол, а потом выпить фруктового пунша с ромом с группкой старшекурсников.

Подруги помогали друг другу, если случалось выпить лишнего; пробовали новые средства от похмелья и ничего не имели против смены партнеров, ибо считали, что все мужчины одинаковы. Они советовались по поводу новых причесок, обменивались новыми жаргонными словечками, делали друг другу педикюр, обсуждали поцелуи и ласки, и каждая предостерегала подругу от излишней доверчивости: мужчины иногда пытались зайти «слишком далеко», а они были «хорошими девочками» и берегли свою невинность.

Постоянной темой их разговоров и единственной стороной жизни, далекой от идеала, было то, что они — обыкновенные статистки в том спектакле, который разыгрывался каждую ночь в ресторанах и ночных клубах Голливуда. Увы, они не кинозвезды. Никто не пялил на них глаза и не просил автографов, хотя они были хорошенькими и модно одевались. Они чувствовали себя как рыбы в воде в мире, известном многим лишь по популярным журналам и вызывающим жадное любопытство публики, но одно дело, когда тебя узнает метрдотель в «Кокосовой роще», а другое, если тебя осаждает толпа поклонников и фотографов.

— Попытайся взглянуть на это иначе, — сказала Марджи. — Появись твое фото в газетах, родители посадили бы тебя на хлеб и воду.

— Мое фото могло бы появиться в газетах лишь в том случае, если бы я стала знаменитой, — возразила Дельфина, — и родители уже ничего не смогли бы с этим поделать.

Перед лицом столь неоспоримого довода обе замолчали. Среди их знакомых встречались актеры, но все они были заняты лишь в эпизодических ролях. Состоятельные мужчины, которые могли позволить себе приглашать их на танцы и в казино, были молодыми холостяками и занимались бизнесом; актеров терпели лишь потому, что те приводили с собой молодых восходящих звезд.

— Не унывай, Дельфина, — проговорила Марджи, вынимая из их тайника пятисотдолларовую пачку денег и деля ее на две равные части. — Кинозвездам приходится рано вставать, к тому же они вечно влюбляются или разочаровываются в любви, а это, согласись, совсем не то, что нужно тем, кто мечтает о красивой жизни. Послушай, не знаю, как тебе, но мне совершенно нечего надеть сегодня, и мы только теряем время, сидя здесь и чувствуя себя отвратительно потому, что ты не Лупи Велес, а я не Адриана Эймс. Или наоборот?