— Ну и вкус у тебя, Марджи! Ты — Мирна Лой, а я — Гарбо.

— Пошли, дорогая. Впереди интересный вечер. После ужина отправимся на пляж. В двенадцати милях от Санта-Моника-бэй недавно открылось новое плавучее казино, и там будет весь цвет общества. Дельфина! Хватит раздумывать… Пора по магазинам!


Фредди пришла на тренировку рано, но Макгир сделал ей знак, чтобы она подождала, пока он закончит разговор с посетителем. Фредди уже встречала этого человека. Свид Кастелли был постановщиком авиационных трюков в небольшой студии Дэвидсона на Пико. Он часто наезжал в Драй-Спрингс, чтобы посоветоваться с Маком относительно проблем, возникающих по ходу съемок очередного фильма об авиации времен мировой войны. Публика была от них без ума.

Когда в 1918 году мировая война закончилась, герою этой войны, Теренсу Макгиру, исполнилось уже двадцать два года. Он вернулся из Франции домой, твердо убежденный в том, что будущее гражданского транспорта принадлежит авиации. После ряда неудачных попыток создать небольшую авиакомпанию он обнаружил, что никто не собирается производить пассажирские самолеты, способные совершать дальние перелеты между крупными городами. Пассажиры довольствовались путешествиями по железной дороге.

Поэтому Макгиру пришлось смириться с действительностью и вложить все свои сбережения до последнего цента в «Кертисс-Дж. Н-4». Этот небольшой надежный самолет помог ему сводить концы с концами. Макгир работал на ярмарочных площадях. Посадочной полосой для его самолета служили поле для игры в бейсбол, рейстрек или даже выгон для скота. Продемонстрировав фигуры высшего пилотажа, он катал пассажиров, взимая по пять долларов с человека, но наступил момент, когда никто не давал за полет больше доллара. Лет через двадцать после первого полета братьев Райт интерес к авиации поубавился, прелесть новизны пропала. Ни армия, ни флот не были заинтересованы в развитии воздушных сил, и человеку, который не мыслил для себя никакого иного занятия, кроме пилотирования, не оставалось ничего другого, как отправиться в Голливуд и стать профессиональным пилотом, выполняющим авиационные трюки в кинофильмах.

Долгие годы он работал на студии «Фокс», где размещались штаб-квартиры пятнадцати кинокомпаний. Именно здесь очень высоко ценили его мужество, мастерство и молодость. Мак работал с такими же молодыми людьми, как и он, готовыми за сотню долларов заставить самолет пролететь вверх брюхом в нескольких дюймах от земли, а за полторы тысячи — взорвать самолет в воздухе, выбравшись из него. Ни один пилот-каскадер не мог заработать ни цента, не подвергая жизнь риску. Макгиру доводилось летать с Диком Грейсом, Чарлзом Стоффером, Фрэнком Кларком и Фрэнком Томиком; с Диком Кервудом и Дюком Грином; с Морисом Мерфи, Лео Ноумсом и Россом Куком. К 1930 году из десятков парней, ставших друзьями Макгира, остались в живых лишь несколько человек. Ни один из них не умер естественной смертью. Они проживали каждый день ярко и отважно умирали, словно по собственному выбору, молодыми.

Именно тогда, в начале нового десятилетия, осознав, что многие из его веселых и остроумных друзей проиграли схватку со смертью, Теренс Макгир открыл на свои сбережения летную школу.

Все зависело исключительно от везения. Все погибшие парни были первоклассными пилотами, и Теренс знал, что рано или поздно настанет и его черед. Ему посчастливилось остаться в живых после более чем трех дюжин тщательно подготовленных авиакатастроф, в которых он не раз ломал кости.

Возможно, он был не таким, как все, но ему хотелось заглянуть в будущее. Вместе с тем он никогда не смог бы расстаться с Голливудом. Отказавшись от выполнения авиационных трюков, он стал собирать самолеты устаревших моделей, неоднократно побывавшие в ремонте. Он сдавал напрокат киностудиям «Спады-220», немецкие «Фоккеры-Д.VII», английские «Кэмелы». На эти средства Мак содержал свою школу. Макгир так виртуозно ставил воздушные бои, что был нарасхват у киностудий, снимавших фильмы на военные темы. Все же он не стал бы отрицать, что скучал по старому доброму времени, по тем полным опасности и одновременно прекрасным дням.

Свид Кастелли, как и Мак, в прошлом летчик, выполнявший когда-то фигуры высшего пилотажа, имел теперь вид весьма преуспевающего служащего. Мак казался таким юным рядом с этим человеком в деловом костюме, а ведь они, скорее всего ровесники, — подумала Фредди. Казалось, Мак принадлежал к совершенно другому поколению, скорее к поколению Фредди, чем Кастелли.

Фредди заметила, что Мак ни капли не изменился с тех пор, как она впервые увидела его пять лет назад, когда ей было одиннадцать с половиной. Она спросила его тогда, сколько ему лет, потому что этим поинтересовалась ее мама. Ответив, что сорок, он объяснил, почему получилось, что он моложе ее отца, хотя они оба участники мировой войны. Набравшись смелости, она полюбопытствовала, женат ли он. Мак ответил, что у большинства летчиков, занимающихся высшим пилотажем, хватает ума оставаться холостыми, и, миновав брачный возраст, он будет слишком стар, чтобы расставаться с холостяцкими привычками.

— Ну, что, малышка, все выяснила?

Наблюдая за тем, как он разрабатывает план воздушного боя, в котором должны будут участвовать шесть самолетов, Фредди вдруг поняла, что никогда больше не задаст ему ни одного личного вопроса, хотя считала его своим лучшим другом. Еще она подумала, что, в сущности, забавно считать лучшим другом того, кто сам к тебе так не относится.

Фредди не спускала глаз с Макгира, пользуясь редкой возможностью наблюдать за своим инструктором. Она не могла себе этого позволить во время тренировок: Мак требовал полной сосредоточенности, хотя она не всегда внимательно слушала. Он становился как бы частью самолета. Когда они возвращались в школу, Фредди едва успевала повторить свой урок перед тем, как отправиться домой. Мак говорил сейчас так живо и образно, что она легко представляла себе перемещение каждого самолета: траекторию полета Мак чертил в воздухе вокруг своего стола.

Теренс Макгир был наполовину шотландцем, наполовину ирландцем, что без труда можно было определить, кинув взгляд на копну его густых светло-каштановых с рыжим отливом волос и светло-зеленые глаза с удивительно длинными ресницами. На его милом, добром лице даже сквозь загар проступали веснушки. Он был худым, подтянутым, почти метр восемьдесят ростом и мускулистым, как гимнаст. Фредди подумала, что жизнь наложила на него отпечаток, и всякий внимательный человек мог догадаться, что в воздухе Мак провел больше времени, чем на земле. Было что-то такое… такое независимое в его пружинистой походке, в его осанке, в его готовности принять любой вызов, какая-то непосредственность, добродушие. Улыбка Мака всегда означала для Фредди, что он с радостью выполнит любое ее желание, и интуиция никогда не обманывала ее. При всей своей открытости и воспитанности Мак был внутренне дисциплинированным человеком с трезвым умом и большим самообладанием. Ей казалось, что ни у кого на свете нет такой улыбки, как у Мака, улыбки, за которую она готова была отдать жизнь.

— Фредди, будь добра, принеси нам еще кофе. — Мак кивнул на кофейник, стоящий на шкафчике с бумагами.

Она принесла кофейник.

— Можно мне тоже? — спросила Фредди.

— Нет, ты еще мала, — рассеянно ответил он.

— Мама мне разрешает.

— А я нет.

«Черт возьми, — подумала Фредди, — что я, двухлетняя? Мне почти семнадцать, и я пью кофе с молоком на завтрак с тех пор, как хожу в школу, а этот зануда обращается со мной, как с ребенком. Да еще продолжает звать меня «малышкой», чего я терпеть не могу».

Надувшись, но не произнеся ни слова, она прислушивалась к разговору, который перестал ее интересовать. За тот месяц, когда она занималась высшим пилотажем, Фредди поняла: в основе всех эффектных и сложных фигур лежит комбинация, куда входят пять основных простых элементов: виражи, бочки, петли, потеря скорости и вращение. Многие пилоты погибали оттого, что не справлялись с потерей скорости и вращением. Она упорно тренировалась и выполняла однообразные упражнения, чтобы сделать полеты более безопасными. Тренировки помогали ей «кожей чувствовать» самолет; эту необъяснимую способность не могли заменить во время полета никакие меры предосторожности. Ну, а если этого недостаточно, то, как считала Фредди, для каждого маневра, которые выполняет «Райан», существуют идеальные скорости: для одинарной быстрой бочки — девяносто миль в час; для двойной — сто восемнадцать, для быстрой вертикальной бочки — сто сорок.

Как необыкновенно ощущение полной свободы в небе! Фредди хотелось немедленно сорваться с места, оставив Мака и Свида Кастелли с их проблемами, вскочить в первый попавшийся самолет и умчаться в небо. Фредди изо всех сил стремилась улететь куда-то, все равно куда, не думая о навигации, прецизионности, воздушном потоке, контрольных точках, — словом, обо всем, что могло бы встать между нею и тем восторгом, изумлением, которые испытала она в самостоятельном полете, когда с ней говорила вечерняя звезда, а созвездие Козерога манило ее к себе. Она знала, что сегодня ей не удастся так просто взять и улететь. Это было нереально, но она могла бы, черт возьми, — да еще как! — если бы только имела свой самолет.


— Проснись, Ева, проснись, — настойчиво повторял Поль, встревоженный телефонным звонком, раздавшимся в четыре часа утра.

— Что? Что такое? Который час? Что случилось? — сонно спрашивала Ева, щуря глаза от света ночника.

— Это Дельфина. Она звонит из полицейского участка в центре города. Я не понял толком и половины того, что она мне говорила. Сейчас поеду, заберу ее и привезу сюда. Я не хотел, чтобы ты, проснувшись, испугалась, что меня нет.

— Из полицейского участка? Она попала в аварию? Она не пострадала, ведь нет? — испуганно спрашивала Ева.

— Нет, нет, дело совсем не в этом. Она не объяснила толком. Она сказала, что просто играла в кости, но, дорогая, она была в истерике, и потом…