— А Бруно никогда не ошибается? — ехидно спросил он.

— Что это за вопрос?

— Дурацкий вопрос, моя дорогая. Наверное, я и вправду начинаю стареть. В таком случае надо принять единственно правильные меры, предусмотренные природой, и выпить еще бокальчик шампанского. Составишь мне компанию?

— Вне всякого сомнения, дорогой, вне всякого сомнения.


Дельфину нимало не заботило, замечают ли окружающие ее шарм и красоту. Французы, убежденные в том, что все остальные нации лишь тщетно пытаются отнести себя к роду человеческому, были совершенно очарованы манерой Дельфины держаться. Она искренне не думала о том, нравится она французам или нет.

Дельфина росла в трех странах, где французское происхождение ее родителей отличало их от коренных жителей, но не всегда в лучшую сторону. Французское происхождение имело отношение к работе ее отца, к тому, на каком языке в семье говорили дома, и к тому, как ее мама наставляла нового повара, но вряд ли это было чем-то священным. То, что они носили фамилию Лансель, ровным счетом ничего для нее не значило. Вот если бы это была фамилия Селзник или Голдвин, или Занук! Даже десять лет воспитания в гордых традициях Шампани не могли ничего изменить.

Маршанам нравилось то, что Дельфина, отпрыск старого аристократического рода, напрочь лишена высокомерия. Они никогда не поверили бы, что Дельфина считает аристократией лишь горстку семей, наживших миллионы за несколько последних десятилетий, а также актеров и актрис, портреты которых публиковались на страницах кинематографических журналов.

Маршанов озадачило, что Ги привез к ним Дельфину. Разве ей не интересней было бы посетить Эйфелеву башню, усыпальницу Наполеона, Вандомскую площадь, Лувр? Что значил весь этот разговор о «Гомоне», «Пате-Синема» и «Кодак-Пате»? Туристов никогда не водили туда. Почему она хочет посмотреть то, что наверняка знакомо ей по Голливуду?

— Нет, мадам Маршан, уверяю вас, я действительно мечтаю это увидеть, — поспешила заверить Дельфина.

Когда она была еще школьницей, некоторые из друзей ее родителей, связанные с кинобизнесом, приглашали их иногда на студию. Бросая украдкой взгляды вокруг, скованная благоговейным страхом помешать спешащим куда-то самоуверенным людям, Дельфина думала, что ей суждено видеть этот «рай» лишь издали.

— В таком случае, как хочешь, — согласилась мадам Маршан. — Дай мне только минуту, чтобы надеть шляпу. — Она поправила свои голубоватые волосы холеными руками, на которых сверкали бриллианты.

— Мама, если тебе не хочется, можешь не ездить с нами. Нас встретит Бруно, — заметил Ги.

— Ну, тогда… У меня сегодня много дел, — с явным облегчением сказала мадам Маршан. Перспектива наблюдать целый день за тем, как снимают фильм, ее совершенно не радовала. Когда-то, много лет назад, ей тоже казалось, что наблюдать за этим процессом очень интересно, но несколько часов, проведенных на съемках, рассеяли ее иллюзии.

Теперь обязанность быть дуэньей казалась ей абсурдной. Ги, ее младший и горячо любимый сын, хорошо воспитан, ему можно доверить любую девушку… особенно ту, в которую он так безнадежно влюблен. Совершенно необоснованно беспокойство виконтессы де Лансель за ее вполне самостоятельную внучку. Это беспокойство — наследие прошлого века. Провинциальные аристократы так очаровательно несовременны. Для нее же куда важнее попасть сегодня на третью примерку своих новых костюмов от Шанель, иначе они не будут готовы к началу нового сезона. Погруженная в приятные мысли о твидах, пуговицах и подкладке, она проводила молодежь, улыбаясь рассеянно и доброжелательно.

Путь от просторных апартаментов Маршанов на авеню Фош до студии «Гомон» в Бийанкуре показался Дельфине бесконечным. Сидя рядом с Ги, Дельфина почти все время молчала, но он чувствовал, что ее переполняют эмоции. Он смиренно надеялся, что она не прочь остаться с ним вдвоем. Время от времени Ги украдкой бросал взгляд на ее профиль. Дельфина перехватила этот взгляд, но сделала вид, что ничего не замечает. Она могла проводить сегодня время с Максом, Виктором или Генри. Все они звонили ей с соблазнительными предложениями, но сработал план Ги: Дельфина попалась на его приманку. Уже одного этого было достаточно, чтобы он ощущал себя в эту минуту счастливым.

В студии к ним присоединился Бруно, движимый скорее любопытством, нежели желанием присматривать за Дельфиной. Маршаны так еще и не стали клиентами банка братьев Дювивье. После тех услуг, которые Бруно оказал Ги, это выглядело уже черной неблагодарностью. Он пригласил Ги к деду и бабке на обед, уговорил бабушку разрешить Дельфине поехать в Париж. Неужели Ги не понимает, скольким он обязан ему? А может ли он вообще советовать отцу, куда вкладывать деньги? В любом случае обидно. Вероятно, он поспешил, подружившись с Ги, или, точнее, позволил ему воспринимать их дружбу как нечто само собой разумеющееся. «Выскочка этот Ги», — подумал он сердито. Бруно никогда не раскаивался в своих поступках.

Пока все трое ждали, когда их пропустят на студию, Бруно думал, что Дельфина сегодня рассеянна, задумчива и не так кокетлива, как в тот вечер, когда они обедали в Вальмоне. Ему было приятно, что она так элегантна в своем красном чесучовом костюме с темно-синей отделкой, купленном ею специально для поездок на бега в Санта-Аниту. Бруно показалось также, что в темно-синей соломенной шляпке, кокетливо сдвинутой на один глаз, она выглядит старше своих лет.

— А вот и мой друг, — сказал Ги, показав на спешащего к ним с приветливой улыбкой невысокого светловолосого парня.

— Жак Сэт, мадемуазель де Лансель, виконт де Лансель. Жак — помощник Блюфора. Он будет нашим гидом.

— Извините, что заставил вас ждать, но ты же понимаешь, как это бывает. Мадемуазель, месье, пойдемте со мной. Ги знает, куда идти. Сегодня у нас пустовато. К сожалению, несколько фильмов снимаются на натуре, а многие готовятся к серийному производству, но в пятом павильоне работают Жан Габен и Мишель Морган. Режиссер Рене Клер. Кажется, для начала лучше не придумаешь.

Он произносил известные имена так обыденно, словно для него в них не было ничего особенного. Дельфина с завистью смотрела на Жака. Над входом в пятый павильон, ничем не примечательный, горел красный свет. Им пришлось подождать, пока он погаснет, прежде чем войти. Войдя, они неожиданно оказались внутри громадного помещения. Часть площадки была погружена в темноту, другая — так ярко освещена, что казалось, будто от этого ослепительного света исходит звук, похожий на легкое жужжание.

— Смотрите под ноги, — предупредил Жак Сэт, без всяких церемоний взяв Дельфину за руку и проводя ее через кабели, протянутые к осветительным приборам. Дельфина смотрела во все глаза, ничего не понимая. Сэт неожиданно остановился на краю площадки. Впечатление было столь же осязаемым, как ослепительный свет.

У Дельфины забилось сердце, и она подумала, что почти чувствует запах возбуждения. Они остановились метрах в двадцати от съемочной площадки с декорацией столовой в каком-то доме. Жан Габен и Мишель Морган сидели за обеденным столом. Кроме них на площадке были еще четверо актеров, ни одного из которых Дельфина не узнала. Вокруг стола ходила гримерша, припудривая лбы, прикасаясь к губам, поправляя волосы. Актеры терпеливо ждали. Габен сказал что-то смешное, и они тихо засмеялись, но сидели не двигаясь, пока двое мужчин, один из которых стоял, а другой сидел в режиссерском кресле, совещались между собой. Наконец разговоры стихли и гримерша удалилась. Тот, кто стоял, подошел к съемочной камере и что-то сказал другому. Затем последовала долгая пауза, и наконец кто-то невидимый властно произнес: «Тишина! Мотор!»

Дельфина вздрогнула от неожиданности и, словно зачарованная, шагнула вперед. Она сделала шагов пять прежде, чем Сэт увидел это. Он бросился к ней, схватил ее за плечо и потянул назад, на место для публики. Она смущенно улыбнулась, не заметив, что выдвинулась вперед.

Через минуту съемка снова прервалась.

— Пошли, — прошептал ей на ухо Бруно, — дальше не будет ничего интересного.

Дельфина протестующе замотала головой. Съемка возобновилась. На этот раз не прошло и двух минут, как Рене Клер недовольно и грубо крикнул: «Довольно! Стоп!» Он прошел на площадку и стал что-то пространно объяснять актерам, но так тихо, что невозможно было ничего расслышать. Габен несколько раз кивнул, Мишель Морган пожала плечами и улыбнулась. Дельфине показалось, будто боги спустились с Олимпа на землю.

Снова вспыхнул свет. Оператор, поднеся к глазам какой-то предмет, отдал команду ассистенту. На сей раз, когда съемка возобновилась, Бруно и Ги нетерпеливо переминались с ноги на ногу, а Дельфина застыла как изваяние. Наконец эпизод отсняли.

— Стоп… Готово… — сказал Рене Клер с едва заметным удовлетворением. Свет погас. Актеры встали и разбрелись кто куда.

— Наконец-то, — вздохнул Бруно, изнывавший от скуки.

— Они будут снимать это весь день. Сейчас перерыв на завтрак. Это первый удачный дубль, — пояснил Сэт. — Мне кажется, с вас хватит.

— На всю оставшуюся жизнь, — ответил Бруно.

— Я же предупреждал тебя, — сказал Ги.

— Не слишком убедительно. Пошли, Дельфина.

— Нет, не хочу, — возразила она.

— То есть как? Уже нечего смотреть.

— Я хочу посмотреть, как они будут снимать после завтрака.

— Как угодно, мадемуазель, — произнес Жак Сэт, бросив удивленный взгляд на Ги, — но здесь ничего не произойдет по меньшей мере часа два. Завтрак — святое дело, особенно во время съемок. Могу я пригласить всех вас в буфет?

— О да, пожалуйста, — обрадовалась Дельфина.

— Ты злоупотребляешь его любезностью, Дельфина, — заметил Бруно, хотя и сам проголодался от этого бесконечного, отчаянно скучного стояния, а насчет завтрака не позаботился. Надо же где-то перекусить.


В буфете этой студии, как и во всех других студийных буфетах, был отдельный большой зал для руководства и ведущих актеров. Дельфина нетерпеливо поглядывала по сторонам, мечтая увидеть Жана Габена и Мишель Морган, но те, проведя утро за столом на площадке, предпочли позавтракать одни в своих комнатах.