Пересечение границы означало большой риск даже с документами. Рахим посоветовал нам запастись еще и иностранными паспортами, потому что с внутренними афганскими бумагами далеко бы мы не уехали. Рахим знал еще одного полезного человека – изготовителя фальшивых документов, известного как Посольство. Раньше этот ловкач работал в каком-то из кабульских печатных изданий. Когда талибы заставили прессу умолкнуть, Посольство тихонько перетащил домой зачехленную печатную машинку, набил карманы пиджака бутылочками с чернилами и начал заботиться о будущем своей семьи. Он, как и мы с Махмудом, оказался специалистом, которого лишили работы.

Однако между нами была разница. Посольство очень боялся бежать из Кабула, а мы очень боялись остаться. И тогда еще сложно было понять, кто делает правильный выбор.

Ферейба13

До рождения ребенка оставалось два месяца. Однажды я отправила Салима на рынок за солью. У меня болела спина. Вот-вот должен был вернуться к обеду проголодавшийся Махмуд. В кухне не осталось ни крупинки соли, а без нее готовить рис и тушить мясо – напрасный труд.

Мой сын – искатель приключений – часто забывал о времени. Я поглядывала на часы, успокаивая себя тем, что по дороге он встретил друзей. Солнце нырнуло за вершины гор. Я ждала Салима уже два часа, хотя он должен был вернуться через двадцать минут.

Я села в кресло и принялась массировать поясницу. Мои нервы были на пределе. Услышав, что открывается калитка, я поспешила в гостиную, готовясь наброситься на Салима за то, что он болтался без дела, но довольная, что наконец он вернулся. Как оказалось, это немного раньше обычного пришел домой Махмуд. Он взглянул на меня и положил портфель на диван. Я видела, как муж обежал взглядом гостиную, пытаясь понять, в чем дело.

– Что случилось, Ферейба? Где Салим?

Я разрыдалась. Теперь, когда пришел Махмуд, я могла себе это позволить. Всю ту неделю я плохо спала и чувствовала себя изнуренной. Болели ноги и спина, а волнение за Салима доконало меня. Но дома я оставалась одна с Самирой, а она очень чутко улавливала мое настроение, поэтому до прихода мужа я старалась выглядеть веселой.

Обняв меня за плечи, он напомнил, что Салим по дороге на рынок, скорее всего, проходил улицу, где обычно играют его друзья. А еще, выполнив поручение, наш сын редко направлялся прямо домой. В этом плане мы с Махмудом очень отличались. Я волновалась постоянно, а он начинал волноваться слишком поздно.

Муж предложил поужинать. Так мы и сделали. Я застелила скатертью стол в гостиной. Самира принесла посуду и ложки – она всегда старалась вести себя хорошо, когда с братом возникали проблемы. Еда не имела вкуса, и дело было не в соли. Мое сердце заколотилось, когда я услышала, что открывается калитка. Махмуд накрыл мою руку своей.

– Джанем, дорогая, пусть заходит, – спокойно сказал он.

Я кивнула, машинально помешивая рис в своей тарелке, и посмотрела на Самиру. Ее темные глаза при звуке шагов брата блеснули.

– Салам, – пробормотал он, робко войдя в комнату.

Махмуд поднял голову. Он выглядел спокойным и собранным.

– Салим, иди умойся. Ты весь в грязи. Надеюсь, ты хорошо поиграл в футбол. Мама очень волновалась.

Салим, понурившись, пробормотал что-то в качестве извинения, оставил пакет с солью на кухонной стойке и пошел умываться. Когда он вернулся, мы уже убрали со стола все, кроме небольшой мисочки с рисом. Салим, пристыженный, но голодный, сел за стол, скрестив ноги. Мы с Самирой начали мыть посуду. Махмуд, устроившись в кресле, читал, как и каждый вечер.

Я украдкой заглянула в гостиную. Вмиг проглотив свой ужин, Салим сидел, уставившись в ковер на полу. Ожидание всегда хуже самого наказания.

– Салим, ты ничего не хочешь нам сказать? – спросила я, вытирая руки кухонным полотенцем.

Салим наклонил голову. Всей своей позой он просил прощения, но не мог произнести этих слов.

Махмуд опустил на кончик носа очки для чтения и положил книгу на журнальный столик. Он читал Ибрагима Халиля, кабульского поэта, щедрого на стихи. В семье Хайдари многие его любили. Когда Махмуд и Хамид учились в университете, он преподавал у них один из предметов. Я любила его стихи, но стоило их услышать, перед моими глазами сразу вставал муж Наджибы. Мне становилось ужасно стыдно, когда я вспоминала, что когда-то позволила кузену моего мужа читать мне стихи Ибрагима Халиля. Махмуд время от времени пытался поделиться со мной одним-двумя четверостишиями, но я не могла слушать. Мне это казалось нечестным.

– Бачем, сынок, – позвал Махмуд.

Салим сидел перед отцом, скрестив ноги. Теперь он поднял голову. Махмуд замолчал, обдумывая то, что собирался сказать.

– Я тебе кое-что прочитаю, – решил он и взял книгу Халиля со стола.

Судьба невинна, и сравнить ее легко

С младенцем, выкормленным чистым молоком.

Блуждая в скорбном лабиринте без дверей,

Знай, что построил сам его ты волею своей.

Не хочет Всеблагой для нас оков,

Не Он терзает и ведет путем грехов.

Тяжел нам груз, носимый за плечами,

Но зерна бед посеяли мы сами.

– Знаешь ли ты, что означают эти слова?

– Да, падар-джан.

– Тогда скажи мне, как ты их понимаешь.

– Я не должен вести себя как ребенок.

– Салим-джан, мне жаль, что, просыпаясь утром, ты видишь вот такой мир. Мне жаль, что ты видишь такой Кабул и такой Афганистан. Что ты делал первые шаги под свист ракет над головой. Не в таком мире должны жить дети. Но именно поэтому для тебя важно расти. Ты должен найти способ извлечь из этой ситуации лучшее – посеять хорошие зерна, чтобы собрать достойный урожай.

На лице у Салима появилось выражение недовольства. Ему всегда говорили только слово «нет». Он часто обсуждал это со мной. Очень мало что ему разрешали. А вот списку запретов просто конца не виделось. Но Салим, прикусив язык, не спорил, когда Махмуду случалось поступить несправедливо.

– Салим-джан, сынок, настало для тебя время самому начинать думать о своих поступках. Мы с мамой отвечаем за тебя, но с каждым днем ты все больше взрослеешь.

Иногда мне хотелось, чтобы Махмуд относился к детям строже. Я не могла понять, почему они боятся его наказаний. Он всего лишь читал им нравоучения и разочарованно смотрел на них, если они вели себя плохо. Но дети уважали его. Я уважала его. Мы с сыном и дочерью провели столько вечеров, уютно устроившись возле него, борясь за то, чтобы сесть поближе, слушая его истории. Он обнимал нас, и все мы становились единым целым.

В такие моменты я просто растворялась в своем муже. Я любила его. Никогда бы не подумала, что кого-то смогу так полюбить. Мне не хватало тетушки Зебы. Она соединила нас, и я жалела, что не могу сказать ей, как благодарна за это.

Той ночью, под спокойное дыхание спящих детей, Махмуд растирал мне поясницу.

– Салим будет настоящим мужчиной – в его молодых глазах видно душу льва, – шептал он, – мы и оглянуться не успеем, а он уже сам станет главой семьи с собственными малышами. Знаешь, о чем я молюсь, джанем? О том, чтобы этот день пришел не слишком рано и не слишком поздно.

Я обвила руки Махмуда вокруг своего живота.

– А я молюсь за то, чтобы судьба позволила мне дожить до этого дня.

– Если есть на то воля Божья, мы оба увидим этот день.

Я смогла отойти от мужа до того, как мне перехватило горло.

Ферейба14

Через месяц после этого случая мы отмечали Ид аль-Фитр – праздник окончания поста. К нам заходили друзья и дальние родственники. Мрачная атмосфера в городе не отменяла этих привычных визитов. И потому, услышав стук в ворота, мы ничего не заподозрили. Махмуд пошел открывать, а я по привычке поставила воду, чтобы сделать чай.

Но к нам пришли не друзья и не родственники.

Угрюмые незнакомцы ввалились во двор, а потом неспешно прошли в прихожую.

– Значит, это у нас дом инженера, – хмыкнул один из них полным презрения тоном.

Когда я услышала в нашем доме эти мужские голоса, у меня перехватило дыхание. Я выпустила из рук чайник, и он со звоном упал. Вода лужицей растеклась по полу.

Салим и Самира сидели тогда со мной и рисовали. Взглядом я приказала им подняться на второй этаж. Все это их так напугало, что они без малейших возражений поднялись по лестнице.

Я накинула паранджу и заглянула в гостиную.

Там, разглядывая наши вещи, прохаживались трое мужчин. На незнакомцах были мешковатые халаты и брюки – серые и цвета хаки. На этом фоне выделялись автоматы, висящие через плечо, и острые черные бороды. Самый высокий из мужчин крутил на пальце тасбих – четки Махмуда. Заметив на пороге мою закутанную в голубую паранджу фигуру, они приказали мне вернуться в кухню.

Махмуд выглядел обеспокоенным, но собранным. Он инстинктивно закрыл меня собой и взглядом попросил подчиниться.

Мне страшно было оставлять мужа наедине с этими людьми, которые вломились в наш дом, но я думала также и о двух детях, спрятавшихся на втором этаже, и о ребенке, которого носила под паранджой. Опустив голову, я вернулась в кухню. Теперь они меня не видели, но я все слышала.

– Ты инженер.

– Да, – спокойно ответил Махмуд.

– И работаешь в Министерстве водоснабжения и электроэнергии.

По нежному звону я поняла, что один из них заметил за стеклом нашего серванта фарфоровый сервиз – свадебный подарок тетушки Зебы. На ручках изящных чашек, расписанных пастельными цветочками, вились золотистые листья. Слава Богу, на виду не было фотографий, радио и телевизора. Я надеялась, что, не найдя у нас ничего запрещенного, они уйдут.

– Да, я там работаю. Я могу вам чем-то помочь?

– Мы ищем Махмуда Хайдари, инженера из Министерства водоснабжения и электроэнергии. Человека, известного своим неуважением к исламским законам.

Мое сердце бешено заколотилось. Взглянув на лестницу, я заметила тени двух маленьких головок. Жестом я приказала детям уйти.