Все это время он прятал под одеждой то, что могло его защитить, – деньги и нож. Он тщательно следил за тем, чтобы ни одно из его сокровищ не заметили, – даже когда мылся на приспособленном под это пятачке земли. Салим недоверчиво наблюдал за всеми.

Нуждаясь в пристанище, он жил в этом лагере, и кроткий Али в сложившихся обстоятельствах оказался лучшим соседом. Али говорил много, а вопросы задавал редко. Салима это устраивало.

Ему не терпелось выбраться отсюда, пока ничего не случилось. Обстановка накалялась. Даже врачей-греков преследовали за то, что они открыто критиковали правительство. Беженцы были уже на пределе. К лагерю стягивалось все больше полиции, людей все чаще останавливали для проверки документов.

Каждый день повторялось одно и то же. Салим просыпался и проверял, на месте ли деньги и нож. А потом начинал искать способ добраться до Италии.

Настало очередное утро. Салим услышал шаги соседа снаружи и растянулся на всю длину их «комнаты». Али вошел, широко улыбаясь.

– Ты уже проснулся! Доброе утро. Мне такой хороший сон снился. Мы с тобой шли по улицам с огромными домами, прямо как в фильмах, знаешь. И всюду было полно людей, модно одетых и в модных машинах. Мы у кого-то спросили, что это за страна, и угадай, что нам ответили: Америка! Представляешь? Я думаю, если идти вперед и не останавливаться, в конце концов и в Америку попадаешь, – прыснул со смеху Али.

– Забудь ты об Америке, – проворчал Салим, силясь разлепить глаза, – тут бы до Италии добраться.

– И то правда, – засмеялся Али, – но сегодня в любом случае лучше особо не высовываться. Похоже, дело идет к дождю.

Он приоткрыл дверь и высунулся наружу, глядя в сияющее голубое небо.

Салим, которому не хотелось препираться в такую рань, молча умылся ледяной водой, всю ночь простоявшей на улице. Лагерь походил на неряшливое предместье из однокомнатных домиков, стоявших фасад к фасаду. Между стенами, словно паутина, тянулись веревки для белья. Электричество и воду сюда не провели, но некоторые беженцы ухитрялись подсоединиться к системам ближайших многоэтажек. В целом же на все поселение был всего один насос, который то и дело отказывал. Но беженцы только подшучивали над этим неудобством.

Салим вернулся в порт к знакомому круговороту грузовиков, кораблей и пассажиров. Он видел, как несколько человек перебежками подобрались к черной металлической ограде, перемахнули через нее и осторожно прокрались к грузовикам. Они внимательно осматривали ходовые, искали точки опоры для ног и шпингалеты, чтобы пробраться в фургоны.

Салим огляделся. Он стоял в нескольких метрах от выстроившихся в линию трех грузовиков. Водителей поблизости видно не было. Ноги сами несли его туда, чтобы попытать счастья.

Салим еще раз огляделся. Эта возможность многое сулила. У него пересохло во рту и отчаянно забилось сердце. Он перебежал через улицу и перекинул ногу через ограду, а потом прыжком приземлился на той стороне и бросился к оставленным без присмотра грузовикам. Там уже стояли парни из лагеря, раздумывая, как пробраться внутрь.

Один дергал замок на фургоне. Двое других распластались на земле, заглядывая под ходовую. Салим видел, как у них подергиваются ноги в предвкушении поездки на корабль.

Он наклонился, чтобы посмотреть, за что там можно ухватиться, и увидел подростка, практически своего ровесника, судя по пушку над верхней губой.

– Нет, брат, – сказал он, заметив, что Салим на него смотрит. – Здесь место только для одного!

Салим понимающе кивнул, огляделся в поисках других щелей, в которые он мог бы протиснуться, но ничего не увидел и вместе с остальными разочарованно направился к ограде.

– Полиция! Полиция! Парни, бежим! – завопил чей-то перепуганный голос.

Салим обернулся. Приближалась полицейская машина. Они опрометью бросились вперед и перемахнули через ограду. Машина затормозила в нескольких шагах от них. Хлопнули дверцы, выскочили двое полицейских.

Салим прыгнул вместе со всеми. Он едва не вывихнул ногу, но поднялся. Все бросились врассыпную. Полицейские для виду пробежали несколько метров за двоими из них.

Салим срезал путь и юркнул за мусорные баки возле многоэтажки. Он задыхался, грудь у него разрывалась.

Подождав минут десять, он вернулся в лагерь. Али сидел с четырьмя другими молодыми людьми у входа в лачугу. Перевернув фанерные ящики и ведра, они использовали их вместо стульев.

– Где ты был, Салим? – окликнул его Али.

– В порт ходил, – ответил Салим, присоединяясь к компании.

Его ответ ни у кого не вызвал удивления. В Патрах больше некуда было ходить, особенно сейчас, когда к беженцам относились все более враждебно.

– Не повезло?

Салим уже встречал этих парней, но не мог вспомнить, как их зовут. Фарид? Файзаль?

– Не повезло. Приехала полиция, и пришлось бежать.

Харис покачал головой. Ему уже перевалило за тридцать, в компании юношей он выглядел настоящим стариком и на проблемы смотрел несколько иначе.

– Разве можно их винить? Вы только взгляните на этот лагерь. Мы, конечно, давно уже в бегах, но не так давно, чтобы забыть, как выглядит нормальный город. Кому из местных захочется из своих окон видеть такое?

Воцарилось молчание. Харис говорил резонно, и все же казалось, что злость приносит облегчение. Беженцев объединяло недовольство. Им нравилось чувствовать сплоченность против общего врага. Нравилось, когда их понимали. Это придавало сил, чтобы двигаться дальше. А логичные рассуждения Хариса в этом не помогали.

– Сегодня точно дождь пойдет, – взглянув на небо, сказал Али.

– Да сколько можно! Надоел ты со своим дождем! – не выдержал Салим, вскипая, словно бутылка с колой, которую долго взбалтывали, а потом вдруг открыли.

Лагерные разговоры и утренний побег из порта взвинтили ему нервы, и теперь он выплеснул плохое настроение на Али:

– Каждый день! Каждый день одно и то же!

Настала тишина. Вспышка Салима всех удивила. Лицо Али сначала застыло, потом пошло красными пятнами. Салим сразу же пожалел о своих словах, но было уже поздно. Он пристыженно опустил глаза, не в силах смотреть на Али.

Тот встал и пошел внутрь.

– Ты ведь ничего не знаешь о нем? – строго спросил Хаким.

Салим поднял глаза.

– Имей уважение к тому, кто разделил с тобой кров.

– Я не…

– Хочешь знать, что с ним случилось? Мы с Али жили по соседству в Кабуле. Как-то он играл на нашей улице. И тут мать позвала их с братом домой. Сказала, что вот-вот может начаться дождь и им нужно возвращаться. Его брат послушался, а Али – нет. Он сказал, что найдет других мальчишек, чтобы играть с ними. И пошел дальше по улице. И тут в их дом попала ракета. Вся семья погибла. Али прибежал назад и увидел, что брат выскочил из дома, весь в языках пламени, и повалился на землю. Али пытался погасить огонь, но было уже поздно. Это его сломило. Все, что он запомнил, – это предупреждение матери, что может пойти дождь и нужно возвращаться домой. И все, что он слышит, – это ее голос в своей голове, снова и снова. Думаю, он жалеет, что не послушался тогда и не вернулся. Наверное, он бы предпочел погибнуть вместе со всеми, а не помнить до конца своих дней, что видел, как они умирают.

Салим смотрел в землю. Его лицо горело.

– Так что оставь его в покое, пусть говорит что хочет.

– Я не знал…

– Конечно, не знал. Но неужели ты думаешь, что здесь хоть у кого-то безоблачное прошлое?

Салим промолчал. Хаким поднялся, раздраженно вздохнув. Остальные тоже встали, но по другой причине: неподалеку начали собираться люди. Несколько человек бежали, сзывая всех.

– В чем дело? – крикнул Хаким.

– Позовите Акбара! Наима убило в пору! Тело несут!

Салим43

Акбар не мог считаться настоящим муллой, поскольку не получил формального религиозного образования, но он был самым старшим в лагере, держал в памяти множество сур, его мягкий, убедительный тон компенсировал пробелы в знаниях.

Лишь когда тело принесли в лагерь, Салим понял, что Наим – это тот самый подросток, который прятался под грузовиком и велел Салиму искать другое место.

Наим уже почти попал на корабль, но разжал руки и сорвался вниз – наверное, потерял сознание от выхлопных газов. Когда грузовик, громыхая, въезжал на пароход, водитель почувствовал, как шины натолкнулись на что-то, и услышал, как вдалеке кто-то отчаянно зовет его. Найдя изувеченное тело Наима под колесами, он кричал так, что кровь стыла в жилах.

Несколько афганцев видели, как мальчик соскользнул под колеса, окрасив их своей кровью. Они были слишком далеко и ничего не могли сделать, только упасть на колени и призывать имя Бога. Когда они подбежали к грузовику, оставалось только забрать тело.

Оно лежало на руках мужчин. Когда они подошли ближе, стало видно страшные подробности: тело под колесами грузовика превратилось в сплошную багровую рану, левая рука неестественно вывернулась.

Салим отвернулся. У него скрутило желудок и пришлось закрыть глаза. Он отошел, сначала медленно, потом быстрым шагом, а затем и вовсе бросился бежать в отхожее место за лагерем, где его вырвало раз, другой, третий. Салим глубоко вздохнул, вспоминая выражение лица Наима. У того ведь почти получилось. Почти…

Акбар распорядился похоронить Наима в тот же вечер. Спешка диктовалась исламским обычаем и страхом, что вмешаются местные власти. Тело Наима обмыли и завернули в отрез белой ткани. Так хоронили и дома. Для могилы выбрали заросший деревьями участок неподалеку от лагеря.

В лагере шушукались о том, что может прийти полиция, но эти слухи никогда не подтверждались. Полиция не видела смысла обыскивать крытые брезентом лачуги. Она вмешивалась только тогда, когда беспорядки захватывали остальную часть города.

Акбар выстроил мужчин в ряд, лицом к Мекке. Тело Наима лежало перед ними. Салим присоединился к ним, хотя рад был бы оказаться подальше отсюда. Все вместе они торжественно провожали Наима в последний путь. Примерно пятьдесят мужчин стояли, опустив головы, сложив руки и прижав локти к бокам. Когда Абдул Рафик начал читать молитву, они опустились на колени и, склонившись, коснулись лбом холодной земли, потом снова выпрямились.