Что-то во всей этой истории меня напрягало… Мама права, хатун нет смысла нам мстить, а значит проблема была либо в самой Гюльсюм, либо…

Задумавшись, я прислонилась спиной к могучему стволу, и не обращая внимания на парочку муравьев, облюбовавших мое платье, принялась по детской привычке задумчиво обрывать листья. Да, подумать, действительно было над чем…

* * * * *

Зейнаб, уставшая мерить шагами земляной пол сырой камеры, бессильно сползла по стене. Это конец. Всему, о чем мечтала, к чему стремилась, пришел такой бессмысленный конец. Змея, что она пригрела на груди ужалила так, что ей теперь никогда не оправиться. Каждый шорох, каждая тень, скользящая по стенам в тусклом свете, падающем из крошечного окошка под потолком заставляла вздрагивать от ужаса — глухонемые палачи умели двигаться бесшумно.

Внезапно, кожей ощутив на себе чей-то пристальный взгляд, она вздрогнула и резко подняла голову. По ту сторону решетки, возле стены стоял ее сын и молча сверлил взглядом горевших бешеным огнем глаз. Скрестив руки на груди, он не делал никаких попыток приблизиться и заговорить, словно давно уже все для себя решил, лишь наблюдал за тем, как она, узнав плоть от своей плоти, поползла на коленях вперед. Умоляюще сложив руки, она остановилась лишь тогда, когда приблизилась к решетке вплотную:

— Джабир, сынок, Слава Аллаху, ты пришел. Я знала, что ты не поверишь в то, в чем меня обвиняют. Прошу, скажи, что ты пришел меня спасти.

Мужчина не отвечал, просто смотрел, не отрываясь, прямо в глаза. Но вот, словно приняв какое-то внутреннее решение, он подошел к решетке, вцепившись в нее так, что побелели костяшки пальцев:

— Спасти? — он зло усмехнулся, будто услышал нечто совершенно нелепое, — если бы зависело от меня, я бы лично затянул веревку на вашей шее, хатун, — резко выбросив вперед руку, он схватил мать за растрепанные волосы и заставил приблизиться так близко, что прутья решетки впились в нежную кожу ее лица, царапая и оставляя багровые полосы. — Однажды, я уже говорил вам о том, что уничтожу всякого, кто осмелится даже вздохнуть в сторону Фарах, я уже не говорю о том, чтобы посметь поднять на нее оружие, но, вижу, мои слова для вас оказались пустым звуком. Что же, раз слова не имеют для вас значения, выходит пришло время, доказать это на деле. Я лично прослежу за тем, чтобы палач добросовестно выполнил свою работу.

— Ты не знаешь о чем говоришь, — превозмогая боль прошептала женщина, — я видела, как…

— Господин Джабир. Так и знала, что найду вас здесь, — на лестнице послышались легкие шаги и вниз проворно спустилась Наргиз, — мне срочно нужно сообщить вам нечто важное, — она с любопытством уставилась на его руку, все еще сжимающую материнские волосы.

Подобно внезапно пробудившемуся ото сна, Джабир вздрогнул и с удивлением и некоторой долей ужаса взглянул на дело рук своих, будто только сейчас осознав, что натворил. Рука задрожала и разжалась. Ни слова не говоря, он грубо оттолкнул от себя льнущую наложницу и стремительно поднявшись по ступенькам, выбежал наружу.

О, Аллах. Что с ним происходит? Словно бес вселяется в тело всякий раз, как он поддается гневу. Что он натворил? Как посмел поднять руку на мать? Что же он за человек, если способен испытывать удовольствие причиняя боль другим людям? А Фарах? Что если он забудется и причинит вред ей? Она никогда не простит этого. Да что там, он сам не простит себя. Все, к чему он с такой силой стремится, в одночасье исчезнет, мир померкнет, потому что он потеряет то, что озаряет светом его темную душу — любовь и доверие сестры.

Нет. Только не это. Лучше он будет держаться от нее подальше, чтобы защитить от самого себя, но только пусть она никогда не увидит его таким.

— Господин Джабир, — на плечо опустилась рука выбежавшей следом Наргиз, — прошу, выслушайте меня. Это важно.

— Оставь меня в покое, женщина, — все еще не успев взять чувства под контроль, он грубо сбросил с плеча ее руку, — я не хочу сейчас никого видеть.

Но Наргиз не собиралась отступать. Какое счастье, что она успела вмешаться и не дать возможности старухе рассказать сыну правду о том, что произошло. Скажи та хоть слово, Наргиз была бы мертва. Значит, нужно постараться решить эту проблему самостоятельно. При первой же возможности она проникнет вниз и убьет хозяйку, ну а перед этим…

Джабир быстро шагал по садовым дорожкам, она едва за ним поспевала. Наконец не выдержав, Наргиз на ходу выпалила:

— Я беременна.

Он замер лишь на миг, но затем, не оборачиваясь, продолжил идти своим путем, будто и не слышал радостной вести.

— У вас будет сын, ханзаде. Неужели, вам это настолько безразлично? — Наргиз недоумевала. Не такой реакции она ожидала на свои слова, и видя, что господин и не думает останавливаться, она, бросившись вперед, преградила ему путь, — у вас будет наследник.

— Наследник? — он с такой силой впился пальцами в ее плечи, что наложница вскрикнула от боли, — Не зли меня, Наргиз. Если это ложь, а я в этом абсолютно уверен, то, очень глупо было с твоей стороны пытаться обмануть своего повелителя. Но, если то, что ты говоришь — правда, то горе тебе, ибо за измену своему господину, ты лишишься головы.

— Измену? Нет. Я всегда была верна вам, ханзаде.

— Нет, — пожал плечами Джабир, — ну, тогда и говорить не о чем. Ступай, Наргиз, оставь меня в покое.

Девушка недоумевала: Как он мог догадаться, что она лжет? Каким образом ему об этом было точно известно?

Она уже собиралась последовать его совету и уйти, когда не выдержав, задала мучающий себя вопрос:

— Как, вы догадались, что мои слова — неправда?

Презрительная усмешка скривила его красивые губы, когда он окинул ее пренебрежительным взглядом с головы до ног:

— Думаешь, те волшебные, убивающие семя снадобья, дают только наложницам моих братьев? Нет, дитя. По моему личному приказу, это снадобье дают каждой, кто хотя бы раз приглашалась на мое ложе, напрочь исключая любую возможность от меня понести.

Наргиз растерялась, об этом ей не было ничего известно. Да, она ежедневно выпивала несколько чашек душистого настоя из трав, которые ей приносили евнухи, но она была уверена, что это средство для поддержания молодости и красоты. Откуда же ей было знать, что она своими руками убивает дитя в собственном чреве?

— Нет. Этого не может быть, — поднеся руку ко рту, только и смогла произнести она, — Все ждут, когда вы обрадуете их вестью о долгожданном наследнике, зачем же вы так? Вы не хотите продолжателей рода?

— Хочу, — отвернувшись, сквозь зубы процедил Джабир, — очень хочу, но не сейчас. Если пойдет что-то не так, враги получат надо мной власть и… — внезапно поняв, что едва не сболтнул лишнее, Джабир побагровел. Резким движением выбросив руку вперед, он схватил девушку за горло:

— Посмей только заикнуться о том, что я сказал, и клянусь Всевышним, я тебя убью. Полоску за полоской, я буду заживо сдирать с тебя кожу до тех пор, пока ты не умрешь от боли и потери крови, — тон его, несмотря на ужасные слова был вкрадчивым, мелодичным, что внушало страх в сотню раз сильнее, чем если бы он кричал.

Таким, Наргиз прежде никогда не видела своего господина, и теперь, он пугал ее гораздо больше. Будто сам иблис-дьявол вселился в этого мужчину, искажая почти до неузнаваемости прекрасные черты его лица. Не в силах вдохнуть, мечтая очутиться от него как можно подальше, Наргиз, смогла лишь несколько раз кивнуть и что-то нечленораздельное промычать.

Видимо ответ удовлетворил ханзаде, ибо, еще раз взглянув в испуганные глаза своей жертвы он так резко ее отпустил, что она не удержалась и упала перед ним на колени.

— Убирайся, Наргиз, и помни, о чем я тебя предупредил: одно слово, и тебя не спасет уже никто.

Дважды повторять не потребовалось. Проворно вскочив, наложница, словно за ней шайтаны гнались в мгновение ока пронеслась по садовым дорожкам и исчезла за дворцовой калиткой, ведущей на женскую половину.

ГЛАВА 18

Я так вжалась спиной в ствол дерева на котором сидела, что мы с ним стали едва ли не единым целым. Затаив дыхание, боясь пошевелиться, чтобы не привлекать к себе внимания, я пыталась переварить то, что только что услышала. Странная наложница в ужасе убежала, но брат, в глубокой задумчивости остался стоять в двух шагах от моего убежища, казалось, решая про себя какую-то очень сложную задачу. Но вот, словно приняв какое-то решение, он сделал было пару шагов в сторону, когда взгляд его случайно упал на землю прямо под деревом. Устало прислонившись спиной к стволу, он, не поднимая головы, произнес:

— Ты, все слышала, да?

От неожиданности, я чуть не свалилась с ветки на которой сидела. Как он узнал? О, Аллах, если что-нибудь на этой земле, о чем не было бы известно моему брату?

— Как, ты узнал, что я здесь?

Он по-прежнему не поднимал головы, задумчиво глядя прямо перед собой. Но, вот он горько усмехнулся и наклонившись, поднял с земли пару зеленых листиков:

— Прошедшие годы не изменили тебя, Фарах. Ты, все тот же маленький птенчик, который так и не сумел избавиться от детской привычки обрывать листья несчастного дерева, задумываясь над чем-то очень важным, вроде очередной шалости.

Зажав листики в руке, он слегка отошел в сторону и поднял голову вверх. Наши взгляды встретились, сердце екнуло в груди, когда меня накрыло волной воспоминаний о счастливом детстве, когда старший брат был мне защитой и опорой. Взгляд нынешнего Джабира был совсем таким же, что и прежде: полным покровительства, нежности, и… насмешки.

— Я уже не птенчик, брат, и, к сожалению, прежней мне никогда уже не стать, — мне было грустно об этом говорить, но иначе я не могла. Слезы подступили к глазам и, я запрокинула голову вверх, чтобы не дать им пролиться.