Внезапная, как вспышка молнии, возникшая в голове мысль, заставила еще мгновение назад дрожащую от ужаса фаворитку, радостно улыбнуться. Кажется, сама судьба благоволит ей сегодня. Не привлекая внимания, осторожно выудив из-под одежд украденный пергамент, она крепко сжала его в руках, и в момент, когда Зейнаб ханым проходила мимо нее, она тихонько позвала ее по имени. Вздрогнув, женщина подняла на нее глаза и этого оказалось достаточным, чтобы Наргиз развернула лист и незаметно для остальных показала ей портрет.

Выражение лица госпожи не изменилось, она отвернулась и продолжила идти вперед, но Наргиз все же успела заметить, как расширились от ужаса ее глаза. О да, что ни говори, а они в одной связке. Зейнаб ханым прекрасно известно, о чем фаворитка в случае необходимости может рассказать хану, и тогда ее драгоценному наследнику придет конец. Нет, валиде не дура, и ради будущего своего сына, она будет молчать.

Наргиз торжествовала, она вновь сумела перехитрить всех и использовать ситуацию себе на пользу, и поэтому она не заметила пару следящих за ней внимательных глаз, ни на миг не упускающих из виду ни ее, ни портрет, который она поспешила спрятать в складках развевающихся одежд.

Самонадеянная Наргиз понятия не имела о том, на краю какой пропасти пытается балансировать, достаточно лишь слегка ее подтолкнуть, и она полетит вниз.

Марал удовлетворенно улыбнулась и поспешила в покои юной госпожи, где, дождавшись ее прихода, со всеми подробностями расскажет обо всем, что ей удалось узнать.

ГЛАВА 19

В свои покои я возвращалась со странным чувством, что все мы — резные фигуры на черно-белой шахматной доске, а кто-то невидимый для нас скрывающийся в тени, осторожно переставляет эти фигуры так, как ему угодно.

Еще совсем недавно, сидящая на земляном полу темницы Зейнаб ханым клялась, что видела убийцу и готова рассказать обо всем хану, а спустя четверть часа, представ пред светлые очи своего супруга и повелителя, со странным упорством начала твердить о том, что никого не видела, и понятия не имеет почему Гюльсюм решила наброситься на меня. Она с таким упорством отрицала то, во что еще недавно пыталась убедить нас поверить, что невольно закралась мысль, о том, что некогда грозная баш кадыны чего-то смертельно боится. Чего-то или кого-то…

По возмущенному лицу Джабира легко, как в книге можно было прочесть отражение моих собственных мыслей. Похоже, что он, как и я, не слишком верил тому, в чем пыталась нас убедить его Валиде. Но хуже всего было то безразличие, которое неожиданно проявил к судьбе своей супруги наш отец. Мне показалось, он все уже давно для себя решил. Выслушав с безразличным видом сбивчивый рассказ матери своего старшего сына, в котором не было ни логики, ни смысла, он, не глядя ни на кого из нас, изъявил свою волю:

— Зейнаб. Более двадцати лет назад, мы, своею высочайшей милостью доверили тебе ведение гарема и установление порядка в нем, как делалось из поколения в поколение правителями нашей династии, и тебе, как никому другому, должно быть хорошо известно, чем чревато любое послабление с твоей стороны. Было совершено нападение, и не просто на какую-нибудь рабыню, а на мою дочь — свет очей моих. По закону, если не найден напавший, наказание должен понести тот, кто не сумел предотвратить злодеяние, повлекшее за собой смерть человека, женщины.

Зейнаб вздрогнула. Тон хана не предвещал ничего хорошего, он велит казнить ее и той же ночью поспешит утешиться в объятиях Бановши, сейчас сидевшей по левую руку от него и чуть позади, как было предписано в священной книге. Зейнаб уже давно мешает им, и сейчас, они наверняка воспользуются удобным предлогом и уберут ее. Ну и пусть. Лишь бы Джабир был в безопасности. Ради сына, она готова принять смерть тысячу раз.

Тем временем, Шахбаз-хан продолжал:

— Будь ты простой служанкой, Зейнаб, давно бы лишилась головы за свой промах, но, ты — мать моего наследника, а значит имеешь право на некоторое снисхождение, тем более, что об этом меня попросила и моя дорогая Бану, — он с нежностью взглянул на скромно сидящую фаворитку, которая довольно зарделась под пылким взглядом возлюбленного. Глядя на их нежности, Зейнаб едва не стошнило прямо на бесценные ковры, устилающие пол. Стараясь не показать слабости, он не сводила глаз с лица хана, провозглашающего ее приговор:

— Тебе будет сохранена жизнь, Зейнаб, более того, ты сможешь остаться во дворце, но… — он сделал многозначительную паузу, чтобы она смогла в полной мере осознать каждое произнесенное им слово, а затем продолжил, — управлять гаремом, отныне, ты не будешь. Обязанности баш кадыны, с этой самой минуты будет нести Бановша. Это ее приказы, вы будете выполнять беспрекословно, словно они мои, понятно?

Зейнаб бросила быстрый взгляд на соперницу, ожидая увидеть на ее лице торжество, и была несказанно удивлена, когда не увидела на нем ничего иного, как невероятное изумление и недоверие. Судя по всему, хан не счел необходимым поставить фаворитку в известность относительно своих решений, и она сейчас была удивлена и возмущена не меньше, чем сама Зейнаб.

Однако, решения хана были окончательными и обжалованию не подлежали. Никто не смел открыто возражать его воле, а потому, Бану пришлось скромно опустить голову вниз, надеясь получить от него объяснения ночью, когда он по обыкновению призовет ее к себе.

Мама и Зейнаб ханым были не единственными, кого решение хана повергло в изумление. Мы с братом переглянулись, и можете поверить, мысли что я прочитала на его лице, были абсолютно идентичны моим: ничего хорошего такая смена власти не сулила. Привыкшая повелевать, Зейнаб вряд ли когда-нибудь смирится с потерей статуса, а значит нам следует приготовиться к провокациям и грязным играм исподтишка.

Сославшись на внезапную головную боль, я поспешила покинуть ханские покои. Мне нужно было как следует обдумать ситуацию и решить, как действовать дальше. С этими мыслями я вернулась к себе, где как оказалось уже давно дожидалась моя верная Марал, с подробным отчетом о том, что ей удалось выяснить, и по мере того, как она говорила, мои глаза расширялись все больше и больше. С трудом заставив себя дослушать до конца, я вскочила:

— Немедленно разыщи ханзаде Джабира и передай, что я жду его на галерее, нам срочно нужно кое-что с ним обсудить.

— Слушаюсь, госпожа, — исполнительной Марал не требовалось никаких дополнительных объяснений, и можно было не сомневаться, что она в точности выполнит все, что ей поручено. Поклонившись, она выскользнула за дверь, в то время как я, подойдя к огромному, оправленному в золото зеркалу, уставилась на свое отражение: "Что же мне делать?"

Я отчаянно нуждалась в совете, но к сожалению мой безмолвный двойник ничем не мог мне помочь, лишь покорно повторяя каждое мое движение, тревожно вглядывался мне в лицо.

Так и не дождавшись ответа, я пригладила растрепавшиеся косы и, глубоко вздохнув, вышла за дверь.

* * * * *

— Валиде, — выбежав вслед за матерью, окликнул Джабир, но женщина не обернулась, напротив, будто предчувствуя, что сын попытается ее догнать, она ускорила шаг. Напрасно. Если Джабиру было что-то нужно, остановить его не смог бы никто. Преградив матери путь, он опустил руки на ее плечи, не давая возможности отвернуться.

— Что тебе нужно, Джабир? Разве тебе недостаточно тех унижений, через которые мне пришлось пройти? — голос женщины звучал непривычно глухо и устало. Юноша с удивлением заметил перемены, произошедшие с ее внешностью всего за несколько дней: яркая медь волос потускнела разбавленная тут и там появившимися пока еще редкими, но все же седыми волосами; яркие глаза утратили свой блеск, а вокруг них пролегли фиолетовые тени; некогда высокий и гладкий лоб избороздили морщинки, и одна, наиболее заметная складочка засела вертикально между бровей, придавая некогда красивому лицу скорбное выражение.

— Унижений? Валиде, вы забыли в чем вас обвиняли? По-вашему, покушение на жизнь моей сестры не заслуживает наказания? Да вы должны быть благодарны, что хан сохранил вам жизнь.

— Жизнь? По-твоему — это жизнь? — она указала на себя и на то плачевное состояние, в котором находилась. — Женщина, что когда-то отобрала у меня любовь супруга, теперь забрала и должность, которую я несла на плечах столько лет. Неблагодарная. Если бы не я, ее ненаглядная доченька сейчас бы кормила могильных червей, а не строила козни за моей спиной.

Джабир опешил:

— Что значит "если бы не я", валиде? О, только не пытайтесь уверить и меня, как остальных в своей невиновности, вы сами устроили то покушение.

— Устроила покушение? — горько усмехнулась женщина. — По моему приказу Гюльсюм пыталась остановить убийцу, а не глупо подставляться перед всеми, и не ее вина, что убийца оказалась умнее и проворнее и смогла перевернуть все так, чтобы все подозрения пали на меня.

— Если все так, как вы говорите, почему же вы не рассказали ничего повелителю? Вот, поглядите, — он указал на двери ханских покоев, находящихся в двадцати шагах от них, — отец сейчас там, пойдите и расскажите ему правду.

— Я не могу, — женщина опустила голову, чтобы скрыть две слезинки, скатившиеся по ее щекам вниз, — просто не могу.

— Но…

— Ханзаде, — послышался легкий шорох шелковых одежд, и словно ниоткуда рядом с ними материализовалась тонкая фигура новой служанки Фарах. Понизив голос так, что он с трудом понимал то, что ему говорят, девушка произнесла, — госпоже нужно срочно сообщить вам что-то очень важное, она ждет вас на галерее.

Услышанного было достаточно для того, чтобы Джабир моментально забыл о разговоре с родительницей и немедленно отправился на встречу с той, кого его мать ненавидела всеми силами своей души.

— Беги, глупец. Беги на встречу с той, что станет твоей погибелью, и не говори потом, что я тебя не предупреждала, — топнув ногой, прошептала Зейнаб.