— Спасибо, — благодарно проговорила я, ничуть не обиженная его нелестной оценкой моих вокальных данных. Уж что есть, то есть.

От длительного сидения в неудобной позе на жестком стволе, у меня болело все тело. Поерзав на месте, я попыталась устроиться чуть поудобнее, когда услышала такое, от чего едва не полетела вниз головой:

— Я собираюсь ловить рыбу в горном озере, если хочешь могу взять тебя с собой.

Это было невероятно. Старший брат впервые обратил на меня внимание, и я готова была из кожи вон выпрыгнуть, лишь бы с ним хоть немного подружиться.

В свои шестнадцать лет, он был уже не невинным мальчиком, но мужем. Благодаря стараниям матери, у Джабира вот уже несколько лет, как был собственный гарем, куда отбирались только самые юные и прекрасные рабыни. Взяв лучшие качества обоих родителей, Джабир был высок и физически развит. Черные как эбеновое дерево кудри красивыми кольцами опускались ему на шею, а пронзительные и глубокие как ночное небо глаза, под густыми бровями, приковывали внимание к удивительно красивому лицу. Я множество раз слышала, как вздыхали по нему все рабыни во дворце. Не надеющиеся привлечь внимание отца, которого вот уже много лет интересовала одна единственная женщина, они мечтали хоть на миг попасться на глаза его сыну, родив наследников которому, могли бы навсегда избавиться от несчастной доли, превратившись в райских птичек, украшающих гарем юного князя.

Я все еще раздумывала стоит ли всерьез воспринимать его приглашение или нет, когда в самом дальнем конце сада заметила мать, внимательно оглядывающую каждый кустик попадающийся на ее пути. Знающая меня как никто другой, не приходилось сомневаться, что уж она-то меня точно найдет в самое ближайшее время, и тогда снисхождения не жди.

— Я с тобой, Джабир, — решилась я наконец, и ловко цепляясь за ветви принялась спускаться вниз. Разгадав мои намерения незаметно улизнуть, он, добродушно посмеиваясь снял с плеч подбитый бархатом плащ и быстро укутав меня им с головы до ног, подтолкнул в сторону одной из дорожек ведущей к выходу из сада, где его уже поджидали слуги с рыболовными снастями.

Сказать по правде, ловля рыбы оказалось вовсе не таким увлекательным занятием, как я считала прежде. Хотя, что об этом могла знать семилетняя принцесса с младых лет прежде никогда не покидающая пределов своей золотой клетки? Я и понятия не имела, что она бывает… живой? Как же так? Разве ее, ароматную и запеченную с луково-орехово-гранатовой начинкой и украшенной ломтиками лимона не приносят на серебряных блюдах прямо с дворцовой кухни? Неужели она, живая и совершенно неаппетитная свободно плавает в воде и ждет, когда мой брат, о ужас, насадит на странный предмет с острым крючком именуемый удочкой жирного, извивающегося земляного червя, которого она поспешит проглотить? О Аллах, и я это ем? Да ни за какие блага на свете я больше не притронусь ни к одной рыбе. Хорошо, что баранину, которою я просто обожаю, не добывают таким варварским способом. Однажды, забежав на кухню за шербетом, я видела собственными глазами, как ее, нежную и прожаренную со специями до румяной корочки, выуживают прямо из огромной печи на большом металлическом блюде.

Но вернемся к рыбалке. Велев слугам держаться от нас подальше, Джабир зажав в руках снасти велел мне следовать за собой прямо к воде, и пока я с нетерпением ожидала проплывающее мимо блюдо с рыбой, занялся описанными ранее манипуляциями все больше и больше вводящими меня в шок. Всучив мне в руки одну из удочек предварительно забросив в воду конец с крючком и смешным красным шариком, прыгающим по поверхности, он сел чуть подальше и проделав то же самое со своей удочкой, уставился на нее как завороженный.

Мне было скучно. Устав глазеть на воду я обратилась к Джабиру с вопросами, но он неизвестно почему злобно шикнул на меня велев сидеть тихо. Обиженно насупившись, я, впрочем, не выпуская удочки из рук показала ему язык и повернулась спиной.

Плеск воды и пение птиц успокаивали, зеленая пушистая трава манила прилечь и отдохнуть. Я и сама не заметила, как меня начало клонить ко сну. Но внезапно что-то произошло. Что-то очень сильное и быстрое стало вырывать удочку у меня из рук. Я испугалась, сон как рукой сняло. Памятуя о том, что шуметь было нельзя, я попыталась самостоятельно вырвать у наглеца, находящегося в воде конец веревки, но куда там, силы были не равны. Тот, на кого я непременно пожалуюсь отцу так сильно дернул за веревку, что потащил меня за собой. Не удержавшись я плюхнулась в воду больно расшибив коленку о камни.

Удочка вылетела из рук, но мне было уже не до нее. Сидя прямо в ледяной воде, я разрыдалась в голос. Плевать на то, что мне велели соблюдать тишину, мне было больно, мокро и очень холодно. А еще мне было обидно, потому что вместо того, чтобы призвать на помощь всех лекарей ханства, мой старший братец, держась руками за живот сложился пополам от смеха.

Выдержать еще одно унижение просто не было сил. Вся, кипя от обиды и злости я схватила прямо со дна комок мокрой и склизкой грязи и запустила прямехонько в ухмыляющуюся физиономию. Не успел первый снаряд долететь до цели, как в вдогонку ему полетел второй. Теперь уже и Джабиру было не до смеха. Подняв руки вверх в примирительном жесте, он помог мне выбраться из воды.

Намокшее от воды шелковое платье превратилось в самое настоящее наказание. Облепив все тело как вторая кожа, оно своей тяжестью тянуло меня вниз. Тщательно расчесанные и уложенные с утра в причудливую прическу волосы также пришли в плачевное состояние. Длиною до бедер тяжелые мокрые пряди рассыпались по спине и плечам, покрывая лицо мешали вздохнуть.

Приготовившись повторно разреветься, я была несказанно удивлена, когда, подхватив на руки, он перенес меня на поваленное неподалеку дерево и отведя волосы от лица взглянул в мое мокрое от слез лицо.

ГЛАВА 3

Странное выражение на лице брата отчего-то пугало гораздо сильнее, чем если бы он на меня наорал. Но, он этого не делал, просто по-прежнему удерживая в руках волосы, удивленно разглядывал меня так, словно видел впервые. Медленно спустившись по моему телу вниз, его взгляд остановился на красном пятне, проступившем на ткани обтянувшей мою коленку.

— Гляди, кровь, — осипшим голосом произнес брат, дрожащими руками обнажив мою ногу. С помутневшим взором, он странными поглаживающими движениями осматривал небольшую ранку, которая в общем-то уже не кровоточила.

Его горячие руки на обнаженной коже, до которой прежде не смел касаться никто, кроме моей пейк, рождали очень неприятные ощущения, словно это было чем-то неправильным, грязным.

Не зная, как отвлечь внимание на мой взгляд чересчур вцепившегося в мою плоть брата, я воспользовалась первым подвернувшимся предлогом:

— Ой, бабочка, — резко вскочив я с силой хлопнула Джабира по лбу, мимо которого действительно пролетало пестрое насекомое. Разыскивая самые яркие и красивые цветы, она ошибочно приняла брошь из самоцветов на тюрбане Джабира за один из таких цветков.

Тяжело дышащий словно очень долго и быстро бежал, брат все еще замутненным взглядом проследил за тем, куда показывал мой пальчик. Это сработало. Взгляд его прояснился, и он вновь стал прежним Джабиром которого я знала всю жизнь:

— Ты ударила меня, птенчик, больше никогда так не делай.

"А ты не пугай меня так" — хотелось крикнуть мне в ответ, но я благоразумно смолчала. Вместо этого, я решила задать давно уже мучающий меня вопрос:

— Скажи, Джабир, а что означает цветок на твоей броши? Это какой-то символ?

— Символ? Хм, пожалуй, да, — задумчиво ответил он, отколов брошь и протянув ее мне, — вот, погляди, это — Хары бюль-бюль — гордость нашего ханства.

— Хары бюль-бюль? — странно, я ничего об этом не знала. — Какое отношение имеет цветок к соловью? (бюль-бюль, что означает соловей)

— Знаешь, птенчик, твое образование всерьез начинает меня беспокоить. Спрашивается, чем занимается твоя мать, вместо того, чтобы объяснять дочери такие элементарные, но в то же время важные вещи? Придется мне серьезно поговорить с матушкой на эту тему.

— Нет, Джабир, прошу не надо ничего рассказывать Зейнаб ханым, — взмолилась я. — Обещаю, что буду более внимательно относится к занятиям, только не говори ей ничего, ладно?

— Обещаешь? — прищурив один глаз, насмешливо спросил он.

— Клянусь, — я готова была пообещать что угодно, лишь бы избежать очередного нагоняя от суровой наставницы. — А теперь, если тебе не трудно, то расскажи мне об этом… как говоришь он называется?

— Хары бюль-бюль, — беспомощно разведя руками рассмеялся брат. — С этим необычным цветком связано много легенд, и об одной из них я тебе сейчас расскажу. Вот, погляди внимательнее, — он так и сяк поворачивал перед моими глазами драгоценную брошь, — на что по-твоему похож этот цветок?

— На птицу? — неуверенно спросила я, ожидая очередной насмешки, но ее не последовало.

— Вот именно, — подхватил брат. — По одной из легенд, птицы и растения когда-то подобно людям могли испытывать такое волшебное чувство, как любовь.

— Любовь? — прыснула я.

— Вот именно, птенчик, любовь, — серьезно ответил Джабир. — Соловей влюбился в прекрасную розу и дни и ночи напролет пел ей песни о любви. Роза, покоренная непередаваемым пением соловья, отвечала на его чувства. Молва об их любви разнеслась повсюду; растения и птицы искренне радовались их светлым чувствам, как своим. Но "Хар" — шип, единственный, кого их любовь раздражала, и он никак не мог с этим смириться. Чтобы разлучить влюбленных, он начал петь цветку свои любовные песни, но они не нашли отклика в сердце прекрасного цветка. Отказ привел его в бешенство, и тогда, разъярившись шип уничтожил один из прекрасных лепестков розы, причиняя ей невыносимую боль. Соловей видя, что его любимый цветок может погибнуть, принялся издавать горестный стон, и его стону вторили все растения и птицы. В момент полного уничтожения розы, все разом начали молиться за ее жизнь. Ради спасения такой большой любви, все готовы были пожертвовать собой. И их мольбы были услышаны — роза, соловей и хар (шип) — все вместе превратились в один цветок — Хары бюль-бюль.