— Матушка, я понимаю, что вы не в себе, опомнитесь, эта "проклятая девчонка" — дочь моего отца. По-вашему, я должен был отправить на смерть собственную сестру?

— Вот именно. Поверь, от ее внезапной смерти всем было бы только лучше.

— Лучше? Кому? Вам? — со сверкающими от гнева глазами он подошел так близко, что Зейнаб ханым невольно отступила на шаг. Таким, она сына еще не видела, и ей стало страшно. Подняв вверх указательный палец с красивым серебряным перстнем в виде сокола — символа нашего рода (Шахин в переводе означает сокол), он поднес его к самому лицу матери, заставив ее сжаться еще сильнее. — Жизнь этой, как вы ее назвали, "девчонки", в сотни раз ценнее для меня, чем все ваши жалкие жизни вместе взятые. Случись что с вами, — он с такой силой толкнул мать, что она, не удержавшись на ногах, упала на стоящую позади себя оттоманку, — я бы не пошевелил и пальцем. Но, если что случится с ней, — он угрожающе навис над сжавшейся в комок напуганной до смерти женщиной, — одного за другим, по очереди, я уничтожу вас всех.

Посчитав разговор оконченным, он пнул ногой, обутой в парчовый сапог большую подушку, предназначенную для сидения на полу и вышел вон с силой хлопнув дверьми.

Воспользовавшись его уходом, в покои вбежали служанки, стоящие за дверью, но госпожа жестом велела им уйти прочь, оставив лишь верную наперсницу Гюльсюм. Все еще отказываясь верить в то, что только что услышала из уст единственного сына, которого боготворила, Зейнаб ханым с помощью служанки осторожно села, проверяя целы ли кости.

Поведение Джабира, его отношение к младшей сестре в частности, и раньше ее настораживали, теперь же, они ее пугали. Нужно было срочно придумать план, как разлучить этих двоих, ибо до тех пор, пока сын будет открыто поддерживать девчонку, она бессильна будет что-либо сделать.

Идею, как ни странно, подбросила именно Гюльсюм, подобно верному псу ненавидевшая соперниц госпожи всеми фибрами своей души. Подложив под спину Зейнаб подушечки и смочив ароматическими маслами кончики пальцев, она, массируя госпоже виски принялась рассуждать вслух:

— Нужно придумать способ разлучить ханзаде с дрянной девчонкой. Негоже сыну ради невесть кого идти против собственной матери.

— Ты думаешь, мне это не приходило в голову? — Зейнаб ханум раздраженно поморщилась, — мягче, у тебя не пальцы, а жернова, всю кожу с меня содрала.

— Простите, госпожа, — подобострастно склонилась служанка, — больше этого не повторится.

— Надеюсь, — поморщилась Зейнаб, возвращаясь к интересующей ее теме, — ты что-то говорила о способе разлучить этих двоих, говори, я же чувствую, что ты что-то придумала.

Гюльсюм коварно улыбнулась. Да, она знала один такой безотказный способ, и сейчас собиралась предложить эту идею госпоже.

— Господину Джабиру, как вам известно, исполнилось девятнадцать лет, и самое время начать задумываться о продолжении династии. До сих пор, по вашему приказу его наложницам давали питье предотвращающее появление плода, что если нам перестать это делать? Велите заполнить гарем наследника самыми прекрасными девушками со всех уголков света, пусть они подарят ему крепких сыновей и красивых дочерей, и уверяю вас, как только у него появятся собственные дети, он забудет о сестре.

— Дети? — Зейнаб так резко вскочила с места, что в руках служанки остались несколько вырванных волосков, но из-за волнения, она не обратила на это никакого внимания, — Ты права. Как же я раньше об этом не подумала? Если ему так хочется с кем-то нянчиться, то пусть делает это с собственными детьми.

На утро следующего дня, во все концы ханства были отправлены гонцы с повелениями от самой Баш кадыны. Всем торговым караванам предписывалось уделить особое внимание не тканям и сладостям, а живому товару. Самые красивые невольницы со всех уголков света должны были в кратчайшие сроки заполнить гарем будущего хана, и каждый купец, надеясь на богатое вознаграждение, бросился в точности выполнять возложенное на него поручение.

ГЛАВА 7

Двухсотлетие правящей династии Шахин грозило перерасти из семейного празднества в нечто гораздо более масштабное. Правители соседних дружественных нам государств ежедневно присылали послов с поздравлениями и ценными подарками. Огромные разноцветные шатры, принадлежащие гостям, заполонили все свободное пространство на подступах к столице, заставляя местных жителей в страхе запирать покрепче двери по ночам и строже приглядывать за хорошенькими дочерями.

Особой честью нас почтила, и османская держава в лице визиря его величества Султана Ахмета-Ибрагима-паши, приехавшего в Гызылдаг вместе со старшим сыном Эрдемом, которому прочили блестящее будущее при дворе грозного повелителя.

Получив приглашение остановиться во дворце, они не переставая восхищались роскошью и убранством царящими тут. Еще бы, ведь в отличие от богатого золотыми рудниками Гызылдага, не каждый восточный правитель мог похвастаться такой, всякого гостя приводящей в восторг резиденцией.

Занимая площадь равную небольшому городку, ханский дворец носящий поэтическое название "Гюльбахче", что дословно означало — "Цветочный сад", был построен из дикого камня. Имея два этажа, дворец тем не менее был так высок, что возвышался над всеми остальными постройками столицы, причем со стороны обращенной к городу, на крыше была сооружена специальная галерея, поднявшись на которую, можно было бесконечно любоваться красотами города и его неприступных стен.

Как и другие восточные резиденции, Гюльбахче был поделен на две половины: официальную мужскую и женскую, все окна которой были украшены шебеке — витражами, состоящими и маленьких кусочков цветного стекла и дерева, сложенных в неповторимые композиции изображающие цветы и экзотических птиц.

В отличие от женской половины, стены которой были чисто оштукатурены и украшены коврами, стены и фасад мужской половины были расписаны живописью изображающей сцены охоты и войны, а также геометрическими и растительными узорами. Потолки всего дворца так же были расписаны розами, а полы выложены мраморными плитами. Огромный внутренний выложенный мозаикой двор украшали сказочной красоты фонтаны, заставляющие в палящий зной искать спасения в своей тени и прохладе.

Прогуливаясь не спеша по саду, не уступающему красотой внутреннему убранству дворца, вдали от лишних ушей, Ибрагим-паша вместе с Шахбаз-ханом вели неторопливые беседы на интересующие их темы.

Дворцовые сплетники, которым несмотря на предосторожности все же удалось уловить из их разговора пару-тройку фраз, поговаривали, что устраиваемый нами праздник был не единственным интересом османского посланца. Если верить слухам, Ибрагим-паша с целью укрепления собственной власти, собирался просить у Шахбаз-хана руку одной из его дочерей для своего сына, которого привез с собой специально с этой целью.

Узнав об этом, старшие дочери хана всполошились. Совершенно позабыв о наказании отца и запрете принимать участие в празднествах, каждая старалась любым способом перещеголять остальных, чтобы привлечь к себе внимание сына паши. Самые красивые ткани были в срочном порядке выужены из сундуков и отправлены к портнихам, которые должны были в максимально короткие сроки пошить из них наряды, способные свести с ума не одного мужчину.

Меня их приготовления нисколько не интересовали. Будучи самой младшей, еще не вступившей в пору зрелости, я не могла никого заинтересовать, да я и не пыталась. Меня волновали совсем иные проблемы, мало имеющие отношение к приезду гостей.

С недавних пор, Джабир несколько отдалился от меня, заставляя чувствовать себя одинокой и никому не нужной. Все чаще он уединялся с новыми наложницами, постоянно пополняющими его личный гарем и все меньше внимания проводил со мной, ограничиваясь лишь сухими ничего не значащими фразами. Он по-прежнему совершал прогулки за пределами дворца, но теперь предпочитал это делать в полном одиночестве, удаляясь на рассвете и возвращаясь поздно вечером, каждый раз все с более мрачнеющим выражением лица.

Его холодность удручала меня, заставляя чувствовать себя виноватой в том, что из-за меня у них с отцом произошел спор. И хотя, после нашего разговора отец призвал к себе Джабира и помирился с ним, что — то неуловимо изменилось в их отношениях, что не могло не беспокоить не только меня, но и Зейнаб ханым, которая после разговора с ханом предпочитала держаться от меня подальше, намеренно игнорируя мое присутствие.

Предоставленная сама себе, я вынуждена была развлекаться как могла: сбивала камешками установленные на высоком постаменте мишени; охотилась с силками на орущих павлинов из хвостов которых дергала перья для крестьянских ребятишек в обмен на маленьких ящерок и кузнечиков, которых затем подбрасывала в комнаты сестер доводя их до истерики; таскала из-под носа загруженного работой повара сладости, щедро делясь с евнухами и служанками которые в знак благодарности предпочитали закрывать глаза на мои шалости и не жаловались Баш кадыны и моей матери.

В один из таких дней, в очередной раз предоставленная сама себе, я переодетая мальчишкой и закрывшая часть лица платком оставив открытыми лишь глаза, развлекала себя тем, что вооруженная небольшим кухонным ножом, изображала короля воров Робин Гуда, о котором мне столько рассказывала матушка, и подкараулив прохаживающихся по дорожкам сада домочадцев и прислугу, всякий раз выпрыгивала из кустов с диким криком: " Кошелек или жизнь"

Кто-то изначально взвизгивал от страха, но уже в следующий момент принимался гоняться за мной, угрожая пожаловаться отцу, другие, весело хохоча бросали мне в ладошку мелкие монетки, подсказывая как получше спрятаться, чтобы меня не заметили раньше времени.

Сидя в очередной раз в засаде, я услышала приближающиеся шаги и довольно улыбнулась: мне удалось незаметно натянуть между деревьями веревку и сейчас, собираясь выскочить из засады и напугать прогуливающегося, я собиралась здорово повеселиться, когда все пошло совсем не так, как я планировала.