— Теперь он никуда от меня не денется, — сказал Арсен и поднялся во весь рост. — Какой негодяй. Твоя мама очень сильная женщина. Я ею восхищаюсь.

— Погоди. Он что-то задумал.

Камышевский остановился под инжиром, где они вчера сидели с мамой на лавочке, достал из кармана моток бельевой веревки. Он держал его в вытянутой руке и смотрел на него точно зачарованный. Потом перекинул конец веревки через ветку инжира, уцепился за нее обеими руками и повис.

— Представление продолжается, — сказала я. — Он знает, что окно маминой комнаты выходит в эту сторону.

Камышевский тем временем сделал петлю, в которую просунул голову. Он стоял с петлей на шее и смотрел умоляющим взглядом на мамино окно.

— Даже повеситься по-настоящему не умеет, — прошептала я.

— А он и не собирается. У меня руки чешутся помочь этому придурку отправиться на тот свет.

— Смотри! — Я вцепилась в локоть Арсена. — Похоже, он не шутит.

Камышевский уже придвинул лавку. Он влез на нее и с трудом выпрямился. Лавка была колченогая и шаталась из стороны в сторону, грозя в любую минуту опрокинуться. Он подтянул петлю повыше и закрепил веревку на ветке. Он делал это, не спуская глаз с маминого окна.

— Клоун! — вырвалось у Арсена. — С каким удовольствием я бы выбил из-под него эту лавку!

Камышевский выпрямился и протянул руки в сторону маминого окна. Лавка угрожающе накренилась и рухнула. Он повис в воздухе, дрыгая ногами.

— Он задушится! Скорей!

Арсен зажал мне рот рукой и потащил к забору.

— Ты ничего не видела, — шепнул он на ходу. — Давай сматываться отсюда. По-быстрому.

Мы перелезли через забор и не спеша направились в сторону пляжа. Мы были похожи, наверное, на обыкновенную влюбленную парочку — Арсен обнимал меня за талию и прижимал к себе. Он усадил меня за столик в павильоне на набережной и велел официанту принести бутылку вина и шоколадку.

— Пей. — Он протянул мне налитый до краев бокал. — До дна.

Я пыталась отказаться. Он влил в меня вино почти насильно и заставил съесть шоколадку. Потом мы катались на лодке. Арсен сидел на веслах, а я лежала на дне и смотрела в небо. Я очень долго лежала на дне и смотрела в безоблачное голубое небо.

* * *

Марго открыла глаза и подмигнула мне.

— Все в порядке, Пупсик. В Акапулько стоит замечательная погода. — Она перевела взгляд на Арсена. — Кажется, вы успели подружиться.

Он взял ее за руку. Она мягко, но решительно высвободилась.

— Ты все еще сердишься на меня? — спросил Арсен.

— Нет. Раз Пупсик выбрал тебя в друзья, не сержусь.

Она смешно скривила губы и шутливо погрозила Арсену пальцем.

— Слушай, что случилось? Кто это тебя?

— А, пустяки. Считай, сама себе устроила веселую жизнь. — Марго снова мне подмигнула. — Как там Женька?

Мы с Арсеном быстро переглянулись. Я поняла: Марго пока ничего не должна знать.

— Все так же. Передавала тебе привет. Думаю, сама скоро явится.

— Я не хочу ее видеть, — заявила Марго. — Скажите, что ко мне не пускают. Что угодно скажите, лишь бы она не пришла.

— Условились. Но что ты все-таки делала в пустынном месте далеко от морского вокзала?

Арсен снова взял Марго за руку, и на этот раз она ее не отняла.

— Ничего такого, за что пришлось бы сильно краснеть. Пускай это останется моей маленькой тайной. Ну, хотя бы на несколько последующих дней. — Идет?

— Идет. — Арсен смотрел на Марго влюбленными глазами. В ее взгляде тоже было что-то такое, чего я раньше за ней не замечала.

Я вздохнула и отвернулась.

— Пупсик!

— Да, Марго?

— Ты не звонила Ставицким?

— Нет. Было не до… — Я спохватилась и поправилась: — У автоматов столько народу. Сегодня позвоню.

— От меня пламенный привет. Надеюсь, твой Ромео уже дома.

Начался обход, и нам пришлось уйти. Арсен повел меня подкормиться. Последнее время он только и делал, что заставлял меня есть.

— Послушай, если тот тип не женится на тебе, я отделаю его так, что мама родная не узнает.

— Это не твое дело.

— Как это не мое? Я теперь твой старший брат. По нашим горским законам если какой-то парень занимался с девушкой любовью, он должен взять ее в жены. Иначе родственники его пришьют.

— Я живу по своим законам. К тому же ты мне пока не брат.

— Я женюсь на Маргарите, как только ее выпишут из больницы.

— Быстро у вас все вышло, — вырвалось у меня.

Арсен пропустил мимо ушей мое замечание.

— Маргарита старше меня на пять лет, и мама, конечно же, будет поначалу возражать. Но Маргарита сумеет завоевать ее любовь. Я в этом не сомневаюсь.

— Думаю, последнее слово все-таки за Марго.

— Она мне не откажет. Могу спорить на все что угодно.

* * *

Мама сидела за столом на веранде и курила, жадно затягиваясь дымом. Я молча легла на кровать и накрылась с головой простыней. Я ужасно вымоталась за последнее время. Думать ни о чем не хотелось. Стоило закрыть глаза, и я видела Камышевского, который болтался на веревке и дрыгал ногами. Это было кошмарное видение.

Я услышала, как мама простонала. Она сидела все в той же позе и все так же жадно курила.

— Что с тобой? — спросила я, приподняв голову.

— Доченька, мне так плохо! — Мама вскочила и опустилась на пол перед моей кроватью. — Стоит мне подумать о том, что я сделала… — Она уткнулась лицом в простыню. — Ужасно, ужасно, — бормотала она. — Что скажут на работе. На нас будут показывать пальцем. Бедная, бедная моя девочка.

— Успокойся, мамочка. — У меня защемило сердце. — Ты ни в чем не виновата. И я тебя очень люблю. Слышишь?

— Доченька, милая, я так хотела, чтобы у тебя наконец был отец. — Она подняла голову и посмотрела на меня. — Без отцов дети растут неполноценными.

— Все в порядке, мама. Я, кажется, выросла полноценной. К тому же у меня был настоящий отец. Ты рассказывала, он был замечательным.

— Доченька, твой отец действительно был талантливым человеком. Слышала бы ты, как он играл на скрипке. Но он был очень слабохарактерным, подверженным дурным влияниям. Ты уже взрослая и должна знать, каким был твой отец на самом деле. — Мама медленно встала с пола, взяла со стола пачку с сигаретами, но передумала курить. — Я расскажу тебе о нем сейчас, хотя, быть может, это не совсем подходящее время. Но потом у меня опять может не хватить духу.

Мама отошла к окну. Я смотрела на ее темный, резко очерченный профиль. Впервые мне пришло в голову, что моя мама прожила непростую жизнь. Я никогда не задумывалась об этом раньше. Взрослые, Марго в том числе, оберегали меня от страданий, скрывали то, что они называют «изнанкой жизни».

— Михай играл в оркестре нашей оперетты. Я познакомилась с ним совершенно случайно, на дне рождения подруги, — рассказывала мама, вертя в руке пачку сигарет. — Я в ту пору была совсем неопытной девчонкой, даже ни разу ни с кем не поцеловалась, хоть мне уже и было девятнадцать. Он говорил с заметным акцентом, но ему это шло. Он сказал, что родился и вырос в Кишиневе, хотя корни у него румынские. Он сразу стал за мной ухаживать, и мы весь вечер танцевали только друг с другом. Честно говоря, я поначалу его побаивалась — у него были жгучие черные глаза и бесцеремонный взгляд. Будто он хотел увидеть не только то, что под одеждой, а еще и душу. Потом Михай взял в руки скрипку и заиграл. Это была какая-то цыганщина, но меня проняло до слез. Он играл и смотрел на меня. Потом Михай провожал меня домой. Была весна, пахло сиренью. Помню, мне так не хотелось с ним расставаться. Мы стояли и держались за руки. Мне было так хорошо!.. Когда твоя бабушка узнала, что я встречаюсь с Михаем, она закатила мне ужасный скандал: у этого человека в нашем городе была репутация повесы. Отныне стоило мне задержаться в училище или просто пойти погулять, как она начинала меня разыскивать. Меня тяготила эта опека. А потому, когда Михай предложил переехать к нему, я долго не раздумывала.

— Вы тогда еще не были женаты? — спросила я.

— Нет. — Мама задумчиво поправила оборки на груди. — Михай никогда не предлагал мне выйти за него замуж. Думаю, он попросту не годился для семейной жизни. Надо отдать ему должное — он и сам это понимал. Михай занимал комнату в квартире гостиничного типа. В том здании, где центральный гастроном. После нашего просторного уютного дома, где всегда поддерживались чистота и порядок, это жилье казалось мне таким жалким и убогим. Но Михай не давал мне унывать. Он покупал шампанское, водил меня в ресторан, дарил какие-то приятные пустячки. Когда я поняла, что забеременела, он обрадовался. Мы попросили прощения у родителей и поселились в нашем доме. Последующие три месяца были самыми счастливыми в моей жизни. Твой отец в прямом и переносном смысле носил меня на руках. А потом… потом его словно подменили. Он стал возвращаться домой поздно, к тому же навеселе. Однажды он ударил меня. Я сказала, что его видели в ресторане с женщиной, потребовала объяснений. Он обозвал меня нехорошими словами, взял скрипку и хотел уйти. Я уцепилась за его руку. Он вырвал ее и ударил меня наотмашь. У меня хлынула кровь. Помню, он очень испугался и на коленях просил у меня прощения… Он опять проводил со мной все свободное время. Но так, как раньше, уже не было никогда. Твоя бабушка заводила с ним речь о женитьбе, но он уходил от разговора. Он говорил, что, когда родится ребенок, он его усыновит и даст свою фамилию. Снова стал пропадать… Он не дожил до твоего рождения всего каких-то три дня.

— Ты рассказывала мне, будто отец умер от туберкулеза, когда мне было восемь месяцев. И бабушка то же самое говорила. А еще ты показывала его письмо к тебе.

— Я сама написала это письмо… — Мама отошла от окна и села возле стола, на котором все еще стояли в вазе подаренные Камышевским розы. — Мы не знали, что с ним делать. Он уже не работал в оперетте. Подрабатывал игрой на скрипке в ресторане и кинотеатре. И здорово пил. Иногда он появлялся у нас. Голодный, грязный. Я плакала. Я хотела, чтобы мой будущий ребенок рос в полноценной семье и очень страдала оттого, что ее у меня не было. Ритка не отходила от меня и как могла отвлекала от мрачных мыслей. Она водила меня в кино. Вероятно, это спасло меня от чего-то нехорошего. Думаю, искусство для того и существует, чтобы спасать человека от ужасов реальной жизни… Однажды Михай пришел поздно ночью — у него был свой ключ. Я уже спала. Он вошел в мою комнату и включил свет. Мне сделалось плохо, когда я увидела, в каком он виде: бледный, весь в крови. Он сказал, будто его кто-то хотел убить, но ему удалось бежать. У него отняли скрипку. Он, рыдая, твердил, что без скрипки превратится в навозного червя. Мне стало его жалко. Три дня он никуда не выходил и был нежен со мной. Потом… — Мама обхватила голову руками. — Они не разрешили мне пойти в морг. Тело опознали бабушка с дедушкой. Подробности я узнала уже в больнице, где рожала тебя. Жуткие подробности. Как выяснилось, у твоего отца было много женщин определенного сорта. Всегда. Даже когда он был в меня влюблен. А он был в меня влюблен, поверь. Дело в том, что большинству мужчин не дано понять, что без верности не может быть настоящей любви. А мне хотелось настоящей любви. — Ты не ходишь к нему на могилу. Я думала, он похоронен не в нашем городе.