— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

На берегу зафыркала моторка, ее назойливый рокот долго сверлил наполненный лунным светом воздух, жалобно всхлипывая на высоких оборотах.

«Отважная женщина, эта Марьяна, — подумал Плетнев, представив одинокую моторку, бороздящую гладь реки. — Не каждый мужчина способен на такое. Вот в ней есть тот огонь, о котором говорила Лиза. Интересно, зачем она приезжала? И почему не осталась?..»

— Мне жаль ее, — сказала Лиза. — Ничего в жизни не проходит бесследно.

— Ты про что?

— Про все на свете. Трава и та зря не растет.

— Зря можно целую жизнь прожить.

— Не думаю, что Михаил ее зря прожил, — угадала направление его мыслей Лиза. — Нет, тот, кто не приемлет зла, не бесследен на земле. Михаил в каждом умел видеть только доброе.

— Возле тебя так ясно на душе. Мне кажется, я другим человеком становлюсь.

— Можешь оставаться таким, каким был. Все равно я буду тебя любить…

* * *

Утром Плетнев позвонил Ермакову, и тот сообщил о результатах вскрытия.

— «Сухое утопление, вызванное остановкой дыхания на почве сердечной недостаточности», — монотонно читал Ермаков. — Сухое утопление — это медицинский термин, означающий, что в легких пострадавшего воды не обнаружено, — пояснил он. — Следовательно, смерть наступила мгновенно, как только пострадавший упал в воду. Может, даже раньше. «В крови, — продолжал читать Ермаков, — обнаружено большое количество алкоголя, что свидетельствует…» Ну, и так далее. Ага, вот: «Никаких следов насилия на теле не обнаружено, за исключением неглубокой царапины длиной в четыре с половиной сантиметра на правой голени чуть ниже колена». Кстати, пострадавший был босиком, но это еще ничего не значит. Сапоги, если он был в сапогах, могли остаться на дне. Мужайтесь, Сергей Михайлыч. А насчет всяких формальностей мы тут вам подсобим. Вы, кажется, хотите, чтобы брата похоронили на Дорофеевском кладбище. Мне сказала об этом ваша односельчанка, фельдшерица Фролова. Кстати, она нас очень выручила — сама вызвалась сопровождать… тело в город, на вскрытии присутствовала. Ну, жму вашу руку, дорогой Сергей Михалыч. Мы все тут глубоко и искренне вам сочувствуем…

Плетнев ходил из комнаты в комнату, выходил в сени и, постояв на крыльце, в который раз мерил тяжелыми шагами крашеные половицы дома Царьковых. Лиза намеренно, видимо, дала ему побыть одному — поднялась еще до того, как он проснулся, и ушла во двор. Он видел в окно, как она кормила Волчка, собирала с земли нападавшие за ночь груши, которые отдала соседской девчушке, подвязала оборвавшиеся чубуки винограда. Он еще не рассказал Лизе о разговоре с Ермаковым. Хотя что тут рассказывать? Михаил сам виноват в своей нелепой смерти.

Теперь, когда брата нет в живых, никакие кровные узы с этими местами его не связывают. И он больше никогда сюда не приедет.

Ну а Лиза? А как же Лиза?..

Где-то мяукала кошка. Кажется, в комнате Ларисы Фоминичны. Да, это точно ее комната. Раньше, он помнит, здесь спали Лиза с Людой. Он заходил по пути в школу за Людой, а Лиза, в ту пору еще совсем маленькая, стояла на пороге в одной рубашечке и с завистью на них смотрела.

Дверь открылась с трудом. То ли просела от сырости, то ли что-то мешало. Плетнев наклонился, пошарил по полу рукой.

Железяка какая-то… Он подошел к окну и с изумлением разглядел на ладони пулю.

Плетнев вертел в руках маленький кусочек свинца, не зная, что сделать с ним дальше. Быть может, как раз он и будет той основной уликой, которая навсегда закрепит за братом это ужасное определение — «преступник». Или же… Впрочем, оружие, из которого произведен выстрел, тоже пока не найдено. Так что у него есть все основания не сообщать о своей находке ни Лизе, ни тем более Ермакову. Пусть все останется как есть.

Плетнев положил пулю в карман рубашки и застегнул пуговицу.

Лиза мыла порожек, заляпанный уже подсохшей рыжей грязью.

— Наследили мы тут. Откуда-то красная глина. У нас во дворе ее сроду не было, — сказала она.

— Это от резиновых сапог, — машинально заметил Плетнев. И тут же спохватился: — Постой, постой… Но ведь я в туфлях, ты в босоножках. Разве что… Я имею в виду Марьяну.

— Марьяну? — недоуменно переспросила Лиза, выкручивая мокрую тряпку.

— Ты разве забыла? Она же здесь ночью была… Но ведь Ермаков сказал, что Марьяна ездила в город, присутствовала на вскрытии. Значит, вряд ли это была Марьяна. Кто же, Лиза?

Лиза молча терла тряпкой мокрый порожек.

— Не знаю, — сказала она, не поднимая головы. — Может, и не Марьяна.

— Странно. Очень странно.

Лиза быстро посмотрела на него и снова опустила глаза.

— Я вспомнил, как ты нас с Людой в школу провожала. Стояла на пороге комнаты в ночной рубашонке. Помню еще, волосы у тебя были длинные и густые.

Лиза распрямилась, с благодарностью посмотрела на Плетнева.

— Неужели ты это помнишь?

— Вы с Людой спали тогда в той комнате, где…

Он осекся, вспомнив про пулю в кармане.

— Где теперь мама живет, — подхватила Лиза. — Это моя бывшая комната. В угловую я перебралась за две недели до бабушкиной смерти. Чтобы поближе к ней быть.

— Так, значит, стреляли в тебя! — неожиданно для самого себя заключил Плетнев.

— Нет!

— Ты тоже подумала об этом. Не отпирайся, Лиза. — Он достал из кармана пулю и протянул ей на вытянутой ладони. — Я только что нашел. Под дверью.

Она равнодушно повертела пулю и вернула ему.

— Если б она угодила в меня, в моей жизни не произошло бы никаких перемен.

До Плетнева не сразу дошел смысл ее слов — слишком ошеломило его только что сделанное открытие.

— Кто мог стрелять в тебя, Лиза? Может, Саранцев? Ты же когда-то отвергла его любовь и…

— Я ничего не отвергала.

— Постой, постой… — Плетнев боялся потерять нить, потянувшуюся из запутанного клубка последних дней. — И ночью приходил он, а вовсе не Марьяна. Саранцев болтается ночами под яром — сам позавчера встретил его там. Он и наследил своими сапожищами. Он думал, ты дома одна. Лиза, а если бы ты и на самом деле была одна? Только странно: почему Волчок не лаял?

— Волчок знает его — он от его Сильвы. Саранцев принес его нам, когда Дружок под машину попал.

— Так, может, это его Сильва и напала на тебя возле старого коровника?

Лиза не спеша вылила грязную воду на клумбу с вербеной.

— Честно говоря, я не разглядела. Сильва тоже лохматая и очень злая. Но зачем Саранцеву меня преследовать?

— Ты сама сказала, ничего бесследно не проходит. Помнишь?

— Я не его имела в виду.

— Разве это не ко всем относится? А тот ужасный случай с моторкой? Кстати, Сашка уже несколько дней без дела болтается. На острове часто бывает.

— Знаю.

— Лиза, нужно высказать наши предположения Ермакову. Ты поедешь со мной в райцентр. Сейчас. Не будем откладывать.

Она провела рукой по своим торчащим ежиком волосам, огляделась по сторонам, словно ища, к кому бы обратиться за советом.

— Давай все-таки отложим… Хотя бы до понедельника. Похороним спокойно Михаила, а там видно будет.

* * *

Марьяна появилась, уже когда гроб опустили в могилу. Она была закутана по самые глаза черным в мелкий горошек шелковым платком и показалась Плетневу совсем старухой.

— Когда медпункт откроется? — поинтересовалась у нее Саранчиха уже на выходе из кладбища. — Последнее время у тебя то обход, то ты за медикаментами поехала, а то и просто — навесишь замок и черт его знает где плутаешь. Мой дед вчера цельный день животом маялся — считай, дежурил в отхожем месте, а станичная медицина вместо того, чтоб честных людей лечить…

— Я же теперь на два дома разрываюсь, — оправдывалась Марьяна, утирая концами своего платка покрывшийся испариной нос. — Людочка захворала, в жару вся, да и здесь…

— Здесь Лизавета без тебя управится, — перебила ее Саранчиха. — Без тебя ей еще спокойней. А Людка твоя небось опять растрату сделала. Вот откуда и болезнь пошла.

Поминки собрали у Царьковых — похороны Михаила совпали с девятым днем поминовения Нимфодоры Феодосьевны. Лизе помогала управляться Даниловна, продукты и выпивку Плетнев привез из райцентра.

Плетневу было не по себе. На него смотрели, от него ждали каких-то слов, а он молчал, изводя одну за другой сигареты.

«Они скоро разойдутся, и мы с Лизой снова останемся вдвоем, — думал Плетнев. — Скорей бы, скорей нам с Лизой остаться вдвоем».

— Что-то зачастили в вашей станице покойнички.

Шурка Фролов, разув на порожке обляпанные грязью тяжелые кирзовые сапоги, уверенно вошел в залу, взял чей-то стакан с вином и выпил его до дна, уставившись в одну точку в углу комнаты.

— И ты что-то к нам зачастил. То, бывало, годами носу не казал, а нынче протоптал себе дорожку к чужому порожку, — лихо отбрила Фролова Саранчиха. — Зачем Михаила напоил? Когда он у тебя в последний раз был, напился так, что на ногах не стоял. Ты его возле речки бросил, а сам переметы поехал проверять. Борисовна говорит, Михаил мешком лежал возле самого яра.

— Да брешет она, твоя Борисовна. — Фролов потянулся к бутылке с вином, но Сашка Саранцев убрал ее из-под самого его носа. — Лучше бы за своим дедом глядела, чтоб ширинку по утрам застегивал. Михаил один стаканчик выпил и в дорогу засобирался. Я с перемета по-темному приехал. Его не было уже. Я весла в сарайчик кинул и на дежурство заступил.

Плетнев насторожился: речь шла о том самом дне, когда пропал Михаил.

— А Борисовна сказала, у тебя ночью свет в хате горел. Уже после того, как кино по телевизору закончилось. И вроде кто-то приходил — Дозор сильно гавкал.

— Слушай больше эту старую сплетницу! — разозлился Фролов.