В течении дня, мы вылезаем из кровати только поесть, и возвращаемся обратно, одаривая друг друга ласками. Сегодня день нежности и шепчущей тишины. Даже в ду́ше, Макс не вбивается с громкими шлепками, а не спеша натягивает на член. От этой медовой тягучести, что-то меняется в воздухе, в отношениях. Предшествующая неконтролируемая страсть насыщается чувствами и это пугает. Я боюсь влюбиться и страдать после разрыва. Я боюсь боль, окутывающую сердце и душу.

Мы прощаемся всего лишь на ночь, но долго не можем отклеится.

— Я уже скучаю… — шепчет Макс.

— Мне будет не хватать тебя… — шепчу в ответ я, и возвращаясь домой, ложусь в пустую, холодную кровать, зарываясь с улыбкой в подушку и думая о завтрашнем дне.

Максим

Проводив Дашу, еду домой, продумывая дальнейшие действия по разрушения ячейки общества. Проведённые совместные выходные, усилили желание обладать Дарьей полностью, единолично и круглосуточно. Я подсел на неё, как на опиум и не хочу слезать с этой иглы. Я лелею свою зависимость и готов любыми средствами её подкрепить.

Приехав домой, звоню Ларри. Не смотря на позднее время, отвечает со второго гудка.

— Лар. Надо избавиться от Дарьиного мужа, — без расшаркиваний доношу свои желания.

— Совсем или убрать с горизонта?

— Я хочу его полное отсутствие в жизни Даши.

— Может девочку подложить? — помолчав минуту, предлагает Ларри.

— Да. Наверное, — прокручиваю последствия в голове.

— Должна быть похожа на Дарью? — задаёт глупый вопрос, от которого чешутся кулаки.

— Нет. Пусть будет как Лена и с запросами на замужество. Денег не жалей. Полное содержание, пока будет держать при себе этого козла. И организуй всё побыстрее. К маю Даша должна быть свободной.

Сбрасываю вызов и наливаю коньяк. Лар надёжный мужик. Делает всё быстро, тихо и качественно. Он единственный в моём окружении, которому я доверяю безоговорочно уже тридцать лет. Он единственный, кто знал о поиске Дарьи и сносе крыши на почве неудач. Именно он каждую ночь раздевал и укладывал в кровать моё ужравшееся тело, а утром приезжал с завтраком и таблетками.

Переложив проблему с мужем, задумался о детях. Устранить из жизни, естественно не могу, но что-то решить придётся. Закрытые школы, обучение за границей и ещё куча возможностей. А тоску по детям выдавлю страстью и нежностью. Она будет моей. Только моей.

Глава 10

Дарья

Обычное весеннее утро, обычный итальянский ресторан. Ленивый разговор ни о чём. И дёрнул чёрт поговорить о насущном.

— Макс. Через два дня майские праздники. Хотелось бы провести длинные выходные на даче с семьёй, — не хожу вокруг и около. Озвучиваю сразу свои пожелания.

Максим перестаёт жевать, напрягается, берёт телефон и нервно листает закладки.

— Нет. Длинных выходных в семейных объятиях не будет, — зло выплёвывает, сверля меня потемневшим взглядом.

Глядя на сведённые брови, сжатые губы и дёргающиеся желваки, смелость сжалась и с спряталась в задницу. Интуиция кричала: молчи и не спорь.

— Хорошо, — осторожно соглашаюсь. — Озвучь, пожалуйста, числа моих выходных. Макс снова уставился в телефон.

— С первое по третье, восьмое и девятое, — коротко отрезал и сверкнул глазами, обрубая все попытки поспорить.

В тяжёлом молчании заканчиваем завтрак, а я жалею, что не затронула эту тему вечером перед уходом, а ещё лучше по телефону, сидя в безопасности своей квартиры. В гнетущей тишине доезжаем до пентхауса и переступив порог получаю приказ:

— Раздевайся и на край кровати на четвереньки, — в словах лёд, не предвещающий ничего хорошего.

Не нарываясь, иду в спальню, быстро раздеваюсь и принимаю указанную позу. Страх сковывает, мешая расслабиться. Передо мной тот же урод, забравший из офиса. Не понимаю, куда делся мой Максим, нежный, страстный, заботливый?

Через пять минут Макс входит в спальню со стаканом виски и молча, заведя руки за спину, связывает в локтях и кистях, заставляя неудобно выгнуться. Грубо подтягивает ближе к краю, раздвигая шире ноги и пригибает лицом в матрас. От неудобства моментально затекают руки и шея, но это отходит на второй план, как только ягодицы обжигает острой болью. Дыхание заходится, слёзы брызгают из глаз. Чтоб не кричать, зажимаю зубами простынь и молча получаю ещё удар плетью. За ним следует ещё и ещё. И всё в ледяной тишине, в которой свист и удар раскалывают воздух. За что я получаю наказание? За свой язык. За розовые очки. За то, что забыла, как попала сюда и позволила себе расслабиться. Я всего лишь шлюха, нанятая для удовлетворения всех прихотей хозяина. И это одна из них. Поэтому тихо стою и удовлетворяю. А слёзы высохнут и боль пройдёт.

По окончании экзекуции, слышу звук расстёгивающейся молнии и в анальное отверстие упирается член. Напрягаю ягодицы, пытаясь защититься от сухого внедрения. Он меня порвёт, если не остановится. Молча закусываю простынь, готовясь ещё большей боли. Наэлектризованная тишина сводит с ума. Слышу, как скрипит кожа под руками.

На моё счастье, Максим передумал производить анальное внедрение и грубо заполнил собой влагалище. Жёсткие толчки, пошлое шлёпанье, злость, заполняющая мою душу. Я принимаю это наказание, глотая слёзы и разрывая зубами ткань.

Когда всё закончилось и руки получили свободу, переползаю на подушку, ложусь на бок, подтягиваю коленки к груди и закрываю глаза. Мне нужно отгородиться от всего мира и побыть в одиночестве. Максим уходит из спальни, укрыв меня одеялом и дав возможность успокоится.

Максим

Услышав о желании Даши воссоединиться с семьёй на праздники, темнеет от бешенства в глазах. Я как последний мудак, прыгаю перед ней, окутываю нежностью и заботой, а эта сука решила с мужем в семью поиграть! С неимоверным усилием сдерживаю себя, не сорвавшись и не наказав прямо за столом.

Доехав домой, спускаю себя с привязи. С удовольствием разукрашиваю задницу стеком, выбивая желание пообщаться с мужем. В голове звучит: «Наказать! Наказать! Наказать!». Еще больше бесило молчание и напряжение. Еле остановился от желания жёстко трахнуть в попку, и только благодаря невозможности прорваться туда на сухую. По жалким Дашиным попыткам втянуть в себя ягодицы, понимаю, что чуть не перешёл черту. Но наказание решаю довести до конца, жёстко трахнув в киску.

По её дальнейшему поведению, ощущаю себя полным козлом. Укрыв одеялом, ухожу на кухню, выпить ещё, успокоиться и подумать, как исправить навороченное.

Возвращаюсь минут через двадцать, раздеваюсь и ложусь сзади, притягивая к груди и зарываясь в волосы. Лежим долго в тишине. Боюсь шевельнуться или обронить хоть слово.

— Тебя секли в детстве? — тишину разрезает пустой голос Даши. Я весь напрягаюсь и забываю дышать. Не дожидаясь ответа, продолжает:

— Меня наказывали до восемнадцати лет. За всё: плохие отметки, замечания, опоздания домой, разбитая чашка, не причёсанные волосы, испачканная одежда, сбитая обувь… Мама считала, что меня надо держать в ежовых рукавицах, и этими рукавицами был тонкий кручёный провод. Он острее доносил что хорошо и что плохо. Я пыталась прятать его, но тогда ежовыми рукавицами становилось всё, что мама находила под рукой. И зачастую это было хуже провода, — она замолкает, а я, шумно выдохнув, притягиваю её к себе ещё сильнее, боясь отпустить.

— Я и замуж-то вышла в восемнадцать за первого, кто предложил, лишь бы уйти из-под провода, — тихо шепчет. — И до тридцати лет оправдывала её действия тем, что ей тяжело было одной растить троих детей. Но растя своих детей поняла, что только сука вымещает свою несостоятельность на детях. Для меня неприемлемо такое наказание. Я предпочитаю диалог, на крайний случай монолог. Если ты ещё раз возьмёшь без моего согласия плеть, я исчезну из твоей жизни наплевав на последствия.

— Почему ты не остановила меня? — с болью выдавливаю слова.

— Договор, чётко расписывающий права и обязанности, — зло отвечает, пытаясь отстраниться.

— Прости, милая… Прости… — переворачиваю её на спину, подминаю обездвиживая, покрываю поцелуями между слов. — Я мудак… Заревновал… Сглупил… Больше никогда…. Слышишь, никогда не сделаю тебе больно… Прости…

С поцелуями спускаюсь вниз, раздвигаю ноги и присасываюсь к горошине, вылизываю нежные складочки, пытаясь заслужить прощения. Готов сутками работать языком, только-бы простила. Почувствовав пальцы, зарываемые в волосы и вжимающие голову в возбуждённую плоть, готов выть от счастья. Простила! Моя кошечка! Моя!

Доведя до оргазма, продолжаю лизать, сосать, покусывать и активно работать пальцами, заставляя кончить ещё раз. После укладываю себе на грудь и, поглаживая спину, проваливаюсь в сон.

Вечером, сидя в ванной и намыливая Даше грудь, осмысливаю её исповедь. Жить в постоянном страхе, что тебя выпорют, независимо от твоих действий, каждый день бояться идти домой и знать, что вместо ласки и любви от матери получишь только наказание. При этом ещё и оправдывать её. Пиздец! Уйти от матери в руки мужа — козла, который воткнул её в рамки послушной жены, не требующей к себе поклонения, и шляется по бабам, цепляя заразу и загоняя в комплексы жену. Этот сукин сын сразу клюнул на Алевтину, подобранную моим помощником, и уже неделю не вылезает из её койки. Полученная им зарплата, не задумываясь ушла на гардероб этой шмаре. Про содержание жены и детей, этот мудак уже забыл. Такую козлину надо лишать родительских прав, что я и собираюсь в дальнейшем сделать.

— Макс, ты мне грудь сотрёшь, — выдёргивает меня из мыслей Даша.

— Не сотру, — целую в висок. — Только скрипеть от чистоты будет. Давай в других местах отполирую.

Полировка заканчивается бешенным трахом с последующей уборкой воды с пола. За ужином рассказываю смешные истории своего детства и юности. Дарья не остаётся в долгу, делясь своими подвигами, за которые потом огребала по полной.