— Я хочу твою попку, — шепчу, подтягивая её выше. — Дашь тебя туда трахнуть?

— Ты же знаешь, что можешь меня трахать куда угодно, — томно облизывается, прикусывая мне нижнюю губу.

Смазываю гелем, запускаю по очереди три пальца, растягивая и дразня. Терзаю губы, впиваясь и засасывая. Услышав громкий стон, медленно насаживаю попку на член.

— Чёрт! Как я давно тут не был… Ты стала ещё уже, — с усилием вдавливаю пальцы в бёдра, оставляя синяки. — Давай, любимая… Подмахни…

Даша приподнимается кверху и медленно натягивает себя. Несколько таких усилий, и я упираюсь яйцами в ягодицы. Не даю двигаться, кайфуя от тесноты, скручивающей член.

— Поработай, милая, — приподнимая и опускаю её обратно.

Она берёт медленный темп, аккуратно насаживаясь и освобождая от тесноты. Нахожу клитор и массирую большим пальцем, запуская два пальца в мокрую щёлку. Движения становятся резче, быстрее, стоны громче. По телу пробегает дрожь, и Даша с криком бьётся в оргазме. Не отрываясь от её лица, делаю пару фрикций и бурно кончаю. От яркого оргазма чувствую покалывания в пальцах ног.

— Даааш. Посмотри на мои ноги, — боюсь смотреть сам. Боюсь увидеть, что мне показалось.

— Господи! Ты шевелишь пальцами! — радостно кричит, хватаясь за ступню. — Макс! Ты ими шевелишь.

Эпилог

Дарья

— Блядь! Орлова, ты течёшь, — выдаёт Макс закатывая глаза.

— Идиот! Отвали от меня! — рычу в ответ.

— Не отвалю! Мне нравится, когда ты там мокренькая, — похабно улыбается.

— Пошлый дурак! Я рожаю! — возмущённо трясу кулаком. — Это воды отходят! Дай, лучше, ещё одну пелёнку!

Роды мы ждали к концу января, но Дина решила появиться 7 января. На рождество её потянуло. Восемнадцать часов боли и ожидания. Макс не отходит от меня не на шаг, даже в туалет. Всё время массирует мне спину, поясницу, ноги. И да! Он встал и начал ходить! Правда ещё с костылями, чтобы не перенапрягать позвоночник, но скоро мы будем бегать вместе.

— Ты должен мне джигу, — цежу сквозь зубы между схватками.

— Должен, значит верну, встаёт и включает ирландскую джигу на телефоне.

Джига на костылях — это круто. С манящей улыбкой, прозрачным блеском голубых глаз, ямочками на щеках. Я люблю его ещё больше, хотя кажется больше некуда.

Гоню из палаты, взывая к совести, прошу оставить меня корчиться в одиночестве. Но этот упёртый не двигается с места, обещая сидеть со мной до выписки. И сидит. И терпит мою стервозность. Терпит ногти, впивающиеся в его руки. Корчится от душевной боли, видя, как мучаюсь я в момент родов. И облегчённо вздыхает, когда ребёнок оказывается в руках врача.

Дочка родилась крупненькой — четыре девятьсот. Тёмненькая с мутными, голубыми глазами и отёкшим личиком. При этом безумно красивая и горластая. Макс долго не отпускает её с рук и плачет. А я умиляюсь, как здоровый медведь держит своими ручищами маленькую крошку и льёт слёзы.

— Она такая красивая, — бубнит между глотанием соплей. — Спасибо, любимая.

Бедные будущие кавалеры. С лестницы будут летать на ура. Папаша уже, как коршун, по сторонам смотрит и спиной загораживает своё чудо.

С моими детьми у Макса отношения протекали от осторожно — нейтральных до состояния — братаны. Теперь он с удовольствием нянчится с Лёшкой, помогает с уроками Альке, обсуждает с Маришкой меню и режется с Вадькой в «Герои» по сети.

Мы переехали в большую квартиру, а Маришке купили на два этажа ниже. Теперь я не разрываюсь между домом и внуком, и с хозяйством полегче. Вадик остался на старой квартире и учится готовить, после недельного пельменного рациона.

Свекровь до последнего верила в чудо и воссоединение семьи, но ради внуков смирилась с моим новым браком. Денис живёт со своей Алевтиной. Муж признался в своих грехах и покаялся в разрушении наших отношений, но я на него не в обиде. Я счастлива, Денис счастлив, а то, что за его счастье Алевтина получает от Макса деньги — не коробит. Мы не обеднеем.

Тыковка через три недели первый раз станет мамой. Пришлось забрать её к себе: капризы беременных распространяются и на собак. Она постоянно требует наглаживание живота и хондрит, оставаясь одна.

А самое главное, через неделю к нам первый раз приедет Джейк — сын Максима. Мы несколько месяцев активно обновляем знания по английскому языку. Заставляю мужа общаться с нами только на нём. Мондраж бьёт от неизвестности. Переживёт ли наш дом такие внедрения?

Максим

Я не сомневался, что встану. Ради своей жены я готов на всё. С ней я получил не только любящую женщину, но и четырёх детей и внука. Конечно папой они меня не называют, но Вадим в втихаря от мамы бегает ко мне за советами, а Алёна активно вьёт из меня верёвки, Лёша сразу лезет на колени, как только Марина заходит к нам в гости.

После своего длительного одиночества думал, что оказался в дурдоме. Крики, мелкие потасовки, громкий смех, постоянный гомон. Тыква всё время таскает и грызёт костыли, кошки воруют сыр и колбасу. Я уставал, ностальгировал по тишине, мечтал хотя-бы о нескольких часах одиночества, но обняв Дашу и зарывшись лицом ей в волосы, я балдел, растворялся в ней, в её запахе, в её мягких объятьях, и сгрызенный костыль, сворованная еда и разбитая ваза казались всего лишь лёгкой шалостью.

Вечерами люблю ложиться Дарье на колени, поглаживать животик и разговаривать с Диной. Она активно отвечает, толкаясь ручками и ножками. В такие моменты жена перебирает мои волосы, вынуждая урчать.

Роды начинаются внезапно. Во сне просыпаюсь от нехилого удара в руку, лежащую на круглом животе. Даша открывает глаза и испуганно смотрит на живот.

— Мааакс… Кажется я рожаю…

Я полностью ушёл в ступор. Вот тебе и руководитель международной корпорации. Метался по спальне как истеричка. В чувства всех привела Алька, выйдя из спальни и потирая сонные глаза.

— Чего носитесь, как придурки?! Быстро оделись, воду с тапками в зубы и в клинику! Наталье Михайловне сейчас позвоню, — так жёстко и не по-детски.

Только в клинике удалось успокоится. Наталья Михайловна уже была на месте, палату подготовили. Первый раз испытывал такие эмоции. Страх, радость, боль. Боялся отойти даже на минуту и пропустить что-нибудь важное. Дарья отказалась от эпидуралки. Её скручивало и выгибало от боли, но она лишь морщилась и тихо стонала. Пытался отвлечь её джигой, которую репетировал последние пару месяцев, массажем и байками. Чуть не рухнул в обморок, когда врач сказала, что появилась головка, а через несколько секунд услышал сирену. О своём приходе Дина кричала громко и надрывно.

Когда трясущимися руками брал своё сокровище, в горле застрял ком. Был не в состоянии держать слёзы и ревел, как сопливая баба. Но стыдно не было. На моём месте любой кремень рыдал бы от свалившегося счастья. И наличие железных яиц не повод зарывать свои эмоции.

— Она такая красивая, — всё, что могу выдавить. — Спасибо, любимая.

Никогда не видел детей, красивее моей дочки. Уверен, так говорят все родители, но всё равно Дина самая красивая. Влажные, тёмные волосики, торчащие в разные стороны, маленькие, розовые губки, сложенные бантиком, пухленькие ручки, бьющие по воздуху и блестящие глазки, покрытые серо-голубой дымкой.

Несколько раз медсестра пыталась забрать малышку, но каждый раз я поворачивался к ней спиной, прикрывая собой дочь.

— Максим Валерьевич, — не выдержала она. — Надо ребёнка к груди матери приложить.

Потом сидел и с завистью и умилением смотрел, как Дина, морща носик, присасывается к груди. Дарья одарила меня счастливой улыбкой и прошептала «Люблю».

При переселении Дарьи в палату, настоял на установке второй кровати для себя. Покидать своих девочек я не хотел ни на минуту. Пока я постигал все тяготы отцовства в клинике, Лар перевёз вещи, купленные втихаря от Даши и хранящиеся на работе, в детскую. Взрослая часть наших детей украшала квартиру шарами, лентами и цветами. И да. Маришка, Алька и Вадька наши с Дашей дети.

Из клиники сбежали на четвёртый день. После очередной капельницы жена сказала: «Всё! С меня хватит!», и стала собирать вещи. В последний момент успел отправить Альке смс. Так что дома встречали нас всем любимым колхозом.

всё чаще забываю про костыли, стараясь первым схватить Динку на руки. Памперс могу поменять с закрытыми глазами, что и делаю сам, перед тем, как отдать Даше на кормление. Каждый раз зависаю, когда смотрю как малышка сосёт мамкину грудь. Член каменеет и во рту скапливается слюна. От зависти к своему ребёнку ненавижу себя. И если жена, работая ручками и ротиком, разряжает мой ствол, то для меня её грудь и тёплая плоть пока недосягаемы. Приходится постоянно себя одёргивать и напоминать, через что прошла моя кошечка во время родов. Я потерплю. Полтора — два месяца, и я возьму своё по полной программе.

Конфликт с Джейком на почве развода постепенно сходит на нет. Мы стали созваниваться, разговаривать по скайпу. Я уговорил его приехать на некоторое время в Москву, перенять опыт и возглавить отсюда фирму. Хочу оставить руководство и быть рядом с семьёй. Хочу нянчить свою дочь. Хочу больше времени уделять своей жене. Хочу уговорить её ещё на одного или двух карапузов.

Через неделю Джейк приедет, и познакомится с моей семьёй. Уверен, Даша ему понравится, как и он ей.

Джейк

Прусь в эту грёбанную, холодную Россию знакомится с той, которая разбила красивую картинку моей семьи. Конечно, за двадцать пять лет я привык к тому, что родители не живут вместе и не занимаются моим воспитанием. Вся забота матери заканчивалась на подборе нянек и дорогого, престижного учебного заведения. А отец снабжал нас деньгами и приезжал по праздникам, сначала потрепать по волосам, а потом по мере взросления, постучать по спине.

Но это был мой мир, к которому я привык. Нас не полоскали в прессе, а мамино улыбающееся лицо мелькало только на благотворительных вечерах и крупных тусовках. Теперь, на протяжении последних пяти месяцах, мы не сходим со страниц скандальных газетёнок. Обсасывается каждый цент, доставшийся матери после развода. Отец и здесь остался мужиком. Он не стал спорить и судиться, а просто отдал всё, что запросила мать.