Переодевшись в костюм пиратки, иду в детскую, где мои мужчины также надевают костюмы грозных покорителей морей. Джейк в бриджах, обтянувших бёдра и ягодицы — это сила, помноженная заправленной рубахой, расстёгнутой до пупа. Сын в широких штанах, белой рубашке и кожаной жилетке напоминает больше маленького скорохода, а не главаря пиратской шайки.

— Главное не возбуждайся, — подхожу к Джейку, повиливая задом. — Спрятать негде.

— Придётся взять мамочку капитана в плен и приклеить к себе намертво, — смеётся, прижимая к себе спиной.

— Пошли, плохой мальчик. Нас уже ждут.

Квартира Орловых погрязла в голубых и белых шарах, летающих под потолком, искусственных водорослях, оплетающих все поверхности, а диванную зону сменила палуба покорёженного корабля. Мои глаза вылезли из орбит. Представляю, как они вылезли у всех пришедших. Довольный писк карапуза приводит меня в состояние говори — ходи.

Подходит отец с накачанной силиконом и напомаженной кралей.

— Знакомься дочь, Алевтина, — краля жеманно улыбается и переводит похотливый взгляд на моего самца. Конечно папа ни в грамм не идёт в сравнение с моим двухметровым, накаченным красавцем в бриджах, обтягивающих тугой круп и не хилое хозяйство.

— Очень приятно, Алевтина, — пытаюсь оторвать её вороватые глазки от своего сокровища. — Как вам погода? Атмосфера праздника?

Она непонимающе хлопает глазками, цепляясь сильнее за локоть отца.

— Это Джейк, сын Макса — наклоняю голову ему на плечо. — Мы собираемся пожениться.

Шах и мат! Рыжая стерва! Это мой самец! Мой мускулистый, поджарый зад! И моё нехилое хозяйство, утянутое лосинами!

— Здорово. Поздравляю, — мычит отец, и я понимаю, что он не в курсе чем и как мы живём. Пустое ёрзанье, пытаться включить его в нашу жизнь. Он никогда в ней не был, только так мимо пробегал. Но меня это уже не трогает. Знала, привыкла, осознала окончательно.

Приглашаю их за стол и вижу Дениса, мнущегося в углу, боящегося подойти. Хватаю Лёшу за руку и веду к его недокроенному.

— Сынок, пойдём с папой поздороваемся.

Лёша выдёргивает ладошку и радостно бежит к отцу. Тот хватает его на руки и что-то тихо говорит. Подхожу к своему самцу, искрящемуся гневом и нежно поглаживаю по плечу.

— Он его родитель. От этого не уйти, — успокаиваю, смотря с любовью в глаза. — А ты, если сам захочешь, будешь человеком, вырастившим его. Мужчиной, которого он с гордостью будет называть папой.

Джейк накланяется, вскользь проходит губами по моим, упирается лбом в мой.

— Я люблю тебя, моя медведица.

— Я люблю тебя, мой гризли.

День рождения мы пережили. Рольки отыграли, пленниц спасли, вражеский корабль потопили, обелись всего, всего и как стемнело отправились на улицу запустить салют и проводить гостей. Прохожие с открытым ртом пялились на нашу процессию в маскарадных костюмах, зависая особенно долго на Максе и Джейке. Кто-то свистел и хлопал. Повеселили не только домочадцев, но и пол района.

Салют грохотал на весь район минут десять. Простите все собаководы и родители маленьких детей. Мелкий был в восторге. Сначала отошёл в сторону, осмотрел всех мужчин, решая с хозяйским видом на чьи плечи повыше залезть, выбрал Макса в виде жертвы и резво стал карабкаться на ногу. Максим передал Ди Джейку, подцепил коротышку одной рукой и усадил себе на загривок. Так и возвращался к подъезду на могучих плечах любимого деда. Прощаясь с гостями, задержалась у машины Андрея.

— Марин. Спасибо тебе большое. За всё. За сына. За то, что простила мудака. За то, что была в моей жизни, — плачет Андрей, шмыгая носом.

— Всё хорошо, Андрей, — успокаиваю его. — Всё бывает, и хорошее, и плохое. Просто учись на плохом, чтобы жить на хорошем. Всё Андрей, удачи.

Отхожу от машины, как мешком пришибленная. Пообщалась с бывшим, и осадочек нехороший остался. Карапуз перекачивал с плеч деда на руки Джейка и тщетно пытается не заснуть. Домой заносим спящего, уставшего ангелочка. Сняв жилетку, ботинки и штаны, оставляю его в рубашке, накрываю одеялом и выключаю ночник.

К уборке последствий праздника, решили приобщить клининговую компанию, которую вызвали на утро, так что мама не ждёт нас с тазами и вёдрами. Можно идти в расслабляющий душ, а потом попасть в плен к сексуальному пирату.

Глава 19

Джейк

Мир не без добрых людей, но иногда добрые люди приносят злые новости. Именно с одной доброй женщины, сообщившей злую новость, захлопнулась возможность найти заказчика, организовавшего охоту на семью.

Она позвонила отцу на следующее утро, после дня рождения Лёши. Врач из областной больницы в которой лежала последняя надежда.

— Здравствуйте. Вам знакома Ивлева Елена? — сухой, отстранённый голос, как автомат сообщал отцу, адрес и просьбу подъехать.

Взяв Диму, Ларри и четверых охранников, на двух машинах поехали туда, где умирала Лена Ивлева от жестокого изнасилования и ножевых ранений.

— Её выбросили из машины ночью на порог больницы в бессознательном состоянии, — вещала женщина в белом халате. — На ней живого места не оказалось. Вся порвана внутри, три ножевых ранения брюшной полости, зубы выбиты, пальцы на руках сломаны. По слабо затянувшимся ранам видно, что насиловали её не один день. Она пришла в себя на несколько минут и просила связаться с Вами. Даже смогла продиктовать номер, пока не потеряла сознание. Больше в себя не приходила. Можете пройти, проститься. Ей осталось немного.

Зайдя в палату, заставил себя глотать рвотный комок. На кровати лежала не Лена, вернее не та Лена, которую я видел. Изуродованное лицо, отсутствие зубов, разбитые и порванные губы, с запёкшейся кровью. Поверх простыни лежали руки с выдранными ногтевыми пластинами и опухшими от переломов пальцами. Тяжёлое, свистящее дыхание с кровавой изморосью, подтверждало слова доктора, что это последние часы, или минуты когда-то яркой, красивой и богатой женщины. Что она пережила, страшно представить и не пожелать никому, даже в свете того, что она сделала. Хотелось бы надеяться, что мучилась она недолго, хотя весь её вид кричал: Долго! Очень долго! Мучительно долго! Мучительно больно!

Пока мы с отцом находились в палате, ребята службы безопасности опросили весь персонал, просмотрели уличные камеры и ни с чем вернулись к нам.

— Джип чёрного цвета, без номеров. Выбрасывающий был в маске. Лену выбросили без одежды. Ничего при ней не было, — сухой отчёт, оставляющий больше вопросов чем ответов.

Это было как будто подстроено, чтобы мы знали, что копать больше некуда. Последний гвоздь, парализующий, приносящий неуверенность и безысходность. Что это было? Жирная точка в конфликте, говорящая живите спокойно, я отступил? Или наглая насмешка в лицо, заставляющая зарыться в раковину сильнее, глубже?

Уезжая, отец оставил телефон секретаря с указанием позвонить для последующей организации похорон. Больше в больнице нам делать было нечего. Домой возвращались в давящем молчании, осушив пару бутылок коньяка и не глядя в глаза друг другу.

Дарья плакала, когда отец рассказывал ей о случившимся.

— Бедная! Господи! Бедная! За что с ней так! Чтож за сука родила такое зверьё?! — рыдала она, вытирая слёзы и сопли об рубашку мужа.

Рина сидела бледная, смотря стеклянным взглядом в одну точку, и нехотя реагировала на мои поглаживания. Дашу пришлось накачивать успокоительными, а Рине вливать коньяк и делать расслабляющую ванну с массажем.

Этот чёрный день, оставивший ещё один скол на счастье, мы пережили. Несколько дней плачущую Дарью и Марину, ушедшую в себя тоже. Нужно было приводить девчонок в чувства, и мы решили всей семьёй посетить воды Доминиканы. Альку по заявлению забрали раньше времени из школы, проплатив директору за левые годовые оценки, Вадька взял очередной, неоплачиваемый отпуск, чмокнул девушку недоделанный ловелас, и с плавками приехал к нам. Уже в четверг наши ноги тонули в белом, горячем песке, а снятый коттедж махал белыми, воздушными занавесками из больших, панорамных окон.

Марина

Желала-ли я такого своему врагу? Нет! Обрадовалась-ли, что эта женщина больше никогда к нам не приблизиться? Да! Но только не так! Не с такими последствиями! В меня как будто бросили сгусток боли, распространяющийся по всему кровотоку. Заболели даже ногти, чувствуя, как их выдирают. Никогда не ныли так зубы, заставляя стискивать покрепче челюсть. Мне трудно осмыслить, сколько боли она перенесла! Она не натворила столько! Она заслужила в сотню раз меньше, чем получила! Несколько дней, возможно недель переносить насилие, боль, и выживать! Цепляться за эту гнилую жизнь, выворачивающую нутро, чтобы добраться до больницы и умереть по-человечески в кровати, получив прощение человека, которого пыталась уничтожить! Уничтожить за что?! За то, что не полюбил?! За то, что полюбил другую?! Бред! Закончить жизнь так, за то, что мужик ушёл к другой?! Возможно я что-то не понимаю в этой сложной жизни? Возможно.

В состоянии «внутри себя», провела несколько дней. Всё как во сне. Просыпалась, одевалась, ела, кормила сына, готовила есть, убиралась, кормила сына, укладывала его спать, ела или нет. И всё это как-то мимо меня. Так в скользь, чисто механически, тело привыкло — тело делает. Не видела обеспокоенных взглядов близких, не слышала их вопросов, просто качала головой или односложно отвечала да или нет, не задумываясь, попала-ли я в рифму.

Очнулась от сна, стоя по пояс в сине-зелёной воде, смотря в такие же глаза передо мной. Облегчённый выдох и мой мужчина набрасывается на губы, вбивая со всей дури в свою грудь. Счастье? Да! Вот оно рядом! Мучает своими руками, губами, языком! Смотрю в его глаза Доминиканы и это тоже счастье! Видеть сине-зелёные переливы, расширяющийся зрачок, поглощающий большую часть радужки, тоже моё счастье! Моё! И никому его не отдам! Никто не посмеет его отнять! Ни Лены, ни Андреи, ни черти лысые! Никто!