— Я не могу, пап, — шепчу, истерично крутя стакан. — Я не смогу её бросить. Я не смогу без неё жить.

— А сможешь жить, когда похоронишь?! — взрывается отец. — Когда она будет мёртвая лежать на твоих руках, сможешь?! Ты должен обезопасить её! Должен сделать всё, чтоб она осталась жива! Должен уехать, притвориться и найти способ это остановить! Если получиться — вернёшься! Нет — придётся забыть Марину и не приближаться к ней!

— Я могу ей всё рассказать, и мы притворимся вместе, — цепляюсь за последнюю надежду.

— Нет! — обрывает моё нытьё отец. — Они не поверят! Они не прекратят попытки её убить, и виноват будешь ты!

— Но должен быть другой выход?! — разбиваю стакан о стену.

— Его нет, — обнимает меня, притягивая за затылок. — И времени нет. Ты должен, сын. Должен всё исправить. Уезжай. Я присмотрю за ней.

— Я поеду с ним, — вклинивается Ларри. — Так мы быстрее разгребём это дерьмо. Билеты заказываю на завтра, два часа дня.

Завтра! Завтра я её потеряю! Завтра я потеряю смысл жизни! Завтра в два часа дня я потеряю жизнь! Завтра я сделаю больно самому любимому человеку на свете!

— Надеюсь, вы мне дадите время до завтра? — с тоской смотрю на отца.

— У тебя целая ночь, сынок. Не трать её на разговоры.

Можно-ли насытиться целой ночью, когда она возможно последняя совместная ночь в вашей жизни? Сколько раз надо сказать этой ночью «Люблю», чтобы она не забыла, пока мы не будем вместе? Сколько раз за эту ночь нужно войти в неё, чтобы душа не разрывалась в клочья?

Я люблю её всю ночь в темноте. Нежно, страстно, покрывая тело поцелуями и слезами. Я люблю её как в последний раз. Возможно в последний. Она не догадывается, извиваясь от оргазма в моих руках. Она не знает, что это конец. Она не знает, что это последняя наша ночь. Семь утра, и я снова беру её, после короткого сна. Не могу остановиться. Не могу насытиться. Можно-ли насытиться ночью, когда любишь больше жизни? Нет! Всей жизни мало! А ночь? Всего лишь крупинка в этой жизни! Так можно-ли насытиться целой крупинкой?

Слишком быстро летит время. Десять утра. Не могу отпустить из постели. Страх, безысходность выедают внутренности, в груди печёт неимоверной болью. Дышу. Глубоко, медленно, долго. Одиннадцать. Через пол часа надо уезжать. Что сказать? Что сделать?

— Марин. Нам надо поговорить, — наконец произношу типичную фразу, натягивая джинсы и футболку.

— Говори, — нежно улыбается мне, раздирая душу ещё сильнее.

— Я возвращаюсь в Лос-Анджелес, — рассматриваю узор на ковре, боясь смотреть в лицо. — Сегодня. Самолёт через три часа.

— Спасибо, что сообщил, — улыбка сползает. — На сколько?

— Не знаю, — стараюсь говорить суше.

— Давай поставим вопрос по-другому, — напряжение в голосе детонирует дрожью. — Ты вернёшься?

Это тот вопрос, который я боялся больше всего. Как можно на него ответить, если я сам не знаю. Ненавижу себя. За свои слова. За дрожь в её голосе. За слёзы, начинающиеся скапливаться в глазах.

— Не знаю, — выдавливаю, опустив голову ниже.

Марина встаёт с кровати, натягивает халат. Спина прямая, на меня не смотрит. Подходит к двери, открывает её.

— Уходи, — шепчет еле слышно. Я стою, не в состоянии сдвинуться с места. — Уходи! Уходи и не смей появляться в моей жизни! Не смей! Пока не решишь остаться навсегда, не смей!

Крик, полный боли, разрезает тишину комнаты. Хочу подойти, обнять, успокоить. Но не могу. Не имею права. Отец прав. Времени слишком мало.

— Я подожду тебя, немного. Смотри не опоздай Джейк, — тихие, прощальные слова. Она уходит, закрывается в ванной. Мне больше нечего здесь делать.

Спускаюсь вниз, встречаясь с сочувствующим взглядом отца и непонимающим Дарьи. Прохожу мимо. Взяв ключи и документы, сказав «пока», спешу покинуть этот дом. Спешу сбежать, пока еще есть силы.

Марина

Медленно. Одуряюще медленно я пытаюсь собрать себя в ванной. От долгого сидения на полу затекли ноги, от слёз опухли глаза. Сколько я уже здесь? Десять минут? Час? День? Пытаюсь встать, но с грохотом заваливаюсь обратно. Удар в дверь, и на пороге появляется Макс. Подхватывает меня на руки и несёт в кровать. Не хочу его видеть! И в кровати, пропахшей Джейком не хочу лежать! Сил нет шевельнуться и сказать хоть слово.

— Макс, что с ней? — сквозь слёзы спрашивает мама. — Что происходит?

— Ничего страшного, Даш. Просто поругались. Иди, принеси воду, чай… что-нибудь покрепче, — выпроваживает маму.

— Ты же понимаешь, что у него не было выхода? — укрывает одеялом и гладит по голове. — Если появиться возможность, он обязательно вернётся к тебе.

Я молчу. Закрываю глаза, мечтая, чтобы все оставили в покое. Максим понимает моё состояние, подхватывает вернувшуюся маму и оставляет меня одну, закрыв плотно дверь.

Меня, как будто придавило мраморной плитой, сжало рёбра и выдавливает лёгкие с сердцем. Ноющая боль бегает по кровотоку, пульсируя во всём организме сразу. Я в какой-то прострации. Не слышу и не вижу ничего.

— Он вернётся… вернётся… вернётся… — шепчу в темноту, глотая слёзы, текущие не прекращающимся потоком.

Я закрываю глаза, пытаясь провалиться в пустоту, в которой нет боли, в которой не рвёт сердце на части, в которой можно увидеть его, улыбающегося только для меня. Но сил нет даже уснуть. Так и лежу, не шевелясь, смотря, как светлеет за окном, как начинается новый день. Без него. Разбита и раздавлена.

Глава 23

Джейк

Я улетаю из страны пьяных медведей, играющих на балалайках. Раздирающая боль, всё что я сейчас чувствую. Нельзя полюбить и остаться прежним. Нельзя оставить от сердца ошмётки и продолжать что-то чувствовать кроме ненависти. Ненавижу фамилию Блейк, хоть и сам частично ей принадлежу. Ненавижу Россию, хоть и тянет туда всей душой. Ненавижу отца, столкнувшегося с Дарьей, хоть и благодарен за подаренное счастье.

Говорят, мужчины не плачут. Плачут. Когда сердце рвёт от нежности, но приходиться быть жестоким мудаком. Когда под тобой двенадцать тысяч метров пустоты, а пропасть в твоей душе исчисляется беспредельностью. Когда хоронишь свою любовь, в слабой надежде когда-нибудь воскресить.

«Уходи! Уходи и не смей появляться в моей жизни! Не смей! Пока не решишь остаться навсегда, не смей!» навязчиво стучит в моей голове, увеличивая пропасть и поток слёз.

«Я подожду тебя, немного. Смотри не опоздай Джейк», вселяет слабую надежду, заставляя помнить, что времени мало и надо торопиться. Сколько она меня подождёт? Сколько немного в её понимании? День? Неделя? Месяц? Год? Сколько времени есть у меня, чтобы вернуться? Сколько времени должно пройти, чтобы потерять её окончательно?

Лос-Анджелес встречает ночной прохладой. Никому не сообщив о прилёте, едем ко мне на квартиру, выпить и обсудить детали.

— Завтра едешь к матери, потом к Хелене, — инструктирует Ларри, потягивая из хрустального стакана виски. — Твоя задача убедить всех, что это было лёгкое, романтическое приключение в России. Молод, глуп, потянуло на экзотику. Дальше пускаешься во все тяжкие. Вечеринки, выпивка, с девочками сам решишь. И самое главное. Улыбка до ушей и блеск в глазах от счастья, что вернулся на родину.

— Что будешь делать ты? — пытаюсь поддержать разговор, хотя мне всё до пиз…

— Займусь неотложными делами в компании и прощупаю скелеты твоих родственников и их окружение, — довольно потирает руки. — В этом направлении мы ещё не работали. Даже представить такого не могли. Хотя… Там, где большие деньги, и не такое происходит. Нам повезло, что Лена оставила прощальное письмо. Повезло, что все ещё живы. Ну кроме Лены. Плохая смерть. Терпеть её не мог, но такое…

— Как поддерживаем связь? — уточняю последние штрихи. — Лучше не светиться в обществе друг друга.

— Пришлю к тебе завтра человечка. В десять вечера, в этом баре, — записывает название не очень популярного стрип-бара. — К тебе подойдёт Рона. Умная, хорошая девочка. Она будет тебя страховать и поддерживать круглосуточную связь со мной. Позаботься, чтобы Рона была с тобой всегда.

— Рона? — непонимающе смотрю на него. — И что мне делать с девчонкой?

— Она бывший спецназовец, а не девчонка, — ставит меня на место. — А самое главное, мужчинами не увлекается. Придётся играть. Все вокруг должны поверить, что тебе снесла голову очередная цыпа.

— Понял. Как я её узнаю?

— Она сама к тебе подойдёт. Предложит угостить русской водкой. И Джейк, — кладёт руку на моё плечо. — Будь осторожен. Не наломай дров. Всё сейчас зависит только от тебя.

Ларри уходит, а я остаюсь со своей болью один. Рука тянется к телефону, набирает номер любимой, но короткие гудки в пятом вызове подряд подсказывают, что я в чёрном списке. Звоню отцу. Он в отличии от Рины принимает вызов со второго звонка.

— Я долетел, па. Всё хорошо, — стараюсь говорить ровно.

— Как ты? — интересуется он.

— Хреново. Как Марина? — не могу удержаться от этого вопроса.

— Спит, — понижает голос. — С ней всё будет нормально. Я прослежу.

— Ладно, па. Пойду тоже спать, — сбрасываю вызов, а на душе скребёт что-то чёрное, беспросветное.

Уснул только благодаря бутылке спиртного. Ночью это показалось хорошим выходом, только утром к состоянию лучше умереть, прибавилось похмелье. Потягивая горький кофе, вспомнил Дарьино леченье. Тоска затопила ещё глубже, вызывая новую волну жалости к себе. Вылив бурду в раковину, принял душ, почистил пёрышки, оделся, как пижон и отправился притворять план в действие.

Мама, как всегда, встретила без особой теплоты и радости. Как я уже соскучился по Дашиным обнимашкам и тактильному общению. Мама же не приветствовала розовых слюней и держала всех на расстояние.

— Ты вернулся, Джейк? — отстранённо интересуется мама. — Временно или насовсем?