Если бы она согласилась лечь в постель с Рошем, они с Эдвардом жили бы сейчас совершенно бесплатно в одном из номеров мотеля, который принадлежал ее бывшему боссу. Она работала у него горничной. Почему она не закрыла глаза и не позволила ему сделать с собой то, чего ему хотелось?

Ей удалось доехать до Норфолка, где она израсходовала слишком много из своего небольшого запаса наличных на починку водяной помпы «импалы». Рэчел знала, что в ее положении многие другие женщины обратились бы в органы социального обеспечения. Но для нее социальное пособие не было выходом из положения. Два года назад, когда они с Эдвардом жили в Балтиморе, Рэчел была вынуждена попросить помощи в государственных органах и была поражена тем, что сотрудница, с которой ей пришлось иметь дело, усомнилась в ее способности содержать Эдварда и ухаживать за ним должным образом. Чиновница даже упомянула о том, что Эдварда могут взять на воспитание в приют, пока она не встанет на ноги. Вероятно, эта женщина желала и матери и сыну добра, но ее слова ужаснули Рэчел: до того момента ей никогда не приходило в голову, что кто-то может попытаться отнять у нее ее мальчика. Выйдя на улицу, она вместе с Эдвардом в тот же день уехала из Балтимора и поклялась никогда больше и близко не подходить к государственным учреждениям.

С тех самых пор она, чтобы прокормить себя и сына, работала одновременно на нескольких работах за минимальную плату. Денег хватало лишь на то, чтобы у них с Эдвардом была хоть какая-то крыша над головой. Ей не удавалось отложить ни цента, и следовательно, нечего было и мечтать скопить денег. Остаток заработанных Рэчел жалких средств уходил на борьбу за то, чтобы хоть как-то обеспечить более или менее приличное существование ребенку. И все-таки она не могла быть за него спокойна. Одна из нанятых нянь не занималась Эдвардом, в результате чего мальчик целыми днями сидел перед телевизором. Другая в один прекрасный день ушла куда-то, оставив ребенка на попечение своего дружка.

А потом случилась беда: Эдвард заболел пневмонией.

К тому времени, когда его выписали из больницы, Рэчел уволили из закусочной, где она тогда работала, за прогулы. Расходы на лечение Эдварда съели все средства, которыми она располагала, включая ее ничтожные сбережения.

Мало того, она получила из больницы дополнительный счет, где была проставлена сумма, выплатить которую она была просто не в состоянии. Почти одновременно пришло и уведомление о том, что ее выселят из ее крохотной обшарпанной квартирки, если она в ближайшее время не ликвидирует долги по аренде.

Рэчел умоляла Клайда Роша, чтобы он позволил ей бесплатно пожить в одной из самых маленьких комнаток мотеля, обещая в обмен работать за двоих. Хозяин мотеля, однако, требовал большего, а именно секса по первому требованию. Получив отказ, он попытался добиться своего силой, и тогда она ударила его по голове телефонным аппаратом, стоявшим на столе в конторе.

Она хорошо помнила его лицо со стекающей по щеке струйкой крови, его полные лютой ненависти глаза и то, как он пригрозил ей, что добьется, чтобы ее арестовали за нанесение телесных повреждений, злобно процедив на прощание: «Посмотрим, как ты станешь заботиться о своем щенке, когда окажешься в тюрьме!»

Теперь Рэчел ругала себя последними словами за то, что повела себя так глупо и отказала Рошу. У нее был сильный характер, и она смогла бы это пережить. С незапамятных времен женщины, находясь в отчаянном положении, выходили из него, расплачиваясь своим телом, и теперь Рэчел с трудом верилось, что когда-то она осуждала их за это.

Она уселась на землю в тени большого конского каштана, усадила Эдварда рядом с собой и, отвинтив крышку термоса, протянула его сыну. Очищая последний апельсин, она, не в силах больше бороться с искушением, подняла глаза и посмотрела в сторону гор.

Солнечные блики играли на стеклянной стене знакомого ей здания, подтверждая, что городской храм все еще стоит на месте, хотя до нее доходили слухи, что теперь строение, в котором он располагался, принадлежит фабрике, производящей коробки из гофрированного картона. Пять лет назад храм был штаб-квартирой и студией Дуэйна Сноупса, одного из самых богатых и известных телепроповедников страны. Рэчел тряхнула головой, отгоняя неприятные воспоминания.

Пока мальчик дожевывал последнюю дольку, блуждающий взгляд его матери внезапно наткнулся на объявление, висящее на парусиновой стене шатра придорожного кинотеатра:

МЫ СКОРО СНОВА ОТКРЫВАЕМСЯ.СРОЧНО НУЖНЫ РАБОЧИЕ РУКИ!

Рэчел сразу же насторожилась. Почему она не заметила объявления раньше? Возможно, здесь ей удастся найти работу! Может быть, судьба наконец повернется к ней лицом?

Рэчел противно было даже думать о мрачном хозяине кинотеатра, но выбора не было. Она уже много лет была лишена возможности выбирать работодателей. Не отрывая глаз от объявления, она похлопала Эдварда по теплой, нагретой солнцем коленке.

— Милый, мне нужно сходить и еще раз поговорить с тем человеком.

— Не надо, мама.

Рэчел заглянула в маленькое, встревоженное лицо сына.

— Он всего лишь большой болван. Не бойся, я смогу разделаться с ним одной правой.

— Не ходи туда.

— Я должна идти, мопсик. Мне нужна работа.

Мальчик не стал больше спорить, но тут перед Рэчел встала другая проблема: где оставить сына, пока она будет разыскивать хозяина кинотеатра? Оставаясь один, Эдвард обычно сидел на месте и поджидал ее, и у Рэчел мелькнула мысль, что лучше всего, если бы он подождал ее в машине.

Но «шевроле» был припаркован слишком близко к дороге, и она решила, что лучше все же взять сына с собой.

Ободряюще улыбнувшись мальчику, Рэчел потянула его за руку, помогая подняться на ноги. Возвращаясь к кинотеатру, она не стала молиться, чтобы Бог послал ей помощь.

Она давно уже перестала молиться. Отпущенный ей лимит веры был давным-давно исчерпан по милости проповедника Дуэйна Сноупса. Шагая рядом с сыном к будочке кассы, Рэчел почувствовала, как зашитый ремешок сандалии больно впивается в ее большой палец.

Кинотеатр «Гордость Каролины», судя по всему, был построен несколько десятков лет назад и в течение последнего десятилетия не функционировал. Теперь, похоже, заведение переживало период возрождения из небытия. Но все же сразу было видно, что для его нормальной работы предстоит сделать еще очень многое.

Экран уже отремонтировали, но вокруг него все заросло сорняками. В центре пространства, представлявшего собой зрительный зал, Рэчел увидела небольшое двухэтажное здание из бетонных блоков — там, должно быть, раньше помещались проекционная и закусочная. Когда-то стены здания были выкрашены в белый цвет, но теперь их покрывали потеки грязи и пятна плесени. Из широко открытых дверей доносился тяжелый рок.

Неподалеку от экрана располагалась убогая детская игровая площадка с пустой песочницей и полудюжиной пластиковых дельфинов на пружинах. Дельфины когда-то были ярко-голубыми, но с годами выцвели и стали белесыми. На площадке Рэчел разглядела остатки лесенок для лазанья, сломанную карусель и бетонную черепаху. Довольно жалкий набор развлечений для детишек…

— Эдвард, пока я буду говорить с тем человеком, пойди поиграй на черепахе. Я скоро вернусь, — сказала Рэчел.

Мальчик молча смотрел на нее умоляющими глазами, ему явно не хотелось оставаться одному. Однако у Рэчел не было выбора, и потому она лишь еще раз улыбнулась ему и сделала рукой жест в сторону игровой площадки.

Другой ребенок на месте Эдварда вполне мог бы закатить истерику, но жизнь отучила сына Рэчел капризничать. Вместо того чтобы заплакать, он потеребил нижнюю губу и наклонил голову. При виде этой покорности сердце Рэчел не выдержало.

— Ну ладно, — сказала она. — Можешь пойти со мной и подождать за дверью.

Пока они шли к бетонному зданию, маленькие пальцы мальчика крепко цеплялись за руку матери. Рэчел чувствовала, как солнце жжет ее голову, а при каждом вдохе легкие ее наполняются пылью. Доносящаяся из бетонной коробки назойливая музыка стала слышна более отчетливо.

Подойдя к двери здания, она отпустила руку сына и некоторое время стояла, прислушиваясь к завыванию гитар и грохоту ударных инструментов.

— Оставайся здесь, мопсик, — сказала Рэчел.

Мальчик крепко ухватился за ее юбку, но она, ободряюще улыбнувшись, осторожно разжала его пальцы и вошла внутрь.

В закусочной уже установили новую стойку и кухонное оборудование, но бетонные стены все еще были облеплены плакатами и рекламными наклейками десятилетней давности. На стойке рядом с нераспечатанным пакетом картофельных чипсов и завернутым в целлофан сандвичем Рэчел увидела зеркальные очки.

Хозяин кинотеатра, забравшись на стремянку, прикреплял к потолку неоновые трубки, которые должны были стать частью светящейся надписи. Стоя к ней спиной, он не сразу ее заметил, что дало Рэчел возможность разглядеть его чуть лучше, чем при первой встрече.

Она увидела заляпанные краской коричневые сапоги и потертые джинсы, плотно обтягивающие длинные, сильные ноги.

У хозяина были узкие бедра, а на его спине, когда он орудовал отверткой, отчетливо проступали бугры мышц. Закатанные рукава рубашки позволяли видеть загорелые предплечья, крепкие запястья и широкие кисти с удивительно тонкими пальцами. Не слишком аккуратно подстриженные темно-каштановые волосы сзади частично закрывали воротник. Волосы были прямые, кое-где чуть тронутые сединой, хотя на вид мужчине вряд ли можно было дать больше тридцати пяти лет.

Подойдя к приемнику, Рэчел убавила громкость. Человек с более слабыми, чем у хозяина, нервами в такой ситуации вполне мог выронить отвертку или издать удивленный возглас, но стоящий на стремянке человек не сделал ни того ни другого. Он просто повернул голову и посмотрел на Рэчел.

Взглянув в его светлые глаза, она пожалела о том, что он снял очки. Взгляд у мужчины был тяжелый и какой-то неживой.