– Ему нужны не только деньги. Двор манит его титулами, которые мы не можем ему дать.

– Ах, искушения и суетность света! – усмехнулся Робби. – Еще одна слабость Дугласов.

Он выпил наполовину разбавленный бренди кофе и сделал знак лакею налить еще.

– Пей меньше, – предупредил брат. – От этого голосования зависит все. Нам нужна твоя ясная голова.

Робби, разрезавший бифштекс, фыркнул:

– Советы от тебя, дорогой братец? Ты и сам, если верить слухам, до свадьбы редко бывал трезвым.

– «Редко» – все же лучше, чем «никогда», – отрезал Джонни. – Если это мисс Лодер заставляет тебя так много пить, может, лучше ее отослать?

– Собственно говоря, она сдерживает мои порывы. В ее скучном обществе я нахожу временное облегчение от пьяного разгула.

– Мог бы поехать и повидать Роксану, – без обиняков заявил Джонни.

Робби вскинул голову. Если бы взгляд мог убивать, Джонни упал бы замертво.

– Не могу.

Дэвид оглядел братьев и заговорил первым, прерывая напряженное молчание:

– Интересно, можно ли добиться определенного обещания поддержки от Гамильтона? А если так, можно ли положиться на его слово?

Ему пришлось очень долго ждать ответа. Наконец Джонни мягко ответил:

– Мы еще раз поговорим с ним до начала сессии. По крайней мере стоит попытаться.

– Стоит попытаться? Чего именно? – осведомилась Амелия, входя в комнату в облаке духов. Шлейф утреннего платья из розового шелка волочился по полу.

– Мы спорим, до каких пределов обмана может дойти Гамильтон, – пояснил муж.

– Ах, эти бесконечные споры. – Она уселась за стол и налила себе чаю. – Ты выглядишь просто дьявольски красивым сегодня, Робби. Не стоило так пышно одеваться ради нас.

Ее голос неожиданно стал резким.

– А ты выглядишь дьявольски красивой, как всегда, Амелия, – любезно ответил Робби ей в тон.

– Кто развлекал тебя прошлой ночью? – так же неприязненно продолжала она.

– Я чем-то тебя оскорбил?

Робби отставил чашку и уставился на Амелию.

Та хотела что-то сказать, но внезапно поджала губы. В комнате снова наступило неловкое молчание.

– Объясни, и я извинюсь, – сказал наконец Робби.

Было очевидно, что Амелия борется с собой. Шли секунды, и шум, доносившийся с улицы, отчего-то стал неприятно громким. Руки Амелии, нерешительно вертевшей чашку, вдруг замерли. Ледяной и пронизывающий взгляд упал на Робби.

– Роксана беременна.

Три пары осуждающих глаз обратились на графа Гринло.

– Не смотрите на меня так, – пожал плечами Робби. – Я давно ее не видел.

– Пошел четвертый месяц, – тихо уточнила Амелия.

Робби спокойно взирал на присутствующих.

– Но она не желает иметь со мной ничего общего.

Вполне логичные слова, однако, произнося их, он чувствовал себя так, будто с него заживо снимают кожу. Что жизнь медленно утекает из тела.

– Не смотрите на меня как на бесчувственного подонка! Я молил ее не покидать меня, а она послала меня в ад! Где, к слову сказать, я и пребываю до сих пор.

– Хочешь, я с ней поговорю? – спросил Джонни.

– И что ты ей скажешь? Что все, что случилось до сих пор, не важно? Что сложностей, о которых говорила она, не существует? И что истинная любовь восторжествует теперь, когда в животе у нее растет ребенок? – Едкие, язвительные слова вполне отражали его циничное настроение. – Кто отец ребенка? Каллум? Послушайте, мне плевать на то, что вы думаете и что сделаете, – пробормотал он, вскакивая. – Я еду домой спать.

На него внезапно навалилась свинцовая усталость. Он вдруг понял, что не знает, хватит ли сил выбраться из комнаты. Внутри была зияющая пустота, сердце, больно сжималось.

Едва дверь за ним закрылась, супруги Карберри уставились на Джонни.

– Я позволю ему поспать пару часов, – вздохнул Джонни. – Но он нужен нам для голосования. Теперь скажите, Амелия, как чувствует себя Роксана, а потом потолкуем, что можно сделать для счастья этих глупцов.

Амелия покачала головой:

– Роксана никогда мне не исповедуется. Это ее горничная проговорилась моей. Знаете, как слуги любят сплетничать! Они знают намного больше нас!

– Каллум с ней, в Гленроте?

– Очевидно, нет. Роксана одна с детьми. Она велела посадить два новых фруктовых сада и именно об этом написала в последнем письме. Больше ни о чем.

– По крайней мере мисс Лодер выходит из игры, – ухмыльнулся Джонни. – Вот этот брак был бы истинным несчастьем!

– Он бы допился до смерти, – проницательно заметил Дэвид.

- Роксана не позволила бы ему, – заверил Джонни.

– Вы, так уверены, что они помирятся? – удивилась Амелия. – Оба невероятно упрямы. А Роксана считает, что их совместное будущее невозможно. Совершенно не понимает, что любовь есть любовь. Вы это поняли. Не так ли?

Она бросила многозначительный взгляд на Джонни.

– О да. А ведь когда-то я считал себя человеком, не подверженным этому чувству.

– По крайней мере теперь появилась надежда на их воссоединение.

– Теперь я пришел в самое воинственное настроение. И поскольку они оба ведут себя как капризные дети, после сегодняшнего заседания я позабочусь о том, чтобы Робби поехал к Роксане. А если он откажется, поеду я.

– И что дальше? – Амелия отнюдь не была уверена, что одна из воюющих сторон сдастся.

– Постараюсь, чтобы брат сделал то, что от него требуется, – выдохнул Джонни.

– Невзирая на то, кто отец ребенка? Эту возможность вы оба не учитывали? – осведомился Дэвид.

Амелия покачала головой:

– Она бы знала. Роксана всегда очень осторожна.

– Я готов это подтвердить, – кивнул Джонни.

Однако Робби вовсе не был так уверен. И гнусная возможность того, что это не его ребенок, не выходила из головы. Но была еще худшая: что Роксана выйдет за другого, даже если это ребенок от Робби.

Совершенно выбившийся из сил, он почти не спал той ночью, а утро провел за бутылкой – привычка, которую Робби приобрел, когда женщина, которую он любил, покинула его.

Скорчившись на стуле перед столом, на котором стояла бутылка, он попеременно проклинал и желал Роксану, то радуясь при мысли о ребенке, растущем в ее чреве, то раздраженно представляя ее под руку с Каллумом. В такие моменты он сыпал проклятиями и подносил бутылку ко рту.

По мере того как настроение все больше портилось, а неприязненные чувства все росли, он наконец понял, что в мире не найдется столько спиртного, чтобы изгнать Роксану из сердца и души.

Тогда он решил, что как только окончится сегодняшнее голосование, отправится в Гленрот и узнает, его ли это ребенок.

Среди Карров никогда не было святых; человеколюбие не имело с его визитом ничего общего.

Понимая всю важность сегодняшнего голосования и готовый сразу же после него отправиться в Гленрот, Робби с трудом поднялся, позвал камердинера, умылся и стал собираться. К полудню он уже был одет, побрит и ждал, когда за ним приедет брат.

– Ты собираешься повидаться с ней? – осведомился Джонни, едва появившись на пороге.

– Когда голосование закончится.

– И каковы твои намерения?

Разозленный такой бесцеремонностью, Робби холодно процедил:

– Говоришь так, словно ты ее отец.

– И буду действовать как ее отец. Если не станешь обращаться с ней как полагается.

– И что, спрашивается, это означает?

– Вот разозлишь меня и узнаешь! – отрезал Джонни, гневно взглянув на брата.

– Тебе следовало самому жениться на ней.

– Пожалуй, пропущу это мимо ушей. Ты с утра пьян.

– А ты когда-нибудь подумывал об этом? – яростно спросил Робби, ревнуя к каждому мужчине, которого когда-либо знала Роксана.

– Нет. И она тоже. Послушай, я тебе не соперник. Мы всегда были друзьями. Она не любила меня. Доволен?

– Прости, – с искренним сожалением пробормотал Робби. – Я никогда раньше не ревновал, а теперь не могу вынести вида любого мужчины, появившегося в миле от нее.

– В таком случае ты должен убедить ее выйти за тебя.

Робби тихо выругался и, мучительно поморщившись, сказал:

– Или ее убедит кто-то другой.

Испытав на себе, что такое ревность, брат не стал спорить. Еще будет время уговорить его, если возникнет такая необходимость.

– Ты неплохо выглядишь, – объявил он, оглядывая бутылочно-зеленый камзол и рыжевато-коричневые панталоны Робби. – Если бы еще и трезвым был...

– Мне вовсе ни к чему быть трезвым, чтобы голосовать против проклятых англичан. Я мог бы сделать это даже во сне.

Сегодняшнее заседание больше напоминало битву. Оппозиция боролась за введение ограничений при заключении унии. Двор всячески старался воспрепятствовать этим мерам. Вскоре споры достигли точки кипения. Но различные фракции оппозиции никак не могли сойтись во мнениях, и к концу дня сторонникам королевы удалось добиться согласия на заключение унии. Правда, не все еще было потеряно для тех, кто хотел независимости Шотландии: потребуется немало маневров, прежде чем договоренность станет окончательной. Те, кто хотел сохранить свободу Шотландии, еще могли настоять, чтобы парламент выбрал лиц, уполномоченных заключить договор. Если голосование будет выиграно ими и назначения будут предоставлены шотландскому парламенту, любые дальнейшие переговоры окажутся бесполезными. Голосов у оппозиции было более чем достаточно, несмотря на то что Аргайлл и Куинсберри посадили в парламент купленных ими людей.

Под шум голосов Джонни и Робби обменялись довольными взглядами. Они уже злорадствовали, предвкушая полный провал парламентской сессии 1705 года.

Уже к вечеру Гамильтон, считавшийся лидером оппозиции, заверил своих сторонников, что вопрос о назначении уполномоченных сегодня голосоваться не будет, и многие уехали домой к семьям или на ужин в клубы. Но едва они покинули здание парламента, Гамильтон потребовал слова и произнес речь, неожиданно превратившуюся из примирительной в заискивающую. Закончил он тем, что назначение уполномоченных, которым предстоит подписывать унию, должно зависеть от королевы.