— Нет, — растерянно бросает Ника, косясь на меня.

— А вот Светлана, я более чем уверен, понимает, о чем я говорю. Ну ладно, давайте еще дадим вам шанс, Вероника.

Дал. Можно сказать, не просто дал, а подарил очень много возможностей опозориться еще больше. Кажется, бедная Вероника успела поседеть от пережитого стресса. В кой-то веки мне стало ее жаль. Хотя, чего ее жалеть, когда вот-вот наступит моя очередь? А ведь наступит… Одного не могу понять, если он мне так неприятен, зачем я рассматриваю его лицо? Да уж, так долго мне не приходилось смотреть на мужские лица, даже когда сдавала практические навыки. Там думаешь совсем о другом. Здесь же рукой дотянись и можно пощупать щетину. Или все же дать в глаз карандашом? Нет, не стоит, глаза у него очень даже ничего, и не такие голубые, как показалось сначала. Кажется, они еще и зеленым отливают. Нет, точно не надо протыкать глаз. В конце концов, этой рукой, сжимающей в данный момент мой карандаш, он мне никуда так и не залез, да и даже без трусов не видел. Спасибо длинной кофте. А вообще, если не вспоминать о вчерашнем инциденте, то все можно пережить. Главное самой не лезть на рожон.

— Мне можно идти? — раздается уже писклявый голос Вероники.

— Идите, конечно. И съешьте что-нибудь сладенькое, подпитайте мозг глюкозой.

— Хорошо, — все так же растерянно произносит она, вставая с места и поправляя короткую юбку.

И только, когда за Вероникой закрылась дверь, я поняла две вещи. Да, моего позора никто не увидит, но ведь мы снова вдвоем. Почему я снова чувствую себя так, как будто я без нижнего белья? А еще меня бесит, что я не могу сказать ни слова. Все! Мне черт возьми неловко, ибо память неосознанно подкидывает картинки вчерашнего инцидента. Но еще более мне неловко от того, что он в тоже молчит и рассматривает меня так, словно хочет загипнотизировать.

— Спрашивай, Зайка, — чуть подавляя в себе улыбку, вдруг неожиданно выдает он.

— Что?

— То, что хочется.

— А часто вы практикуете «гинекологом»? — да чтоб меня!

— К счастью, не приходилось быть вовлеченным в столь специфическую профессию. Не считаю это нормальным занятием для мужчин. Вагинальную пальпацию я предпочитаю проводить не с пациентками, и в другой обстановке, желательно на кровати. Ну и после столь интимной пальпации вставлять не холодный расширитель, а нечто более теплое с хорошим кровоснабжением. Понимаешь о чем я? — с хорошим кровоснабжением-это сейчас мое пылающее лицо! Ну я и дура, нет, чтобы сразу начать читать ему условие задачи, так я взяла и поддалась на его провокацию.

— Я могу начинать отвечать на задачу? — опустив голову вниз, тихо интересуюсь я.

— Начинай, Зайка. Только вслух прочти мне условие.

— А сами не можете?

— А мне нравится твой голос, дай лишний раз послушать. Читай, Светлана.

Как?! Ну вот как он это делает? И почему он мне тыкает? Да, закрой рот, Света! Не нарывайся.

— Больной двадцати пяти лет обратился с жалобами на выделение крови при дефекации и боль в течение двадцати минут после стула. Болеет в течение двух месяцев. При исследовании прямой кишки на шести часах в области переходной линии подрытая рана-ноль целых пять десятых на один сантиметр с перефокальной гиперемией и бледными грануляциями. При контакте кровоточит, резко болезненная, — длительная пауза, снова глаза в глаза и вместо того, чтобы продолжить и сказать самой, что за диагноз, я молчу как рыба и единственное на что у меня хватает сил, так это наблюдать за тем, как он наклоняется к моему лицу, словно мы в замедленной съемке.

— Ну и какой диагноз, Светлана Васильевна? — хрипло шепчет мне на ухо, вызывая не только мурашки по всему телу, но и очередной прилив крови к и без того гиперемированному лицу.

— Анальная трещина, — так же хрипло шепчу в ответ я, при этом шумно сглатывая, на что шарлатан-гинеколог начинает откровенно смеяться.

— У меня на лице анал или трещина, а Светлана Васильевна? — сквозь смех выдает он, сжимая переносицу.

— В задаче диагноз-анальная трещина.

— Не совсем верно, — серьезно произносит он, в миг прекращая смеяться. — Может у тебя есть какие-то дополнения?

— Да. Хроническая анальная трещина.

— Ну вот, умница, Зайка, так правильнее. А каковы причины трещин? Ну наиболее часто встречающиеся. Что первое приходит на ум?

— Вы меня, кажется, перепутали с Вероникой. Если я скажу первое, что мне приходит на ум, то боюсь после этого мы с вами точно не сработаемся.

— И все же, Зайка?

— Хронические запоры и механические повреждения.

— Молодец. А как думаешь, что именно у твоего мальчика в задаче?

— Он не мой.

— Не суть.

— Откуда мне это знать?!

— А к чему ты больше склоняешься?

— Не знаю… скорее всего механические травмы, учитывая его молодой возраст. Хотя это мужчина, а не женщина, роды ему не грозили. Да и трещина хроническая…

— Точно не роды. Наверняка, заднеприводный, часто сракосочетается, отсюда и трещины.

— Что?!

— Ничего. Замечательная задачка, только так-то она по хирургии. Непонятно как зачесалась в терапию.

— Если вы знали, что это не та задача, почему не остановили меня сразу?!

— Как это почему? Чтобы слышать твой голос. Я же говорил, что он мне нравится. Конфету будешь? — достает из кармана шоколадную конфету и протягивает ее мне.

— Нет, спасибо, — растерянно бормочу я, совершенно не понимая, что происходит.

— Не стесняйся, у меня еще одна есть. Бери, — бесцеремонно берет мою ладонь и кладет на нее конфету. — Давай на этом закончим с задачами.

— Как?! А нормально меня опросить?

— Успею еще за две недели. Ешь конфету и дуй в десятый корпус к остальным.

Глава 5

Сейчас, находясь в паре шагов от Ильи, невольно в памяти всплывают слова недогинеколога о том, что он имеет на меня виды. Нет, ну теоретически, это вполне может быть, я же все-таки очень даже симпатичная, но разве так ведут себя лица мужского пола, когда им кто-то нравится? Ерунда какая-то, это же прерогатива женщин трусить, ну или может только моя. Нет, все же, наверное, не нравлюсь ему, вон, он даже не смотрит на меня.

Делаю глубокий вдох, борясь с диким желанием съесть конфету, наверняка, тающую у меня в кармане, и опираюсь о холодную стену, чтобы немного себя отрезвить. Кому-то покажется странным и смешным, но у меня конфеты строго по расписанию, и нет, это не соблюдение диеты, просто установка, заложенная бабушкой с детства. Сладкое-это награда за хороший поступок или любое действие, направленное на пользу. Что я сейчас сделала такого, за что себя можно наградить? Правильно-ничего. Вот только конфету-то все равно хочется… А вообще, если призадуматься, то я вытерпела экзекуцию с задачей. Надо побаловать себя перед второй частью сегодняшних занятий. Да, все-таки надо. Тяну руку в карман и все же вытаскиваю заветную конфету. Медленно перемещаюсь по стеночке от других ждущих очередную порцию позора, и все же разворачиваю фантик. О да, как же хорошо… Молочный шоколад, тающий во рту, создающий моментальный всплеск эндорфинов в организме. Ела бы, ела и снова ела. И за плохие поступки тоже бы ела. Черт, как же это вкусно. Одно плохо-сколько не растягивай, конфета все равно заканчивается, лучше бы не начинала, ей Богу.

— Отстрадала по конфете? — слышу над ухом насмешливый голос псевдогинеколога.

— Что? — встает напротив меня и молчит. Тупо молчит, пристально всматриваясь в мое лицо. Это начинает, мягко говоря, нервировать.

— Тебе такая прическа больше идет, чем коса. У тебя пятая палата, больная по фамилии Терентьева.

Сказал, как отрезал, резко развернулся и ушел в сторону сестринского поста. Это только спустя полчаса, я пойму, что гломерулонефрит был только у моей больной. Не знаю почему, но мне было жутко приятно, что такая больная попалась именно мне. А еще через полчаса, когда мы стали обходить палаты, радость прошла сама собой. Кирилл Александрович все же соврал про позор, как ни странно он не стыдил нас при больных, просто на третьем больном он сломался, если так можно сказать. Он молчал, тупо молчал, закатывая глаза. Видимо, так обалдел, что пропал дар речи и все, на что его хватило-это вывести нас из очередной палаты, а если быть точнее, просто эвакуировать.

— Я не знаю кто вас учил практическим навыкам, но это, товарищи, финиш. Я даже не буду смотреть, как остальные пятеро из вас пыжатся в попытках продемонстрировать мне ваши «умения». Возвращаемся в кабинет и через пятнадцать минут будете заново учиться это делать друг на друге.

— А можно через полчаса? Нам бы покушать, — сзади раздается голос единственной беременяшки в нашей группе. И если в первой части Марлезонского балета ее не так уж и мучали, видимо наличия живота все же остановило псевдогинеколога, то сейчас вряд ли прокатит. Он зол. И это понятно не только по изменившемуся голосу, но и нахмурившемуся лицу.

— Обязательно покушайте. Только, если вы думаете, что наличие живота спасет вас через пару месяцев на экзамене, то вы ошибаетесь. Я, в отличие от других, проклятия беременных не боюсь, и лично возьму вас на экзамене к себе. И мы там не «покушать» будем обсуждать. Понятно?

— Да. Но покушать все же можно? Я просто не поняла, — О, Боги…

— Можно. Светлана, вы же староста, соберите всех ваших одногруппников через двадцать минут.

— Хорошо.

* * *

С «хорошо» я погорячилась. Во-первых, всем наплевать на мое слово, во-вторых, мне и самой не хотелось никого обзванивать, поэтому я и не думала сколько в реальности прошло времени.

— Светка, и все же, как ты ешь эту гадость? — уставившись на мой контейнер с овощами, брезгливо кривится Илья.

— Что дают, то и ем. А вообще-это полезно, да и нормально на вкус, — ужасно, невкусно, отвратительно, но ведь действительно полезно. Может поэтому бабушке больше пятидесяти на вид и не дашь.