– Ты живая вообще? – спросил Захар, поспевая к ней.

– Уф!.. Да, – сказала девушка, поднимаясь. – Вот я неуклюжая! Посмотри, не запачкалась ли я сзади.

– Да, вот тут немного запачкалась, – сказал Захар, отряхивая ей попу.

Он, конечно, пошутил, и на попе у неё не прилипло ни пылинки, так как пол в подъезде был надраен. Захар, конечно, не демон-совратитель, но и пошутить любит.

– Спасибо, – сказала Маша. Когда они вышли наружу, девушка заговорщицки стрельнула глазами по сторонам, и принялась рисовать на снегу, скопившемся на капоте одного из автомобилей, слово «ФЕВРАЛЬНЫЙ». – Непрямая агитация, – объяснила она.

Хотя они «сбагрили» очень много газет, закончить их «рейд под покровом тьмы» пришлось немного раньше запланированного, потому что Яру вдруг стало плохо. Захар отвёл его в сторонку и спросил, что случилось. Дело точно не в холоде, потому что Ярик был уже в термобелье, которое ему раньше передавал Захар. Яр объяснил, что у него с детства проблемы со здоровьем, и сейчас случился новый приступ. Описать своё состояние он толком не мог, просто сокрушающая слабость по всему телу и сильная боль в суставах. Точных диагнозов ему никогда не ставили, так как на врачей не было денег. Захар сказал другу возвращаться в машину к Тучину, и, чтобы успокоить его, рассказал, что у него в детстве тоже было серьёзное заболевание, гайморит, и из-за вызванных осложнений ему даже пришлось перенести операцию.

После ухода Ярика оставшиеся ребята ещё немного походили, и тоже решили вернуться. Правда, чуть не заблудились, потому что отдалились они порядочно, а у Маши, как и у Захара, был географический кретинизм, Герман же не знал хорошо этот район, так что компасом для них на протяжении всей акции выступал как раз Ярик. В машине, когда Тучин развозил ребят по домам, Герман уже совсем раскрепостился, почувствовал себя среди своих, и вёл активную беседу с Юрием, а также Яриком, помогая тому отвлечься от болезненных ощущений. Захар спросил, не нужна ли Ярику скорая, или какие-нибудь лекарства, но Яр дал понять, что всё норм, надо только пару дней отлежаться. Хотя Захар всё-таки переживал за него, но мысленно убедил себя, что тот взрослый человек и знает, что говорит. Сам Гордеев был не в восторге, когда о нём проявляли излишнюю заботу, поэтому и другим людям старался оставлять «пространство для манёвра».

Конечно, несмотря на существенный результат поездки на Снеговую Падь, все газеты до понедельника раздать всё равно не успели. Поэтому Макс Панфилов, которого Дима таки принял на работу (а так как Алиса ушла, то на её место Зубров взял Митю Гуляева, тоже на полставки), намекнул Захару, мол, если есть желание, можно пораспространять оставшуюся агитку тайно. Захар был не против – во-первых, на войне все средства хороши, во-вторых, по-любому неделю до выдвижения Феврального заниматься было особо нечем. Поэтому Гордеев зашёл в штаб, чтобы взять у Димы вторую связку с универсальными ключами (первая осталась у Ярика).

– Взламываешь базу данных Пентагона? – беззлобно спросил он у Димы, который опять сидел за компьютером. Захар лично против Зуброва ничего не имел, и если остальные ребята согласны видеть его в качестве начальника, Гордеев будет общаться с ним нормально.

– Скорее уж, ФСБ, – ответил Дима. И выудил из ящика набор волшебных «отмычек». – Держи, только не потеряй.

– Спасибо, – поблагодарил Захар.

И, набив рюкзак газетами, к вечеру поехал на Столетье, вместе с Юрием Тучиным, который опять любезно согласился побыть водителем. На остановке они захватили Германа. Тот жил в этом районе с детства и хорошо его знал, так что должен был выступать проводником Захара. Сразу рядом с остановкой ходить по домам не имело смысла, так как в них уже давно и клеили ДМП, и бросали листовки по ящикам. Поэтому Тучин провёз их немного вглубь района, в трущобы, так сказать (Герман показывал дорогу). Когда они выходили, Юрий напутствовал:

– Да, ребята, вы же знаете, я надеюсь, что всё это незаконно? Ваша задача – не попасться, – он серьёзно посмотрел на них. Бывает же такое, и несерьёзные люди иногда говорят серьёзные вещи. – Чтобы не нанести урон кампании.

– Мы знаем, – сказал Захар. – Мы вроде как подполье. Андеграунд.

Старые девятиэтажные дома на Столетье резко контрастировали с «престижной» Снеговой Падью. Подъезды и улочки были более мрачными и неблагополучными. Поначалу всё шло ровно – Герман заводил Захара в разные дома, по собственному усмотрению, так как без его «опеки» Гордеев бы вообще потерялся. Герман знал здесь каждый подъезд, буквально. Зайдя, они открывали Захаров рюкзак, и начинали распихивать газеты по ящикам, а если кто-то появлялся и мог их застать, Захар быстро застёгивал молнию, и они останавливались, как будто ничего не было, и пережидали, когда неопределённость минует.

Но в одном подъезде, не успели они приступить к раздаче, как вслед за ними зашли два какие-то мужика, явно подвыпившие. Захар, который только было открыл рюкзак, засунул в него руку поглубже, делая вид, что что-то ищет.

– Куда же я их положил… эти проклятые ключи, – как бы сквозь зубы сказал он.

Гордеев ожидал, что неизвестные проследуют мимо них, наверх, но те остановились, видно тоже чего-то ждали. Захар-то с Германом, хотя и могли сразу уйти, ясно чего ждали – чтобы мужики скрылись из вида, и они могли спокойно начать раскладывать газеты. Если бы случай произошёл до 18 декабря, они бы могли делать это, не таясь. Но 18 декабря было в понедельник, а сейчас наступил вечер среды. Устав шарить рукой в рюкзаке, в котором, как он прекрасно знал, лежали только газеты, Захар застегнул молнию, закинул рюкзак обратно за плечи и засунул руки в карманы брюк (в одном из которых ключи и были, правда, ни к одной из квартир в этом доме не подходили), придав лицу натуженный вид, словно пытается что-то вспомнить.

Один из мужиков, наиболее борзый, отчего-то привязался к ним. Что-то ему в них не понравилось. Разумеется, так как по правде Захар и Герман были не из его подъезда, мужик их ни разу в жизни не видел. Захар на вопрос, а что собственно они тут делают, лаконично проинформировал: «Стоим». На вопрос, зачем, объяснил: «Ждём». Предоставлять больше информации он не считал необходимым. Пусть сами додумывают, друга ли они ждут, конца света, или просто так зашли погреться. Это, в конце концов, их личное дело, почему здесь стоят. Которое заявившуюся следом парочку никоим образом не касается.

Неадекватный кадр же вбил себе в голову, что они тут ищут закладку. Которую Захар ни разу в жизни в глаза не видел и даже не знал, как та выглядит. И он с напарником бы просто ушёл, но мужик перегородил проход к двери, который был достаточно узким (а запасного выхода не виднелось). Будь оппонент один, Захар бы просто оттолкнул его (тот был не больше по комплекции и всего на пару сантиметров выше по росту), но с ним ещё и друг. А в том, что справится с двоими, Захар не был уверен. Из Германа не ахти какой боец. Поэтому оставалось стоять и ждать, когда обвинителю надоест и он отвалит сам, но тот настойчиво хотел «разобраться». На все наезды неадеквата Захар отвечал неизменное – они с другом вошли в этот подъезд, потому что им так захотелось, никакой закладки не искали, да и вообще наркотики не употребляют, и уйдут отсюда, если мужик освободит проход.

– Ты меня наколоть решил?! – буянил мужик. – А ты знаешь, что за обман наказывают?..

– Ты что ли накажешь? – усмехнулся Захар и на всякий случай вытащил из кармана перцовый баллончик, предупреждая. Это немного остудило пыл смутьяна. Гордеев сделал два шага к лестнице, которая уводила наверх. Хотя неизвестные заблокировали им выход, но это направление для отхода оставалось открытым.

Тут вмешался Герман, которому всё надоело. Он попытался честно объяснить оппоненту ситуацию (раз тот якобы радел за правду и требовал откровенности), что они с Захаром распространяют агитационные газеты, но сразу признаваться не хотели, так как, во-первых, к Февральному в обществе относятся неоднозначно, во-вторых, по закону эту агитку раздавать уже нельзя, и ребята стараются не палиться. Герман даже расстегнул рюкзак Захара и продемонстрировал мужику пачку газет.

– Виталь, ладно, отстань от них, похоже, ребята правда газеты разносят, – попытался утихомирить смутьяна его кореш, который казался поадекватнее и менее выпившим.

– Да ты что, не понимаешь, они специально, типа прикрытие, – не соглашался «Виталя».

– Специально столько напечатать? Это уже паранойя.

– Короче, раз я с вами по-хорошему, – обратился первый к Захару и Герману, – а вы не хотите честно всё рассказать, я сейчас звоню людям, они подъедут и будут говорить по-другому. А дверь подъезда мы запрём до тех пор, пока они не приедут. Понятно?

Захар всё понял. Мужику важна не честность, не разобраться по справедливости – ему просто нужно было к чему-то прицепиться. А закладка это, внешний вид, или газета с Февральным – не играет роли. Если Герман действительно мог смахивать на наркомана – тощий, бледный, чуть неряшливый, то уж Захара, который даже алкоголь пил несколько раз в жизни, и сигареты никогда не брал в рот, за «торчка» точно принять было невозможно. Захар давно изучил такой типаж образчиков, как этот мужик – они понимают только язык грубой физической силы, и с ними нужно либо не пересекаться, либо с самого начала общаться на данном языке, а пытаться поговорить по-человечески – пустая трата времени.

– Ладно, пойдём, – сказал Захар Герману, и, не теряя больше ни секунды, направился по лестнице наверх. Поднимались они с Германом очень быстро, и мужики сразу не бросились им вдогонку. До того, как приедут «братки» (если вообще приедут), у них должна быть некоторая фора, чтобы подготовиться к обороне.

Они пришли на площадку девятого этажа. Здесь никого не было. Пустое квадратное пространство. Лестница очень узкая, и держать оборону сверху будет удобно. Хотя бы зарядить ногой в голову одному, а другому прыснуть в глаза из баллончика Захар успеет. Предположительно, уроненный ногой повалится назад, на своих товарищей, а концентрация слезоточивого газа в проходе на определённый период заблокирует доступ на верхнюю площадку.