Макар Авдеев - Пора выбирать

Захар, ничего не подозревая, утром спокойно сходил в магазин за хлебом, и, вернувшись домой, договорился с мамой, что зайдёт к ней на работу (она сварила ему веганский гороховый суп и привезла с собой в контейнерах). Но перед выходом Захар задержался на десять минут, просто задумавшись о чём-то. А когда уж собирался уходить, раздался внезапный звонок в дверь. Он подошёл к двери и увидел на экране домофона нескольких полицейских с собакой…

Когда часов в пять утра, спозаранку бабушка встала в туалет, то проходя через гостиную, увидела, что на диване кто-то лежит. Присмотревшись, она поняла, что это свернувшийся калачиком Захар. Похоже, он неслышно открыл входную дверь своими ключами и пробрался, не разбудив её. Странно, с чего бы ему понадобилось внезапно приходить посреди ночи? Последний раз он звонил ей позавчера, вернее, уже позапозавчера, после митинга, сообщить, что всё прошло нормально, и его не задержали.

Часов в десять утра, когда уже окончательно рассвело, и бабушка вовсю хлопотала на кухне, Захар проснулся, и она задала ему вопрос, а что он, собственно, тут делает, на что внук попросил разрешения спрятаться у неё в квартире на неопределённое время. Оказалось, что через день после митинга эшники и менты начали приходить за наиболее активными участниками. Захару административка была не нужна, в первую очередь, чтобы не бросать тень на репутацию мамы, да и просто из принципа, ведь он считал, что ничего незаконного не совершил, а в суде добиться справедливости не надеялся.

– Тридцать седьмой год какой-то, – возмущённо сказала бабушка. – Я допускала, что они на самом митинге вас могут задержать, но через день… Даже пословица есть – после драки кулаками не машут…

Бабушка, хоть и питала симпатии к президенту экс-КГБэшнику, была далеко не поклонником СССР. Она выросла в небольшом посёлке, и, хотя сама или её родственники впрямую не подвергались репрессиям, многие из недостатков советской экономики прочувствовала на себе. Когда ей было пять лет, старшую сестру выпороли за рассказанную в школе шутку о Сталине. Так что насчёт коммунизма бабушка не питала иллюзий, и сказок о самом вкусном мороженом внуку не рассказывала. Хоть за это ей спасибо.

Вчера утром, увидев на экране домофона полицейских, Захар, естественно, не стал ничего предпринимать, и сидел, не издавая ни звука. Полицейские минут десять звонили в дверь, потом минут двадцать просто стояли. Когда они ушли, Захар, естественно, не поверил, что насовсем, наверняка дежурят у подъезда. Поэтому весь день на улицу не высовывался. Написал в чате актива сообщение, что за ним пришли и он временно исчезнет, заляжет на дно. Написал маме, которая ждала его на работе, что за ним пришли полицейские. После этого вытащил сим-карту из телефона, чтобы по ней нельзя было отследить его местонахождение.

В три часа ночи Захар, сложив все вещи первой необходимости в рюкзак, мышкой выскользнул из квартиры, тихонько запер дверь, прокрался мимо дрыхнущей консьержки, и по пустынному ночному городу пешком отправился к бабушке. Хотя Гордеев не ожидал, что эшники оставят засаду возле его дома и на ночь (чай, не какой-нибудь опасный маньяк), всё равно, когда навстречу или сзади ехала подозрительная машина, ему казалось, что это по его душу. Но Захар чудом добрался до «безопасного места» без приключений, не нарвавшись ни на гопников, ни на фээсбэшников, хотя идти было реально далеко, часа два быстрым шагом.

Бабушка написала маме Захара смс-ку: «Дочь, у меня всё в порядке». (Захар с мамой условились, что он так даст ей знать, что дошёл благополучно.) С этого дня бабушкина жизнь продолжила идти своим привычным чередом, но в режиме повышенной предосторожности. В первые два дня она вообще никуда не выходила. Потом, если ей надо было куда-то, Захар, прежде чем она открывала дверь, около минуты смотрел в глазок. К домофону бабушка не подходила (у родителей Захара и так был ключ от подъезда). А когда по вечерам напротив бабушкиного окна, на той стороне улицы, подолгу стоял, светя фарами, подозрительный микроавтобус, Захар просил бабушку плотнее задёрнуть занавеску на кухне, чтобы его фигуру случайно не заметили сквозь брешь…

Плюсом этого «незапланированного отпуска» было то, что у Захара наконец-то образовалась уйма свободного времени. Так как интернетом он пользовался только на бабушкином планшете, да и то, не заходил ни в какие аккаунты в соцсетях (насколько он знал, координаты входа тоже влёгкую отслеживались). Поэтому Захар в основном слушал музыку, смотрел сериалы и читал книги. Иногда, в виде исключения, позволял себе днём выйти на балкон на пару минут, подышать морозным зимним воздухом, но в основном старался не маячить.

Он прочитал «Марсианские хроники» – книгу, которую ему подарил Вася на новый год. Захару нравился стиль Брэдбери – яркий, импрессивный, эмоциональный. Его проза на самом деле была поэзией, так как в основе стиля лежала образность, а не повествовательность. Но настоящий катарсис у Захара вызвал рассказ «И по-прежнему лучами серебрит простор луна»…

«У американцев искусство всегда особая статья, его место – в комнате чудаковатого сына наверху.»

«Если искусство – всего лишь выражение неудовлетворённых страстей…»

«Они сумели сочетать науку и веру так, что те не отрицали одна другую, а взаимно помогали, обогащали.»

«Марсиане узнали тайну жизни у животных. Животное не допытывается, в чём смысл бытия. Оно живёт. Живёт ради жизни. Для него ответ заключён в самой жизни, в ней и радость, и наслаждение. Вы посмотрите на эти скульптуры: всюду символические изображения животных.»

«Напротив, это символы Бога, символы жизни.»

«Но люди Марса поняли: чтобы выжить, надо перестать допытываться, в чём смысл жизни. Жизнь сама по себе есть ответ. Цель жизни в том, чтобы воспроизводить жизнь и возможно лучше её устроить. Марсиане заметили, что вопрос: “Для чего жить?” – родился у них в разгар периода войн и бедствий, когда ответа не могло быть. Но стоило цивилизации обрести равновесие, устойчивость, стоило прекратиться войнам, как этот вопрос опять оказался бессмысленным, уже совсем по-другому. Когда жизнь хороша, спорить о ней незачем.»

В конце рассказа, когда Спендер дал капитану себя убить, хотя у него была возможность уйти, и капитан подумал, что он должен как-то оправдать это своей жизнью, чтобы жертва Спендера была не напрасной, у Захара выступили слёзы на глазах. «Я тоже должен как-то оправдать это своей жизнью, – подумал Захар. – Я не могу жить по-прежнему после того, как прочитал этот рассказ, теперь я обязан стать лучше. А иначе, зачем тогда вообще нужно читать книги?!»

На восьмой день, с утра, приехали родители, удостовериться, что с Захаром всё в порядке. Конечно, заранее не звонили, чтобы предупредить, так как телефоны могли прослушиваться.

Перед началом разговора родители даже унесли все телефоны в другую комнату и закрыли дверь, подстраховавшись на случай, если недоброжелатели могут не только перехватывать разговоры, но и подключаться напрямую к самим устройствам. Бабушку в этот раз даже ни о чём не просили, она сама тактично удалилась на кухню.

– Короче, сынок, диспозиция такая, – сказал папа, усевшись на диван с кружечкой чая. – Я вчера прокатился в отдел центра «Э», мне позвонили и пригласили на беседу.

– И ты поехал? – восхищённо спросил Захар. – Бесстрашно внедрился в самое логово врага?

– Да, они спрашивали по поводу тебя, – продолжал папа. – Я сказал, что ты на связь не выходил, дома не появлялся. Они говорят: он у вас на иждивении. Я объяснил, что это неправда, денег ты у меня не просил, предположил, что у тебя есть подработка где-то на стороне.

Деньги Захар у родителей действительно не просил. После поездки в Украину у него осталась примерно половина той солидной суммы, которую бабушка с дедушкой подарили ему на восемнадцатилетие. Плюс на новый год мама и бабушка подарили по пять тысяч. Учитывая, что Захар не тратился на одежду и модные гаджеты, не платил квартплату (а коммуналку платили родители), экономил на продуктах (к счастью, у него нередко была возможность заскочить к бабушке и вкусно поесть, плюс мама передавала продукты из дома), особо в средствах он не нуждался и рассчитывал жить на имевшуюся сумму до конца кампании. А если сильно повезёт, ещё и съездить на остаток этих денег в гости к Сергею во второй раз, уже после выборов…

– Эшники утверждают, что разослали всем патрульным и в полицейские участки ориентировки с твоей фотографией, на основании митинга двадцать восьмого числа, а также того протокола, который составили, когда тебя с другим парнем задержали перед митингом с листовками…

– Ориентировки разослали, ни фига себе! – присвистнул Захар. Даже он не ожидал таких серьёзных мер. – А вознаграждение за меня случайно ещё не объявили по новостям?

– Эшник, который со мной общался, похвастался, что они уже всех ваших ребят, тех, кто наиболее активно в митинге участвовал, выловили по одному и составили протоколы. Остался только ты и одна девочка, кажется, Вера…

– Вероника? – уточнил Захар.

– Да. Одного парня, Германом вроде зовут, его же родители слили, видимо, знали, где он квартиру снимает. У эшников есть указка сверху, на самых отъявленных бунтовщиков повесить административку. Так что чем дольше ты здесь сидишь, тем больше им дискомфортно. Скорее всего, их каждое утро собирают и… – отец постучал прямой ладонью об кулак, что на языке жестов означало «иметь в грубой, извращённой форме». Мама укоризненно посмотрела на него. – За то, что ещё до сих пор кто-то не найден. Следовательно, я советую тебе отсиживаться столько, на сколько хватит терпения.

– Ясно, – сказал Захар.

– Тем более, что срок привлечения к ответственности по административным правонарушениям составляет не более двух месяцев, – добавила мама. – Конечно, ты вряд ли пробудешь здесь до конца марта. Но подержись хотя бы несколько недель, потом в суде можно попробовать потянуть время, и если два месяца истекут, судья будет вынужден закрыть дело.