Через три дня Екатерине представилась еще одна такая же возможность. Ее сестра Маргарет пришла к ней и с извиняющимся видом сказала:

– Ваша милость, я снова жду ребенка и прошу у вас разрешения уехать домой. Я все время чувствую усталость, меня постоянно тошнит, и малыш Чарльз нуждается во мне, он опять заболел.

Второй сын Маргарет не отличался крепким здоровьем, хотя старший Мэтью был веселым и бойким мальчуганом.

– Конечно, ты можешь ехать, – сказала Екатерина, обнимая ее. – Просить тебя остаться было бы эгоизмом с моей стороны. Означает ли это, что ты покидаешь мой двор навсегда?

– Да, – печально ответила Маргарет. – Мне очень жаль. Я буду скучать по тебе, моя дорогая сестра.

После ухода Маргарет Екатерина задумалась, кто мог бы сменить ее. За ужином в тот вечер она заговорила об этом с королем.

– Почему бы не назначить леди Рочфорд? – спросил тот. – Она весьма опытна, служила трем последним королевам.

– Конечно, – быстро согласилась Екатерина, опасаясь, как бы супруг не поинтересовался, отчего она не пригласила леди Рочфорд на службу с самого начала. – Я спрошу ее сама, с вашего позволения.

– Безусловно. – Генрих улыбнулся и принялся за паштет из оленины.


Джейн стояла перед Екатериной, держась чопорно. Она прибыла утром из отцовского поместья в Эссексе. Екатерина думала про себя: интересно, чем занималась ее забытая подруга последние шесть месяцев, ведь ей, вероятно, было нелегко уйти в тень после стольких лет придворной службы. Неудивительно, что Джейн выглядела такой отчужденной.

– При моем дворе освободилось место. Я хотела бы предложить тебе должность леди личных покоев, – сказала Екатерина. – Его величество порекомендовал тебя.

Джейн улыбнулась своей кошачьей улыбкой:

– Я с благодарностью принимаю ваше предложение, мадам.

– Мне жаль, что наша дружба прекратилась, – продолжила Екатерина, желая наладить отношения, прежде чем Джейн приступит к своим обязанностям. – Я уверена, ты понимаешь, что обстоятельства оказались сильнее меня. Моя жизнь изменилась прежде, чем я успела осознать это. Но надеюсь, мы сможем снова стать друзьями.

– Таково и мое желание, – с улыбкой ответила Джейн. – Я всегда была глубоко привязана к вашей милости. Могу я спросить о нашем общем друге? Все ли с ним в порядке?

Екатерина похолодела, услышав, как Джейн заговорила о Томе Калпепере в таком тоне.

– Полагаю, что да. Я мало общаюсь с ним теперь, хотя король имеет о нем более высокое мнение, чем когда-либо, и, надеюсь, сохранит его навсегда. – Екатерина рассчитывала, что Джейн уловит намек и внемлет предостережению.

Она как могла старалась забыть Тома. Это было нелегко, притом что он часто прислуживал королю и попадался ей на глаза примерно через день. Екатерина не хотела, чтобы у Джейн сложилось неверное впечатление.

– Я рада слышать это, – сказала Джейн. – Мне он всегда был симпатичен, как вы знаете. И я не причиню ему вреда.

Она поняла намек. Екатерина улыбнулась и успокоилась.


В начале февраля Генрих отправился в Лондон заниматься делами государства, оставив королеву и ее двор в Хэмптон-Корте. Впервые после женитьбы они разлучились, и Екатерина поймала себя на том, что скучает по супругу. Оказывается, она сильно привязалась к нему, а потому испытала искреннюю радость, когда король вернулся, проведя без нее три ночи.

Дней через десять он пожаловался, что чувствует озноб и ему нехорошо. Екатерина в тревоге ждала в своих покоях прихода докторов с докладом.

– Это легкая трехдневная лихорадка, – объявил доктор Баттс. – Лучшее средство от нее – алкоголь, и мы порекомендовали, чтобы его милость пил как можно больше вина.

– Ему скоро станет лучше? – спросила она.

– Разумеется, мадам. С ним такое уже случалось, и он поправился. Не нужно волноваться.

Какой бы слабой ни была лихорадка, а Генрих чувствовал себя неважно и не появился на представлениях масок, которые устраивали в Хэмптон-Корте два вечера подряд. Екатерине пришлось возглавлять их одной, сидя в кресле небольшого размера рядом с огромным пустым троном короля.

После этого, к счастью, лихорадка отступила, и Генрих поправился.

– Думаю, мне нужно посетить свои замки на побережье против Франции, чтобы проследить за ремонтом крепостных валов, а то, судя по докладам, они местами обрушились, – объявил король однажды вечером, подняв глаза от книги.

Сидевшая напротив него с шитьем Екатерина, услышав это, обрадовалась.

– Мне особенно важно осмотреть укрепления Дувра, – продолжил Генрих. – Вы должны поехать со мной, дорогая. Мы превратим это в отпуск.

Они никуда не поехали. На следующее утро Генрих пожаловался на боль в ноге. Сняв повязку, он показал Екатерине опухшую, почерневшую, страшную на вид голень. Она в ужасе задержала дыхание.

– Рана снова затянулась, – морщась, объяснил он. – Мои врачи пытаются держать ее открытой, что лучше для моего здоровья, но она внезапно закрылась. – Генрих втянул носом воздух. – Ей-богу, Кэтрин, это мучительно и очень опасно. Лет пять или шесть назад такое уже случалось, и я думал, что умру. Я вернусь в свои покои и позову врачей.

Он попытался встать, но, потерпев поражение, грузно опустился в кресло; на лбу у него выступил пот.

– Оставайтесь здесь, Генрих! – в тревоге крикнула Екатерина. – Я позову врачей.

– Нет, я пойду к себе, – настоял на своем король и с трудом поднялся на ноги.

Как ему это удалось, Екатерина не понимала. Кликнув из-за дверей стражников, он с их помощью надел ночной халат и чепец, после чего ему помогли добраться до спальни, а Екатерина, обхватив себя руками за плечи, беспомощно наблюдала за этим.

– Если я чем-нибудь могу помочь вашей милости… – начала было она, но Генрих заставил ее умолкнуть.

– Вы не должны переживать из-за меня, Кэтрин. Со мною все будет хорошо.

И король ушел. Слушая, как стихают вдали его тяжелые шаги, она заплакала.


Позже тем же утром к ней пришли доктора. Екатерина ощутила слабость, увидев их мрачные лица.

– Ваша милость, вести недобрые, – начал Баттс. – Мы опасаемся за жизнь его милости. Язва закупорена, у него жар, и он почернел лицом. Опасность не столько в лихорадке, сколько в ноге. Язва не залечивается, потому что его милость очень тучен, пьет и ест слишком много. Мы вскрыли нарыв и выпустили оттуда жидкость, чтобы снять опухоль, но это был весьма болезненный процесс. Будем молиться, чтобы это произвело нужный эффект.

Она очень испугалась и едва сдержала слезы. Мысль о возможности потерять Генриха, обожавшего ее супруга, была невыносима. Что с ней станется? Как поступают с овдовевшими королевами? Так же, как поступил Генрих с Анной Клевской? Она представила себя обеспеченной деньгами, землями и великолепными домами. Но, кроме того, перед ее мысленным взором предстал и другой образ: она покидает двор во вдовьем трауре, больше не королева, лишенная любви и защиты почившего супруга. А потом Екатерина увидела себя снова невестой, целующей Тома на паперти церкви. Нет! Нельзя представлять себе такие вещи. Она любит Генриха, любит! И хочет, чтобы он выздоровел.

– О, я буду молиться за него! – вскричала она. – А вы, добрые господа, сделайте все, что в ваших силах, чтобы его милость поправился.

– Мы сделаем, мадам, – заверили ее доктора. – А вам нужно отдохнуть. Это испытание и для вас тоже.

Господь внял мольбам Екатерины. Через три дня, во вторник на Масленой неделе, Генрих позвал ее к себе. Ему стало лучше, и он сидел в кресле у очага, положив больную ногу на подставку, но был сам не свой. Супруг не протянул к ней рук, как делал обычно, а лишь печально улыбнулся.

– Увы, Кэтрин, кому может довериться человек? – со вздохом проговорил король. – Я правлю жалкими людьми, которые вскоре станут такими ничтожными, что не будут иметь ни храбрости, ни силы противостоять мне.

Екатерина не имела понятия, о чем он говорит.

– Что случилось? – в тревоге спросила она и подскочила, когда из-за кресла Генриха выполз шут Уилл Сомерс.

– Советники Гарри развлекались, управляя Англией без него, – прокряхтел он, скорчив гримасу.

– Убирайся! – рявкнул Генрих. – Проваливай отсюда, негодяй!

Уилл со скорбным выражением на лице ускакал. Он знал, насколько далеко может заходить со своим господином.

– Это правда? – спросила Екатерина, когда шут скрылся с глаз.

– Более или менее, – прорычал Генрих. – Большинство членов моего Тайного совета под предлогом службы мне заботятся только о личной выгоде. Я знаю их уловки. Они все борются за превосходство, каждый хочет возвыситься над другими и через это управлять мною. Но я отличаю хороших слуг от льстецов и, если Господь даст мне здоровье, расстрою их планы. – Он распалял сам себя. Ему это было вредно.

– Вы скоро поправитесь, – утешительно произнесла она, – и тогда, я уверена, разберетесь с вашими обидчиками.

– Хм… – Генрих задумался.

– Хотите, я позову музыкантов? – спросила Екатерина.

– Нет.

Это испугало ее. Музыка была одной из страстей короля.

– Может быть, тогда я сама вам сыграю?

– Кэтрин, вы очень добры, но я сейчас не в настроении. Нога так болит. Когда я думаю, каким был прежде, скакал верхом, бился на турнирах, участвовал в состязаниях, стоило мне только захотеть… А теперь едва способен обойти свою комнату. Черт побери, мне это надоело, надоело болеть, надоели советники – осточертело все это! Как подумаю, сколько я всего сделал для своих людей и что получил взамен, так во мне закипает кровь. Я отрублю им всем головы, если они хотя бы пискнут о том, чтобы снять ношу с моих плеч!

Он продолжал этот бессвязный ропот, не имевший для Екатерины никакого смысла. Она даже забеспокоилась, не началась ли у него снова лихорадка. Тут дверь открылась, и вошел Том Калпепер с подносом в руках.

– Простите за вторжение, ваша милость, – сказал он, с бесстрастным лицом поставил поднос и поклонился. – Я пришел накрыть стол к обеду.