– Я нигде не могла найти мистера Калпепера, – прошептала она, склонившись у кресла Екатерины, чтобы подобрать с пола пяльцы своей госпожи. – И никто не мог сказать мне, где он.

Екатерина похолодела; по телу побежали мурашки. Этой новости королева боялась. Ее затошнило. Они знали. Они знали! И по лицу Джейн было видно, что она пришла к такому же заключению.

– Не говори ничего, помни! – прошипела Екатерина ей в ухо.

Вышивать она не могла. Все время пропускала стежки. Напряженно ждала стука в дверь, уверенная, что за ней придут с минуты на минуту. Дурное поведение до брака – это одно; неверность после – совершенно другое. Измена. За то же казнили Анну Болейн.

Екатерина всхлипнула. Дамы подняли на нее глаза, но она, приложив огромное усилие, подавила слезы и снова склонилась над шитьем.

Любострастие довело ее до этого. Похоть и падкость на нежности молодых мужчин заставили свернуть с пути добродетели, презреть доводы разума и поддаться незаконной страсти. Но она была так юна, к тому же слишком немногие призывали ее хранить целомудрие и беречь репутацию. Она была плохо подготовлена к тому, чтобы сопротивляться собственной тяге к блуду. Думала только о плотских удовольствиях и никогда о последствиях. Какая слепота! Почему, о, почему она не держалась прямого и узкого пути честной супруги?

О, Том, мы оба были слишком слабы, чтобы устоять перед вожделением!

Снова и снова повторялись в голове у Екатерины одни и те же мысли, не давая ей покоя. Если бы только, если бы… Но теперь уже было поздно жалеть о содеянном. Оставалось только ждать и молиться.

Джейн выглядела такой же измученной и напуганной, какой чувствовала себя Екатерина, без слов понимавшая, что ее подруга думала только о Томе. Никакой возможности узнать, на свободе ли он, не представлялось, и обе они страдали от неизвестности и терзались догадками: арестован Калпепер или нет? И это, осознала Екатерина, было единственной причиной, по которой она продолжала вспоминать о нем. Неужели она так мало его любила? Теперь эта любовь казалась сном.


Утром в спальню ворвалась заплаканная Маргарет Дуглас. Екатерина испугалась.

– Что такое?! – крикнула она и выскочила из постели, опасаясь худшего.

Маргарет снова разразилась потоком слез:

– Чарльзу запретили появляться при дворе. Наша любовь раскрыта. А я должна оставаться здесь, с вами. Мне нельзя покидать эти комнаты.

Остальные дамы столпились за спиной у Маргарет и с участием смотрели на страдалицу. Екатерина обняла ее, они обе залились слезами и всхлипывали одна у другой на плече. Будет ли конец этим злым напастям?

– Что с ним будет?! – вопрошала убитая горем Маргарет.

– Ничего. Он сильный, он справится, – утешала ее Екатерина. – Может быть, ему скоро разрешат вернуться.

– Мне дали понять предельно ясно, что я не должна больше видеться с ним, никогда! – выпалила Маргарет. – Как мне жить без него? О, я так несчастна в любви! Я умру старой девой.

Екатерина отпустила ее:

– Я помолюсь за вас.

Пустые слова! Она не могла молиться даже за себя. Спокойствия хватило ей ненадолго, ее так измучила тревога.

Но бедный Чарльз. Он отлично служил при дворе, достиг больших высот. Дядя Норфолк, должно быть, крайне недоволен им – будто мало ему неприятностей из-за позора племянницы! Екатерина не питала иллюзий. Норфолк и пальцем не пошевелит, чтобы помочь им.


Дни тянулись мучительно медленно. Ничего не происходило. И Екатерина горячо благодарила за это Господа. Новостей тоже не было. Отверг ли король ее прошение? Екатерина убеждала себя, что отсутствие новостей – это хорошая новость.

Она с трудом находила, чем себя занять. Никогда в жизни не вышивала столько часов подряд. Раньше только и делала, что танцевала, но теперь не могла вынести звуков музыки, нервы ее были на пределе, и Екатерина боялась, что, услышав знакомую мелодию, лишится остатков самообладания. Музыка вызывала радость или грусть, навевала воспоминания или окрыляла душу. Екатерина была не в силах справиться ни с одним из этих эмоциональных переживаний. Она теперь просто существовала, пытаясь не думать слишком много. Когда в дверь постучали музыканты, она велела дамам сказать им, что сейчас не время для танцев.

Запертая в своих комнатах, Екатерина думала, что сойдет с ума. Она не имела ни малейшего представления о том, что происходит в мире за пределами ее покоев и продолжается ли расследование. Ее служанки, даже Изабель, не могли или не хотели ничего ей говорить. Но, разумеется, скоро она узнает свою судьбу. Генрих не допустит, чтобы эта ситуация неопределенности затянулась надолго. Екатерина думала, что помутится рассудком от бесконечного ожидания в неизвестности.

В покинутом шумным двором Хэмптон-Корте воцарилась зловещая тишина. Выглядывая в окно, Екатерина видела одних только расставленных на посты стражников. Она не знала даже, остались ли здесь архиепископ Кранмер и другие советники короля. Дамы, которые иногда совершали вылазки в опустевший дворец, говорили, что никого не видели, хотя бы мельком.

«Почему они тянут?» – спрашивала себя Екатерина. Все еще пытаются собрать улики? Или дали показания другие люди? Если бы, ах, если бы только она могла поговорить с Генрихом. Она не сомневалась, что он простил бы ее. Вероятно, они даже могли бы помириться. Но где он сейчас, Генрих? Даже этого Екатерина не знала. И ей по собственному опыту было известно, что любовь иногда умирает довольно внезапно.

В пятницу после обеда, на десятый день с начала заточения, стражники резко открыли двери, и в ее покои вошел сэр Томас Ризли. Екатерина мало знала этого господина, но замечала некую суровость в его манерах. Он не будет так мягок с ней, как Кранмер.

– Ваша милость, я здесь для того, чтобы поговорить с вами об открывшемся деле, связанном с Томасом Калпепером, – начал Ризли.

Этого она больше всего и боялась. Екатерина задрожала и не осмеливалась взглянуть на Джейн, отошедшую вместе с другими дамами в дальний конец зала.

– Что вы имеете в виду, сэр Томас?

– Я имею в виду, мадам, что, оказалось, в своем признании вы не упомянули об отношениях между вами и мистером Калпепером.

Екатерина попыталась унять заколотившееся сердце и сжала руки, чтобы не дрожали.

– Не имею представления, о чем вы говорите. Между мной и мистером Калпепером не было никаких отношений.

Ризли посмотрел на нее тяжелым, долгим взглядом:

– Правда?

– Правда! Я созналась во всех своих прегрешениях. Не знаю, что еще могу к этому добавить.

– Ясно, – ответил сэр Томас. – Я передам ваш ответ Совету.

И, к удивлению Екатерины, он ушел, отвесив ей едва заметный поклон.

Она встала, прошла в спальню и стала ждать. Предчувствия не обманули ее: вскоре к ней явилась Джейн, на лице которой ясно читалась паника.

– Я слышала, как он упомянул мистера Калпепера! – жарко прошептала она.

– Упомянул. – Екатерина передала ей разговор с Ризли. – Но я все отрицала. Сказала, что не имею понятия, о чем он говорит. Если тебя спросят, ты должна ответить то же самое, ради нас обеих.

Джейн заплакала:

– О Боже, им все известно! Теперь это только дело времени.

Екатерина, ужаснувшись, втянула носом воздух. Жуть, но, похоже, так и было. И снова ей пришлось бороться с истерикой.


Позже тем же вечером прибыл архиепископ Кранмер. Екатерина чувствовала сильную слабость и страшилась, как бы он не начал расспрашивать ее о Томе, но оказалось, что тот явился по совершенно другому делу.

– Мадам, королю угодно, чтобы вы переехали в аббатство Сион, где останетесь до дальнейших распоряжений. Вас будут содержать под строгим домашним арестом и позволят вам сохранять статус королевы, но скромно, без балдахина с гербами, как того и заслуживает ваше поведение. Вы отправитесь в понедельник.

Екатерина не знала, смеяться ей или плакать. По крайней мере, ее не забрали в Тауэр, и это было огромным облегчением: значит, ее не считают виновной в серьезном преступлении. Она вспомнила, как они с Генрихом проплывали по реке мимо покинутого аббатства Сион, где затихла всякая жизнь, и каким устрашающим оно выглядело. Но это она переживет. Все лучше, чем оказаться в Тауэре. Екатерина знала, что во времена расцвета Сион славился как оплот добродетели, ему покровительствовали королевские особы. Странно, что ее решили запереть именно там. Казалось, Генрих намеренно выбрал для нее место заточения, больше всего похожее на монастырь.

– Вам будет позволено взять с собой небольшое число слуг, – говорил тем временем Кранмер. – Ваш камергер, лорд Эдвард Бейнтон, будет управлять вашим двором, и вы можете взять четырех камеристок и двух горничных по своему усмотрению, но одной из них должна быть леди Бейнтон. С вами также поедет ваш податель милостыни.

– Я глубоко благодарна его величеству за заботу, – смиренно произнесла Екатерина. – Мне будет приятно иметь при себе свою сестру леди Бейнтон. Могу я также взять с собою леди Рочфорд, миссис Ли и миссис Мьютас?

С доброй и практичной Элизабет Ли она поладит, а Джейн Мьютас была тихой и спокойной. Кэтрин не хотела находиться в окружении дам и камеристок, мужья которых держались реформистских взглядов, так как они могли втайне радоваться ее падению. Она уже заметила перемену в их отношении к себе.

– Это приемлемо. – Кранмер записал имена в небольшую книжечку. – А горничные?

Екатерина сразу отмела Кэт Тилни, Мег Мортон и миссис Лаффкин.

– Миссис Рестволд и миссис Фридсвайд, – предложила она.

– Миссис Рестволд – нет, – отозвался Кранмер.

– Почему?

– Я не могу вам объяснить.

Значит, это Элис начала болтать! Удивительно.

– Хорошо, тогда миссис Лаффкин. – Екатерина не любила ее, но придется смириться. – А что будет с остальными моими слугами?

– Их следует распустить, они тоже должны уехать в понедельник. Некоторые будут переведены на службу к милорду принцу и леди Марии. Леди Магарет Дуглас отправится в дом миледи Норфолк в Кеннингхолле вместе с леди Ричмонд. Фрейлины вернутся к своим родным.