— Как давно ты там стоишь? — спросил он спокойно.

— Достаточно, — выдавила я, все еще потрясенная. — Ты — мистер Бартон?

— Да, — ответил Москвин просто. — Забавно. Теперь ты знаешь мой секрет.

Глеб встал и подошел ко мне, провел пальцами по щеке, коснулся губ.

— Сохранишь мою тайну, маленькая? Я сделаю все, что хочешь. Только скажи.

— Ничего. Мне ничего не нужно, — прошептала я. — Сейчас я хочу просто выспаться.

Глеб опустил руку и посторонился, давая мне пройти на свою половину. Я не хотела больше думать. У меня не осталось сил. Мой организм сдался. Я выключилась, едва коснулась головой подушки и проспала до обеда.

Меня разбудил Москвин. Он сам принес поднос с едой, поставил на тумбу у кровати, присел рядом.

— Привет, — проговорила я хрипло.

— Привет, — отозвался он с улыбкой. — Похмелье?

— Нет.

— Волшебное вино Монтепульчано.

— Наверно.

Я села в кровати и приняла чашку кофе, которую Глеб протянул.

— А Ник..? — начала я.

— Уехал сразу, как я и велел, — ответил Москвин и сразу перевел тему. — Ребята хотят поехать в Сиену, а потом во Фло с ночевкой. Вчера пошел дождь, и никто не рискнул вылезти из машины на обратном пути.

Он рассказывал мне последние новости с невозмутимостью диктора новостей.

— Слабаки, — буркнула я, отпивая кофе.

Москвин усмехнулся.

— Пожалуй. Поезжай с ними. Если хочешь.

Я не хотела. Совершенно.

— Нет. Я хочу поехать с тобой в Рим.

Глеб задрал бровь.

— Хочу посмотреть, как снимает Бартон.

— В обмен на твое молчание, разумеется? — предположил мой демон.

— Разумеется, — смело кивнула я, подтверждая его догадки.

— Это почти шантаж, Лесь.

— Не почти. Это он и есть. Тебе ли не знать.

— Шах и мат, — сказал Глеб, вставая с моей кровати. — У меня еще дела. Будь готова к трем без опозданий. Скажу народу, что ты не поедешь.

Глава 16. Бартон

Я молчала почти до самого Рима. Глеб тоже сосредоточился на дороге. Мы ехали вдоль побережья, и это был еще один повод просто смотреть в окно и наслаждаться красотой Италии.

— Наверно, придется остаться в Риме на ночь. Ты не против? — проговорил Глеб, едва мы въехали в вечный город.

— Не против. В отеле?

— Прямо в студии. Вернее, в квартире-студии. Увидишь.

Меня ни капли не пугала мысль остаться с Глебом наедине или в одной постели. Кажется, даже наоборот. Не нравилось понимание, что совсем скоро наше вынужденное соседство закончится. Каникулы в Испании закончатся.

— Чья это квартира? — продолжала я задавать вопросы, чтобы не погрязнуть в минорных мыслях.

- Она принадлежит Кириллу Салманову. Там какое-то время жили его родители, но сейчас они перебрались к побережью. Вернутся только в Рождество. Кажется. Кир по дружбе разрешает бомжеватым друзьям там бывать.

Я хмыкнула.

— Какие у тебя друзья хорошие. У Артура самолет, у Салманова квартира в Риме.

— Ага, а сам Салманов живет в Калифорнии и тоже всегда рад гостям. Чертовски удобно.

— Новый год под пальмами, да? — козырнула я, вспомнив разговор с Ай.

— Именно, — Глеб подмигнул мне. — Полетели вместе.

Я сразу же согласилась:

— Да, конечно. Без проблем.

— Что, и не будешь отнекиваться, рассказывать про визу, работу и сессию? — удивился Москвин, сворачивая у Колизея к какому-то парку.

— А смысл? Тебя это не остановит.

— Вот уж точно. Вообще, я серьезно.

— Да кто бы сомневался.

— Ладно, обсудим еще. Время есть.

Я не могла перестать улыбаться, хотя поверить в серьёзность намерений Москвина было сложно. Он сто раз наиграется со мной до Нового года. Я наивная, наверно, но не до такой степени, чтобы верить этому мужчине или принимать его влечение за настоящие чувства.

Сейчас мне хотелось взять все, что он предлагал. Или все то, что я шантажом выклянчила. Кажется, мы стоили друг друга. Как бы то ни было, посмотреть на фотосессию такого метра, как Бартон, огромная удача. Пусть мне это не пригодится для коммерческих съемок, но сам процесс не менее ценен, чем красивейшие фото в итоге.

Мы оставили машину на подземной парковке у какого-то ресторанчика и пошли пешком. Сумерки уже наплывали, пряча от меня красоты и атмосферу Римских двориков. Здесь было не как в Монтепульчано. Разве что тоже все дышало стариной и историей, но я чувствовала больше уюта, мне было комфортно.

— Это район Трастевере, — подсказал Глеб, видя, что я кручу головой, как сова. — Здесь нет каких-то мощных достопримечательностей, но…

— Да сам район как достопримечательность, — поспешила закончить я за него.

— Вот именно.

— Тут очень красиво. Эти яркие двери и стены цвета охры. Время как будто замерло. Жаль, что мы спешим.

Глеб поймал мою руку и крепко сжал.

— Погуляем завтра утром, — пообещал он, и я чуть не разревелась от счастья.

Забавно, но как только мы с Глебом оказывались вне виллы, я чувствовала себя с ним такой легкой, свободной, счастливой. Он вообще ни капли меня не раздражал. Мне нравилось держать его за руку, слушать, как он рассказывает об Италии, смотреть, как его глаза смеются. Это так сильно отличалось от напряжения, которое тут же пронизывало, стоило нам остаться в комнате наедине.

Кажется, я сама уже едва сдерживалась. Хотела ли я быть сдержанной, когда он рядом? Вот уж нет.

Подумать об этом я не успела, потому что мы пришли к дому. Одному из многих на узкой улочке. Глеб позвонил в дверь, и нам открыл итальянец средних лет. Они о чем-то быстро поговорили, и тот отдал Москвину ключ.

Мы поднялись на второй этаж. Почти сразу все тот же итальянец принес нам кофе и пиццу. Я забрала все и поблагодарила, как могла. Глеб был занят, расставляя зонты, настраивая свет.

В конце концов, он достал и камеру. Легендарную зеркальную Лейку. Я не очень разбиралась в фототехнике, но знала, что снимать такой игрушкой очень сложно и очень интересно.

Раздался звонок домофона. Глеб поспешил открыть дверь. Это была та самая модель, с которой он договаривался о съемке. Я не успела ее рассмотреть, а она уже повисла на моем демоне, жарко поцеловала его в губы, крепко обняла и тут же начала говорить на какой-то адской смеси итальянского и английского. А Глеб, какой кошмар, отвечал ей примерно так же. Плюс иногда у него проскальзывали русские словечки. Я смутно поняла, что они давно знакомы, давно не виделись и теперь очень рады встрече. В принципе это было понятно уже после поцелуя.

— Мария, это Леся. Ты не против, если она будет присутствовать? — спросил Москвин, едва страсти встречи чуть утихли.

— Белле, — воскликнула Мария. — Конечно, я не против.

— Чао, Леся, Как поживаешь?

— Молто бене, — зачем-то ответила я по-итальянски с англо-русским акцентом.

Разумеется, сразу покраснела.

— Прелесть какая, Бартон, — проговорила Мария по-английски, подмигивая Глебу. Она сбросила пальто и прошла через гостиную, где уже было все готово для съемки. — Приведу себя в порядок.

— Конечно, — ответил Глеб, провожая ее до ванной.

Я не могла не спросить:

— Разве не будет визажистов, костюмеров?

— Все совсем наоборот, Лесь, — отвечал мне Глеб, — Сейчас она смоет тушь и помаду, распустит волосы, разденется…

— Совсем?

— По желанию, — ухмыльнулся Москвин. — Меня интересует чистая красота. В мелочах, в недостатках. Здесь и сейчас.

Он встал и пошел в ванную. Я чуть не вскрикнула, потому что Глеб просто открыл дверь, навёл камеру на Марию, которая стояла у раковины в одних колготках и умывалась.

— Ах, Бартон! — вскрикнула она, закрыла лицо ладонями, но потом рассмеялась и опустила руки.

По ее щекам еще текла тушь, но в этом было что-то. И в капельках воды на груди и в напряженных сосках. Я старалась не думать, от холода это или…

Мария что-то быстро проговорила, и я даже без перевода поняла, что она старательно подобрала эпитеты к инициативе Глеба.

Эта шалость неожиданно для меня превратилась в начало фотосессии. Мария позировала у раковины и, сидя на краешке ванны, она смыла косметику водой, а потом прошлась ватным диском с лосьоном. Глеб снимал. Не все, но многое.

Я стояла, прислонившись к косяку, стараясь побороть странное чувство, что мешаю им. Как третий лишний. Глеб был настолько увлечён Марией, что я одновременно дико ревновала и невероятно восхищалась им. И ею. Между этими двумя точно что-то было. Не только съемка, намного больше. Она доверяла Москвину, а он без труда провоцировал ее, подталкивал, помогал быть для него идеальной.

Они вышли из ванной, переместились в гостиную. Мария позировала на кресле, на диване, на пуфе, на полу. Глеб иногда просто стоял и смотрел на нее. Он сам нежно и трепетно поправлял ее волосы или прикрывал пледом, менял угол падения лучей света, просил смотреть на него или в сторону.

Кажется, я не дышала, чтобы не мешать им. Настолько эти двое были увлечены, погружены. Если в начале меня сжигала ревность, то сейчас терзал еще более страшный порок — зависть.

Я хотела быть на ее месте. Во всех проклятых смыслах. В объективе Глеба, в его постели, в его сердце. То, что было у нас до этого, казалось таким глупым и нелепым, почти игрушечным. Москвин играл со мной. Я же играла в недоступность, но на самом деле хотела принадлежать ему. Ему одному. Во всех проклятых смыслах.

Присев в уголке, я жадно следила глазами за фотографом и его моделью. Они настолько непринужденно перешли от съемки к болтовне и прощаниям, что я даже удивилась, когда Мария стала одеваться.

— До встречи, Леся. Спасибо, — проговорила она, набрасывая пальто на плечи.