Меган Марч - Порочный миллиардер

– Я и так расслаблена, – говорю я.

– Несомненно, дорогая. Я думаю, что если рискну сейчас дотронуться до тебя, ты откусишь мне руку.

У меня в животе начинают порхать бабочки, и мне внезапно хочется снова увидеть на его лице эту улыбку. И доказать ему, что он неправ. Я ничего не откушу, если он дотронется до меня.

Я расстегиваю ремень безопасности, желая закончить этот разговор лишь одним способом, который я пока усвоила.

Когда я опускаюсь на колени на пол лимузина, Крейтон удивляет меня, подхватив меня под локти и сажая к себе на колени.

– Я ценю твое предложение, но пока отложим это.

– Но я думала, что…

Он прижимает палец к моим губам.

– Я думаю, мы кое-что изменим, Холли. Новые правила.

– Я не люблю правил, – с трудом выговариваю я, потому что его палец все еще прижат к моим губам.

Он снова улыбается этой нежной улыбкой.

– Может быть, в этом-то вся и проблема.

Должно быть, недоумение отражается на моем лице, потому что его палец оставляет в покое мои губы и разглаживает морщинку между моих бровей, которая появляется всякий раз, когда меня что-то беспокоит.

– Мы оба знаем, что ты способная женщина и твоя карьера много значит для тебя.

Я хочу ответить, но он снова прижимает палец к моим губам.

– Дай мне закончить. – Он ждет, и я киваю. – Я доминант, не признаю поражений, и победы невероятно важны для меня. Когда человек выходит на мой уровень, деньги уже не имеют значения. Только победы. – Он проводит большим пальцем по моей щеке. – Я не хочу, чтобы мы тратили время на борьбу за власть, так что предлагаю: ты позволишь мне быть лидером. Ты не будешь сражаться со мной из-за каждой мелочи, и соглашаешься, когда я прошу тебя согласиться.

Я чувствую, как мои брови ползут вверх.

– А в ответ на это я дам тебе все, что тебе захочется или понадобится.

Когда он отнимает палец от моих губ, я принимаю это за разрешение заговорить.

– Ты хочешь сказать, что дашь мне все это в обмен на мое самоуважение и свободу.

Крейтон качает головой.

– Нет. В обмен на твое содействие и доверие.

– Но…

– Просто дай мне шанс показать тебе, что я имею в виду, Холли. Мне не нужна безвольная маленькая Барби. Мне все еще нужен твой огонь, твой темперамент. Я не хочу укрощать тебя, я хочу лишь направлять тебя. И в то же время я возьму на себя все то бремя, которое давит на тебя, и сделаю его моим.

И его последние слова трогают меня. Я вижу того Крейтона Караса, которого, вероятно, мало кто видел.

Он, наверное, самый талантливый мужчина из всех, кого я знала, и идея переложить на него все мои проблемы необычайно привлекательна. Я почти чувствую, как при его словах тревога покидает меня.

Я смотрю в его темно-карие глаза и даю ему единственно возможный ответ:

– Хорошо.

Я буду владеть этой женщиной – ее телом, ее сердцем и ее душой.

Мое первое подтверждение полного доверия к Крейтону – я сажусь в самолет, не спрашивая, куда он направляется. Крейтон сказал, что позаботится о том, чтобы я оказалась в Нэшвилле вечером четвертого января, и я готова поверить ему. Личный самолет облегчит ему задачу, я надеюсь. Я собираюсь начать работать над песнями, которые я задолжала Морти, но у Крейтона другие планы.

Как только мы набираем высоту в тридцать тысяч футов, он ведет меня в спальню в хвосте самолета и говорит одно лишь слово:

– Раздевайся.

Я готова воспротивиться, но тут же вспоминаю о нашем новообретенном взаимопонимании и подчиняюсь. Он ложится на кровать, полностью одетый. Я раздеваюсь и жду дальнейших указаний. И благодарю Бога, что я не застенчива, потому что он лениво рассматривает мое тело. За последние десять месяцев мне приходилось переодеваться на глазах у чертовой уймы народу, начиная с костюмеров конкурса «Мечты Кантри», и это окончательно избавило меня от застенчивости.

Наконец он говорит:

– Я голоден. Я хочу, чтобы ты села мне на лицо.

Мое сердце замирает, но мускулы напрягаются от желания. Может быть, если я подчинюсь требованиям Крейтона, это окажется не таким уж тяжким испытанием.

Я взбираюсь на кровать и неловко пытаюсь сесть ему на лицо. Я еще никогда не сидела на чьем-либо лице. Но Крейтон не позволяет мне колебаться. Он обхватывает ладонями мои ягодицы, и я тут же вспоминаю наше приключение в душе этим утром.

Но все мысли тут же улетучиваются из моей головы, когда его язык касается моего клитора, и волны удовольствия начинают захлестывать меня.

Я немного подаюсь вперед и упираюсь руками в спинку кровати, чтобы восстановить равновесие. И я чувствую себя так, будто мое тело остается живым лишь в тех местах, в которых он соприкасается со мной. Я теряю рассудок от удовольствия, когда он начинает сосать мой клитор. И вскоре невероятный оргазм сотрясает мое тело. Крейтон поворачивается так, что я оказываюсь лежащей на спине. Он встает и сбрасывает брюки и трусы. Потом раздвигает мои ноги и притягивает меня к себе. И, наконец, его твердый член входит в меня.

Обессиленная после испытанного наслаждения, я могу лишь обхватить его за плечи и крепко держаться, пока он резкими движениями входит и выходит из меня. По моему телу пробегает дрожь, и вскоре еще один оргазм заставляет меня застонать.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем он со стоном замирает, достигнув пика наслаждения. Может быть, тридцать секунд, а может быть, тридцать минут. Моя способность оценивать ход времени уступает моей способности испытывать наслаждение.

Он все еще нависает надо мной, и струи пота стекают с его тела, смешиваясь с моим потом. И в этот момент я решаю, что до тех пор, пока он не представляет угрозы моей карьере, я буду следовать его правилам, если он позволит мне снова и снова переживать такие ощущения.

И так начинается моя привязанность к Крейтону Карасу.

Я, разумеется, уже бывала в Нью-Йорке, но прилететь на личном самолете – это не то же самое, что прибыть коммерческим рейсом или приехать на экскурсионном автобусе. Как и в Лас-Вегасе, мы приземляемся на частном аэродроме и выходим на взлетно-посадочную полосу, где нас уже ожидает «Бентли» с затененными окнами и стоящим рядом шофером.

Короткая поездка до Манхэттена проходит без происшествий. Крейтон разговаривает по телефону, отвечает на письма в электронной почте, и, по всей видимости, на время забывает о моем присутствии. Но меня это не огорчает, потому что я тоже погружаюсь в свои мысли. Мне нужно написать шесть песен за три недели. Я понятия не имею, что запланировал Крейтон на эту пару дней в Нью-Йорке, но я постараюсь выкроить время для работы, если смогу.

Как и в первый раз, когда я попала в Нью-Йорк, огромные небоскребы, растущие из асфальта, вынуждают меня чувствовать себя крохотной мошкой. И люди, спешащие по своим делам – даже в полночь, – движутся деловито, намереваясь быстрее оказаться там, где им нужно. Машина замедляет ход у высокого ярко освещенного здания. И я понятия не имею, где мы находимся относительно отеля «Плаза», но, полагаю, это не имеет значения. Я замечаю лишь часть адреса, выложенного золотыми буквами над вращающимися дверями, – Пятая авеню.

Крейтон убирает свой телефон, открывает дверцу лимузина, выходит наружу и протягивает мне руку. Я беру его за руку, размышляя над тем, не встретит ли нас снова толпа репортеров. И действительно, несмотря на поздний час, камеры щелкают и ослепляют нас вспышками, пока мы идем к дверям. Но на этот раз Крейтон даже не замедляет шаг. И они не подходят ближе к нам, и это меня удивляет, пока я не замечаю охранников, стоящих поблизости.

Швейцар открывает перед нами стеклянную, отделанную золотом дверь, и Крейтон благодарит его, обратившись к нему по имени. То, что он знает имя этого человека, заслуживает моего полного одобрения. Поднявшись вверх на скоростном лифте, мы заходим в пентхаус, что меня совсем не удивляет. Он огромен, особенно по нью-йоркским меркам.

Комната, в которой мы оказались, изобилует темным деревом и мрамором, а лежащие на полу ковры гармонируют с бело-серыми стенами. Но главное в этой огромной гостиной – стеклянная стена, открывающая вид на город. И вид этот поразителен даже в темное время суток. Это очень мужская комната, в которой много черной кожи и стекла. Единственные красочные пятна, по большей части голубые и красные – картины на стенах и несколько подушек.

Пораженная, я не решаюсь войти в комнату в сапогах, но Крейтон не разделяет моей нерешительности. Он тянет меня за собой.

– Тебе будет здесь удобно следующие несколько дней.

И снова это не вопрос, а утверждение. Но я не могу спорить с ним. Я уверена, что это место оснащено всеми мыслимыми удобствами.

– Сойдет, – говорю я, и Крейтон поворачивает ко мне голову и усмехается, а потом ведет меня в спальню.

– Ты не теряешь времени даром, не так ли? – бормочу я себе под нос.

– К несчастью, я вынужден оставить тебя и отправиться на несколько часов в офис. Кое-что произошло, и мне необходимо быть с командой.

– Ты заставляешь их работать посреди ночи? В Новый год? Это жестокое и необычное наказание.

Крейтон останавливается у огромной кровати с блестящей черной спинкой, серебристо-серым покрывалом и горой подушек.

– Они работают, когда я им скажу. В совете директоров нет никого, кто не готов бросить все свои дела по моему требованию. И за это они получают справедливое вознаграждение.

Я пожимаю плечами. Мне нечего сказать на это, потому что я полагаю, что он платит им больше, чем зарабатываю я. И это их дело, с чем они готовы мириться.

– Пойдем. Я хочу показать тебе твои вещи.

– Мои вещи?

Я иду следом за ним к двери, которая ведет в гардеробную, размером в половину трейлера, в котором я выросла. Но я застываю на месте не от размера гардеробной, а от коллекции юбок, платьев, кофточек и брюк, которые висят на вешалках. На полках стоят туфли и лежат сумочки и другие аксессуары.