– Она ранена? – спросил он, рывком поднявшись на ноги, готовый немедленно послать за доктором.

– Она в по-ряд-ке, – по слогам стал втолковывать Келтон, – дома, со своей семьей. Она там, где должна быть. Жаль только, что Клобейн потерял ее след. Возможно, это было ужасно, но она выжила. Ноттсби сказал, что она молчит обо всем.

Ей спокойно и хорошо оттого, что она дома. Конечно, она с облегчением вернулась к своей семье. В конце концов, там ее место. Все так, как и должно быть. Тем не менее в какой-то мере ему стало больно оттого, что она была так рада оказаться подальше от него. Только вот молчать о произошедшем – это совсем не похоже на Изабель…

– А ты уверен, что видел ее, а не ее сестру?

– Ой, я бы заметил разницу, поверь, – проворчал Хардеуэй. – Той дамочке следует держаться от меня подальше.

Фэллон не должен был желать разузнать больше, но был уверен, что никогда не перестанет осматривать бальные залы, чтобы хоть издалека взглянуть на Изабель, и цепляться за упоминания о ней в разговорах по городу. Это неправильно, но он всегда использовал все возможные способы – это привычка, просто привычка.

– Как она выглядела?

– Как девушка, читающая книгу в гостиной, – пожал плечами Хардеуэй. – Хорошо, как мне кажется.

– Хорошо. Это… хорошо, что хорошо. – Фэллон смотрел не отрываясь на кипу бумаг на столе. Его место здесь, и здесь он и останется. Общество нуждается в нем.

– Оно и к лучшему. Разве это не то, что люди говорят в таких ситуациях? В подобных обстоятельствах я рассказывал Клобейну историю моего дяди, выставляющего всякий хлам по городу, и это, кажется, помогло ему. Я мог бы повторить тебе, это увлекательнейший рассказ.

– Ты о вечере на балу у Райтвортов? – Фэллон удивленно поднял бровь, услышав упоминание об истории, когда Клобейн пытался навредить самому себе. – То, что со мной, и близко не похоже на те обстоятельства. Он просто обезумел и пытался попасть в тюрьму.

– А ты пытаешься зачахнуть, обезумев. Я не вижу большой разницы, кроме комфортной обстановки в доме. Ты закрыл себя в тюрьму, как и Клобейн.

– Вали отсюда, – услышав это обвинение, ощетинился Фэллон.

– Вот и чудненько.

Хардеуэй встал. Какое-то время он поправлял сюртук, наблюдая за Фэллоном. Затем сделал шаг в сторону выхода, остановился и снова повернулся к столу.

– Да, – щелкнул он пальцами, – пока я не забыл: ты все еще хочешь услышать новости об украденных картинах? Их продают сегодня ночью.

От неожиданности Фэллон сжал кулаки и наклонился вперед на стуле.

– И ты тут разглагольствовал о моих привычках в работе, а картины сегодня ночью поменяют хозяина? Да что с тобой, черт тебя побери?!

Хардеуэй усмехнулся.

– Я знал, что ты не будешь слушать все остальное, если я начну с этого. Я тебя давно знаю.

– Ты настоящий ублюдок, – выразился Фэллон, вставая из-за стола. Нужно срочно встретиться со своими людьми, разработать план операции…

– Сент-Джеймс, могу я задать тебе последний вопрос?

– После всего я уже не вижу причины этого не делать, – пробормотал Фэллон, пригладив волосы. «Нужно многое успеть, чтобы подготовиться к сегодняшней ночи», – только об одном думал он теперь.

– Это все для того, чтобы остановить Грейплинга и не дать ему отомстить нам за то, что его бросили в тюрьму? Или для того, чтобы вернуть картины леди Изабель и стать в ее глазах героем?

Насчет Изабель надежды уже нет никакой, игра в героя не принесет пользы. Она ушла и не хочет возвращаться. Как максимум, если он вернет картины и погасит этот скандал с ее участием, то, возможно, увидит в последний раз ее улыбку, когда будет уходить.

– В котором часу встреча?

– Я так и думал. Продажа назначена на девять часов вечера в Рокпорт-билдинг в доках.

Когда Хардеуэй покинул библиотеку, Фэллон положил руки на стол. Вопрос его друга смешон. Реджинальд Грейплинг был наконец в пределах его досягаемости – конечно, это все, что имело значение. Этот урод заплатит за все свои преступления, особенно за то, что посмел обидеть Изабель.

* * *

Изабель часто задавалась вопросом: как должна чувствовать себя леди из романа, в котором она возвращается домой после того, как ее спас от злодея доблестный рыцарь? И теперь она знает. Это было чертовски неудобно.

Возможно, в ее случае разница заключалась в том, что злодей все еще был в ее мыслях, когда она ела, или ложилась спать, или думала о чем-то забавном, что заставило бы его улыбнуться. Слезы наворачивались ей на глаза, что бы она ни делала. Фэллон был повсюду, куда бы она ни смотрела, даже здесь, в ее доме. Вот что случается с девушками, которые влюбляются в злодея, а не в героя. Но под рукой не было ни смелого рыцаря, ни благородного коня, ни любви героя. Были только ее родители, кричащие друг на друга. Виктория держалась на расстоянии, а горничные смотрели на нее так, будто она могла сломаться в любой момент. Ей даже не разрешали выходить за ворота сада. Стены ее дома стали более грозными застенками, чем спальня Фэллона.

– Отец, я думаю, было бы лучше, если бы мы уехали из Лондона. Я была бы в большей безопасности за городом. Мы все будем счастливее, если соберемся немедленно. – Она репетировала эти слова про себя еще раз, спускаясь по лестнице.

Изабель неустанно совершенствовала довольно веский аргумент, который мог бы заставить отца задуматься о том, чтобы вернуться с семьей в загородный дом еще до конца сезона. Теперь осталось самое сложное – убедить отца, изложив свои доводы в пользу немедленного отъезда.

Она не могла вспомнить ни одного раза, когда перечила бы отцу по поводу чего-либо, а не предпочла бы проскользнуть в сад, чтобы дождаться окончания бури. Однако два дня назад она сбежала из плена, сама прошла пол-Лондона и выпрыгнула из движущегося экипажа. Она достаточно пострадала от рук мужчин и теперь может решиться поговорить с отцом.

В любом случае, здесь для нее ничего хорошего уже не оставалось. А когда она окажется за городом, то сможет хотя бы дышать свободнее. Там бы она не чувствовала себя так, будто ее сердце переехал экипаж, запряженный восьмеркой лошадей. Ей ничто не будет на каждом шагу напоминать о Фэллоне Сент-Джеймсе, будь он неладен. Таков был ее план – двигаться дальше. И настало время сделать первый шаг.

Завернув за угол в коридоре, ведущем в библиотеку, она остановилась. И в коридоре, и в библиотеке было пусто. Вернувшись в зал, она заметила проходящего лакея.

– Вы не знаете, где мой отец?

– Он уехал примерно час назад, сразу после того как пришла почта. Упомянул какую-то встречу.

– Спасибо, – обронила она.

Изабель остановилась у двери в библиотеку, постукивая пальцами по дверной раме. Ей пришлось признаться себе, что, когда она была в доме Фэллона, праздное времяпрепровождение не угнетало ее так сильно. Она читала книги, рисовала, мечтала, разбиралась в своей хаотичной жизни. Она даже слегка улыбнулась, вспоминая это. Атмосфера ее дома отличалась от того, что она испытывала там. То, чем она раньше заполняла время, сейчас казалось пустым. Но была же она довольна своей жизнью до того, как Фэллон похитил ее, в конце концов! По крайней мере, так она думала в то время. Ничего, как только она уедет из Лондона, все улучшится. Должно улучшиться.

Библиотека была совсем небольшой комнатой – не такой, как у Фэллона, с ее грандиозными произведениями искусства и высокими окнами, – но она была заполнена книгами. Открыв дверь, Изабель вдохнула запах сотен томов в кожаных переплетах и вошла в комнату. Это была территория ее отца, его укрытие от матери, но сейчас его не было дома.

С утра в камин не добавляли дров, и огонь едва горел. Пламя отбрасывало блики света, которые плясали над двумя стульями и столом, стоящими на толстом ковре. Почта все еще лежала на столе, где отец просматривал письма перед тем, как уехать. Одно было открыто и брошено поверх остальных. Изабель оглянулась на дверь и подняла письмо.

Всего несколько строк, написанных острым наклонным почерком, занимали центр листа. Красная восковая печать была сломана с одного края, но она все же смогла разглядеть буквы, вытисненные том: ОЗН.

– Отца нет дома, – сказал Виктория, стоя в дверях за ее спиной.

– Знаю, я всего лишь…

– …роешься в его вещах. Полагаю, некоторые вещи никогда не меняются.

– Виктория… – начала Изабель, повернувшись к сестре, но замолчала, не зная, что сказать. – Прости. Я рассердилась на тебя, перед тем как ушла, но я не должна была отворачиваться от тебя.

– О да, наша тетя, с которой мы виделись всего один раз, так нуждалась в тебе. Ты вынуждена была немедленно уехать. И не важно, что я должна была выйти замуж за того, кого ненавижу, – наша тетя нуждалась в тебе. Это все вполне можно понять…

– Виктория, это не совсем то, что произошло на самом деле, – тихо сказала Изабель.

Что из всего произошедшего можно рассказать сестре? Родители, очевидно, поведали ей ту же историю, которую распространили по всему городу. То, что сестра старалась держаться от нее подальше с тех пор, как Изабель вернулась домой, теперь вполне понятно: Виктории было больно из-за ее отсутствия тогда, в предсвадебные дни.

– Уверена, что твоя история довольно драматичная – у тебя других не бывает.

Изабель всматривалась в лицо сестры, надеясь, что та поймет, что решение оставить Викторию в день ее свадьбы приняла не Изабель.

– Ты не понимаешь… – начала она.

– Ты права, не понимаю. – Виктория развернулась и вышла из библиотеки.

– Виктория!

Ей нужно будет объяснить Виктории все, чтобы восстановить их отношения, и она сделает это, но не сейчас, и не тогда, когда гнев сестры все еще как оголенная рана. Виктория ни за что не будет слушать ее, как она сама высказалась, драматичную историю, когда она в таком состоянии.