– Не рановато ли сватать их? – улыбнулась Альва.

– Видит бог – если скорость, с которой его отец тратит деньги, не уменьшится, нам понадобится богатая наследница.

Альва показывала подруге свой дом, который успел подвергнуться значительным изменениям. Прибегнув к услугам декоратора, которого Уорд Макаллистер превозносил так, словно тот развешивал не только шпалеры и драпировки, но также луну и звезды в небесах, Альва сделала все возможное, дабы убранство дома выглядело «на миллион долларов». Для этого она воспользовалась принципом, которым руководствовалась при выборе свадебного платья – благородную простоту. А потому нагромождению разномастных столиков и полочек с безделушками (любой стоимости) и засилью в комнатах французской мебели (любого стиля), ставшими визитной карточкой нуворишей, она предпочла тщательно подобранные мебель и предметы интерьера, изготовленные прекрасными мастерами из прекрасных материалов. Конечно, можно было сделать обстановку еще изысканней, однако не позволял бюджет. К тому же Альва точно знала, что в ее окружении никто не мог похвастаться лучшим домом. Никто, кроме Элис, которая вновь была в положении, что отнюдь не мешало ей распоряжаться всем и вся. У Элис были средства и дом, в котором она имела возможность сделать все гораздо лучше, чем Альва. «Лучше, чем Альва», кажется, стало ее raison d’être[30], важнее которого было разве что произведение на свет новых наследников и наследниц Вандербильтов.

Наблюдая за леди Си, Альва отметила, что подруга изменилась еще больше с их последней встречи. Выглядела она как всегда безукоризненно – шелковистые волосы, гладкое припудренное лицо, стройная фигурка. Однако в характере появилась жесткость, а британский акцент вытеснял кубинский. Консуэло курила одну сигарету за другой. Взгляд стал каменным. И она без устали критиковала Мандевиля. Наверное, их отношения были уже не такими прекрасными, как поначалу.

Возможно, перемены подобного рода для леди, находящейся в ее положении, не менее естественны, чем появление в городе новых домов. Все менялось. К примеру, благодаря французам на Мэдисон-сквер сейчас красовалась тринадцатиметровая бетонная рука, держащая факел, – ее установили, чтобы вдохновить граждан выделить средства на возведение «Свободы» целиком на более подходящем месте. Таков принцип существования – на место или на человека воздействуют определенные силы, и это место или человек меняются в соответствии с ними. Из почвы Манхэттена выросла гигантская рука, леди Си курила сигареты и использовала в речи слово «шлюха», Альва спала в розовой спальне в доме миллионера – при определенных обстоятельствах все становилось возможным.

Следуя за Альвой в детскую, леди Си сказала:

– Я слежу за тем, что пишут в газетах о тяжбе Вандербильтов – даже в Лондоне это громкие новости. Тебе не показалось, что Командор к концу жизни совершенно двинулся умом?

– Ты имеешь в виду его связи со спиритуалистами?

– Я имею в виду сифилис, который…

– Он не был болен сифилисом. Не стоит верить всему, что пишут.

– Но ведь из-за чего-то он двинулся умом, что-то разрушило его изнутри. В газетах опубликовали результаты аутопсии – в его теле не было ни одного здорового органа! Как ты это объяснишь?

– Это нужно спрашивать не у журналистов, а у докторов, – раздраженно ответила Альва.

– Как бы то ни было, Вандербильты теперь у всех на слуху.

– Вопреки моим усилиям.

– А что думает твой муж о том, что его отец может потерять половину наследства? Ведь тогда ему в будущем достанется гораздо меньше.

– Никто об этом не думает.

– Конечно, думает – и ты в том числе.

– Я люблю своего свекра.

Подруги подошли к двери детской.

– Ты будешь любить его еще больше, если он оставит твоему мужу часть не от пятидесяти, а от ста миллионов. Это же касается и моего сына, чей транжира-отец может оставить его без гроша.

– Это правда – о Мандевиле?

Леди Си только махнула рукой.

– Только посмотри на них! – Под присмотром двух молодых нянь среди игрушек на ковре сидели малыши. – Составим брачный договор сейчас или ты хочешь предоставить дочери возможность выбора?

– Конечно, я буду направлять ее интересы и желания в нужное русло. Разве девушка способна сделать правильный выбор самостоятельно?

Леди Си пристально посмотрела на Альву.

– Уж не разочаровалась ли ты в своем выборе?

– Не смеши меня. И вообще, Уильяма выбрала не я, а ты.

– Это такая мелочь.

– И в чем же я могу разочароваться? За исключением абсурдного скандала вокруг завещания, моя жизнь идеальна.

– Это ты меня не смеши. Жизнь женщины не может быть идеальной. – Леди Си обратилась к юным кормилицам: – Элен, Брин, скажите: вы в кого-нибудь влюблены?

Смущенные девушки обменялись озадаченными взглядами.

– Ну же, признайтесь. Разве не любви ищет каждая современная девушка? Разве не любовь придает жизни остроту?

– Я думала, жизни придает остроту разнообразие, – заметила Альва.

– Нет, этого я уже напробовалась. В разнообразии остроты недостаточно, чтобы почувствовать полное удовлетворение. – Леди Си наклонила голову и спросила Альву: – А ты? В твоей жизни есть любовь?

– Мы можем поговорить об этом в другом месте? – сказала Альва.

Подруга взяла ее за руки.

– Только представь, сколько приключений принесет нам лето!

– Нам с тобой, двум замужним леди? Консуэло, прошу тебя… – вздохнула Альва, выразительно взглянув на девушек.

– Ищете ли вы любви, миссис Вандербильт? Любите ли вы? Это серьезный вопрос. Я хочу знать ответ.

– Сейчас не время…

– Не важно, – проговорила леди Си, отпуская руки Альвы. – Я узнала достаточно.


Альва мысленно возвращалась к этой сцене, лишь только выдавалась спокойная минутка. Как догадалась подруга, нежелание Альвы давать ответ все объясняло: она хотела любить. Хотела – потому, что любви в ее жизни не было. И это расстраивало Альву, как бы она ни старалась скрыть сей факт от самой себя. Даже пытаясь убедить себя, что любовь – вещь ненужная и нежелательная, она продолжала надеяться, что когда-нибудь любовь придет и к ней.

И если желание испытывать любовь было излишним, почему оно не утихало? Юным леди, как правило, давали совершенно неверное определение этого чувства, а все ради того, чтобы они не противились заключению выгодных союзов. Возможно, это и оправдано с прагматической стороны, но как мало внимания уделялось их будущему счастью!

В самой любви нет ничего плохого или неправильного. В первом послании к коринфянам любовь – величайшее из человеческих устремлений. Способность любить отличает человека от животных. Мужчины желают любви не меньше женщин и столь же ранимы, когда дело касается ее проявлений (Уильям – лучшее тому доказательство). И хотя романтические чувства всегда сопровождаются риском выставить себя на посмешище, это вовсе не повод бежать от них как от чумы. Безусловно, стоит остерегаться любви безрассудной. Но к истинной любви должен стремиться каждый человек.

Что, если, подождав чуть больше, она бы встретила мужчину не только состоятельного и уважаемого, но также способного пробудить в ней истинную любовь и любить ее в ответ? Альву пугала мысль, что она ошиблась, выйдя замуж за Уильяма. Что, если их брак и вправду был ошибкой?

К сожалению, как можно исправить такую ошибку, Альва не знала.


Они прожили на Лонг-Айленде целый месяц. Уильям днями охотился за землей (для постройки дома), перепелами (пешком, для ужина) и лисами (с лошадьми и гончими, для развлечения). Альва выполняла роль хозяйки поместья, которое они сняли, – выходящий на морскую бухту просторный особняк в стиле Тюдоров, окруженный сорока акрами ухоженных земель, – излюбленное место охотников, состоятельных молодых людей, приезжающих сюда в сопровождении юных жен или сестер. Альва тоже пригласила Дженни по просьбе леди Си, а точнее, ее брата Фернандо, который вернулся из Нового Орлеана. Альве нравилось думать, что Лонг-Айленд может стать местом, где зародятся чувства – каждый день от этого наполняла тихая радость предвкушения.

По утрам в комнате для завтрака выставляли всевозможные закуски, чтобы гости могли неспешно насладиться едой независимо от своего времени пробуждения и гастрономических привычек. Второй завтрак накрывался для леди, он растягивался на два часа и заканчивался двухчасовым же дневным сном. Время чая наступало около четырех, хотя сам чай подавали редко – если было прохладно, пили «Лэмбсвул» и «Блю Блэйзер», когда выдавались теплые дни – смэш и коблер. К чему откладывать веселье. Ужин начинался в девять и продолжался до глубокой ночи.

Разговоры текли рекой – перепела, ружья, лошади, дома… Как-то вечером Уильям объявил, что наконец нашел идеальный участок для дома и даже выбрал архитектора, с которым познакомился в клубе. На следующий день он без умолку твердил о разведении чистокровных лошадей.

Гончие, игры в поло, скачки, устрицы – устриц обсуждали невероятно много.

Однажды поздно вечером все собрались на террасе. Факелы отбрасывали тени на лужайку и раскинувшийся внизу каменистый пляж. Внезапно все стали говорить об устрицах – где выращивают самых лучших (в Бостоне? здесь? в Голуэе? в Нормандии?), как их готовить (на пару? в панировке? с маслом? с соусом?), как не купить плохие устрицы, особенно за границей, и так далее…

Слушая вполуха беседу и мелодию, которую лениво наигрывала на банджо леди Си, Альва любовалась зрелищем: мощенное камнем патио, добротная мебель с мягкими по-душками из дамаста, хрустальные бокалы в руках гостей, итальянское вино из погреба.

«Посмотрите на меня, я миллионерша, – думала Альва. – То есть жена миллионера».

«Вот она – жизнь сыновей, жен и дочерей миллионеров. К чему любить мужчину, если у тебя и так есть его деньги?»

«До чего же бесподобное вино».

Вслух же она мечтательно проговорила:

– Мне как-то довелось отведать нежнейших французских устриц с озера То… В Париже, до падения Луи-Наполеона. Помнишь, Дженни?