Альва отложила газету в сторону. Уильям сказал:

– Теперь вы понимаете, почему я не могу позволить вам посетить этот вечер?

– Но почему они так с ним обошлись? Почему они не позволили ему просто быть счастливым? Кому он когда-либо доставлял неудобства? Огромное количество жителей этого города пользовались его связями…

– Он сам в том числе.

– А почему он не должен пользоваться своими связями? Почему вы на их стороне?

– Вы должны признать: он смешон.

– Он не казался вам смешным, когда помогал вам.

– Времена изменились. Мудрый человек никогда не написал бы такую книгу. По крайней мере, не стал бы отдавать ее на публичное порицание. Он мог бы напечатать ее и подарить паре знакомых, которым действительно будет интересно ее прочесть.

– Его любят и превозносят тысячи.

– А теперь эти тысячи станут считать его посмешищем – в особенности те, чье мнение для меня важно. Поэтому вы не поедете на этот…

– Благодарю вас, но я сама решаю, куда мне ехать, а куда – нет. – Краем глаза Альва заметила в коридоре фигурку в розовом и позвала: – Консуэло, подойди сюда.

Дочь появилась из-за двери.

– Покажешь папе сочинение, которое вам задал учитель?

Консуэло просияла.

– Я написала о Пунических войнах, – сообщила она, взяв отца за руку.

– Звучит невероятно интересно, – ответил Уильям. – Я очень хочу его почитать. Пойдем-ка поглядим.

Оставшись одна, Альва взяла газету, еще раз перечитала рецензию и отшвырнула ее с отвращением. Уильям прав. Если она появится на этом вечере, то и сама рискует стать предметом насмешек. На подобных торжествах теперь непременно присутствуют репортеры. Даже если Уорд их выставит, они начнут ошиваться поблизости и наблюдать за всеми гостями. Более того – из мести или просто развлечения ради они вполне в состоянии написать еще большую чушь.

И все же мнение Альвы об Уорде ничуть не изменилось. Он – хороший человек. И никак не заслуживает подобного отношения.

Допустим, она все равно приедет на ужин. Столкнется с неизбежным зубоскальством. Насколько это страшно? Альва часто повторяла своим детям, что человек должен быть верным тому, во что верит. Подавать пример другим. Как может она требовать этого от них, если сама поступает иначе? Значит, решено. Она едет.

Когда наступил вечер, Альва позвала Мэри, чтобы переодеться.

– Как ты думаешь, какой цвет символизирует триумф?

– Красный?

– Это смело… мне нужно что-то более праздничное. Ярко-голубой?

– Желтый.

Альва кивнула:

– Да, наверное, ты права. Новое платье от Уорта. И мои жемчуга.

Мэри вынесла платье из желтого шелка. По линии декольте она вышила астры и анемоны с нежными веточками и листьями – целый месяц трудилась над этой вышивкой по вечерам.

Помогая Альве надеть платье, Мэри заметила:

– Мне его жалко.

– Уорд быстро оправится!

– Я знаю многих людей, которые его уважают и очень любят читать о танцах, приемах и подобных вещах. Некоторым людям такие уроки нужны. Ведь люди с темным цветом кожи раньше мало знали о высшем обществе. А быть невежей никому не хочется.

– Вот именно! Он ведь просто сокровище. Как без указаний эксперта можно выучить правила этикета?

– Я все знаю, потому что меня научила мама, а ее, по приказу миссис Смит, – французская горничная.

– Каждая работа требует подготовки, а высший свет – тоже работа, что бы они там себе ни думали. – Альва вытянула руки в стороны, пока Мэри застегивала все пуговки на платье. – Критики могут потешаться над мистером Макаллистером, но ведь газеты целых пятнадцать лет с увлечением писали о том, что делает он, о том, что делаем все мы. Как же они любят играть на два фронта!

– Мне кажется, они бы оправдались тем, что защищают нравственность.

– Но нам как раз и нужны нравственные журналисты! Поэтому меня так разозлила эта рецензия – высмеивая его, они нарушили правила своего ремесла. Помощь мистера Макаллистера принесла радость многим. Он всегда служил общему благу. Организация благотворительных балов – его способ служить обществу: ведь именно такие балы заставляют прижимистых богатеев расставаться с деньгами.

Завершив наряд драгоценностями, шляпкой, перчатками и накидкой, Альва стала спускаться вниз по лестнице. С каждой ступенькой она ждала, что Уильям окликнет ее и никуда не пустит. И все же ей удалось добраться до двери без помех. Видимо, муж все обдумал и переменил свое мнение.

Эрик подал руку, чтобы подсадить Альву в экипаж, и она сказала кучеру:

– В «Шерри», пожалуйста.

– Прошу прощения, мэм, – сказал он, отводя взгляд. – Я не могу отвезти вас туда.

– Если не отвезешь, я тебя уволю.

– Да, мэм. Но, понимаете, мистер Вандербильт говорит, что уволит меня сам, если я вас туда отвезу.

– Ради всего святого! Что на него нашло?

Альва вышла из повозки. Оставалось два варианта: идти пешком пятнадцать кварталов или нанять экипаж. Любое решение привлекло бы внимание общественности. Почему миссис Уильям К. Вандербильт прибыла не в своем экипаже? Или вообще без него? Все станут обсуждать это за глаза, примерно так, как говорили об отношениях дядюшки Си-Джея и доктора Терри, и в результате о ней поползут слухи, которые только усугубятся тем, что приехала она поддержать ныне посрамленного Уорда Макаллистера.

«Батюшки! Неужели Альва Вандербильт совсем потеряла голову?»

«Так неразумно с ее стороны!»

«Но она все равно о себе такого высокого мнения!»

«Вот только это мнение никто не разделяет».

На крыльце показались Уильям и дети, все наряженные к ужину. Альва удивилась:

– Что это значит?

– Корнель пригласил нас сегодня, разве я вам не говорил? Он прислал утром записку. Мама и Джордж вернулись из очередной вылазки в горы Северной Каролины, и у Джорджа есть какая-то новость.

Уильям посадил в повозку детей и встал рядом с Эриком, ожидая, пока сядет и Альва.

Она спросила:

– Для чего нам коляска, когда можно просто пройти вверх по улице?

– Вилли утром подвернул ногу, слезая с лошади после прогулки.

Альву удивила эта неприкрытая ложь. Ее удивило и то, что он скрыл от нее планы на сегодняшний вечер. Возможно, муж и уколол ее этим, однако она не собиралась это показывать.

Альва бесстрастно ответила:

– Вот как? Впервые об этом слышу.

– Вас все ждут. Может быть, сядете в коляску? – Хотя лицо Уильяма было спокойным, она почувствовала предостережение не устраивать сцену посреди улицы на виду у детей, прислуги и прохожих. Он добавил: – Я всего лишь хочу вам помочь, Альва.

– Конечно, – проговорила она и повиновалась.


До двадцативосьмилетия Джорджа Вандербильта оставался месяц. В отличие от своих старших братьев и парочки зятьев, он не принимал участия в управлении Центральным вокзалом, не интересовался железными дорогами, локомотивами или перевозками. Он любил книги. Он любил искусство. Ему нравилось путешествовать, и во время своих путешествий он покупал книги. И предметы искусства.

С тех пор, как все его братья и сестры покинули отчий дом, Джордж оставался неизменным компаньоном матери, сопровождая ее во всех поездках, присматривая за ней, когда ей нездоровилось (а это происходило все чаще – то туберкулез, то проблемы с сердцем). Энергичность, с которой миссис Вандербильт когда-то бралась за все, что делает, понемногу угасала, хотя она все еще любила проводить время с детьми и внуками.

Поэтому он решил отвезти мать в Северную Каролину – говорили, что местный климат благотворно влияет на здоровье. К тому же там проживал один из лучших в стране врачей, способный заняться ее недугом. Сегодня вечером, когда миссис Вандербильт стояла у камина в обеденном зале своего сына Корнеля, казалось, эти три месяца пошли ей на пользу – она держалась весьма бодро, смеясь над чем-то, что рассказывала ей Гертруда. Консуэло и маленькая Глэдис (младшая дочь Элис) наблюдали за ними.

Альва обрадовалась встрече (но к мужу оставалась холодна), хотя волнение из-за того, что она подвела Уорда, не давало ей покоя. И все же она должна проявить себя лучшим образом.

Альва подошла к камину со словами:

– Вот где на этом вечере можно от души повеселиться. – Она поцеловала свекровь. – С возвращением. Правда, мне кажется, Джордж перепутал времена года – разве не осенью все пытаются уехать из Нью-Йорка на юг?

– И провести Рождество вдали от этих прелестных созданий? – воскликнула миссис Вандербильт, обнимая девочек.

Гертруда спросила:

– А туда долго ехать?

– Даже не знаю, милая. В моем возрасте на часы внимания не обращают.

К ним присоединился Джордж:

– Вообще-то целых двадцать девять часов.

– Я бы умерла, – ахнула Гертруда. – Особенно если бы пришлось ехать с Реджи.

– А я бы с радостью поехала, – возразила Консуэло. – Всю дорогу можно читать и больше ничего не делать.

– Здорово читать, когда младший брат не мешает тебе этим заниматься, – вздохнула Гертруда. – Не понимаю, почему мама до сих пор не отправила его учиться.

– Не нужно злиться, – пожурил Джордж. – Я тоже младший брат. Самый младший, если быть точным. Я вообще был самым младшим из детей, – сказал он и постучал по носику малышки Глэдис: – А это не так просто, как может показаться, правда?

Глэдис покачала головкой:

– Я младше всех-превсех.

– Совсем как я в свое время. И посмотри-ка – я выжил. И с тобой тоже все будет в порядке.

– А я – средняя, и это ужасно, – пожаловалась Гертруда.

Альва сменила тему:

– Джордж, ваш приезд, конечно, сам по себе прекрасный повод для того, чтобы собраться, но мне сказали, вы хотите сообщить нам какую-то новость? Не терпится ее услышать.

Возможно, эта новость связана с какой-нибудь юной леди. Если это так, то Джордж, скорее всего, кинется с места в карьер, потому что на памяти Альвы он до сих пор ни разу не проявлял своей симпатии к противоположному полу и не позволял сестрам подобрать себе партию. В семье часто шутили, что если он не поторопится, то подрастающие племянники уведут лучших девушек у него из под носа.