Тереза Фаулер - Порядочная женщина

– Entrez[49], – отозвался он.

Переодевшись в пижаму, муж сидел в кресле, закинув ноги на подоконник. На его животе стоял стакан скотча. Через окно в комнату врывался свежий ночной ветерок. Если его хоть как-то и травмировали утренние события, он мастерски это скрывал.

– Прошу прощения за вторжение. Я хотела вас кое о чем попросить. Это касается дома.

– Дайте угадаю – желаете добавить еще один флигель?

– К счастью, все гораздо проще. Помните, вы говорили, что этот дом будет подарком мне на день рождения? Я бы хотела, чтобы вы отдали его мне в собственность. Если дом мой, он должен быть моим по-настоящему.

– Все, что принадлежит мне, – ваше.

– Но это не так. Представьте, что всем, что есть в вашей жизни, от запонок в рубашке до камней в стенах, вы можете пользоваться, однако принадлежит кому-то еще. И в любое время может быть у вас отнято.

– Моя дорогая. Воспитание никогда не позволит мне уйти от жены и бросить ее на произвол судьбы. Вы же не думаете, что я на такое способен?

– Нет, но если вы вдруг погибнете…

– Альва, у меня ни царапины не осталось…

– В этот раз. Поставьте себя на мое место. В отличие от ваших сестер, у меня нет наследства. Что бы с ними ни произошло, у них всегда останутся средства для безбедной жизни. А я нахожусь во власти обстоятельств, на которые не способна повлиять. Я чувствую себя так же, как чувствовали себя утром вы в том тумане.

– Вам не стоит беспокоиться. Но я готов доказать, что мои слова значат не меньше, чем мои чеки. Депью подготовит бумаги, и Мраморный дом станет вашим.

– В самом деле?

– Вы во мне сомневаетесь? – спросил Уильям, поднялся из кресла и подошел к письменному столу. – Напишу ему сию же минуту. Я слов на ветер не бросаю. – Он быстро написал записку, сложил и вручил ее: – Вот. Проследите за тем, чтобы ее отправили, убедитесь сами в моей честности.

– Но спешить не обязательно…

– Я так хочу. Альва. Этот дом принадлежит вам. Вы вложили свою душу в его проектирование – вы имеете на него полное право.

– Благодарю вас.

Они повернулись друг к другу. Их взгляды встретились. Уильям положил руку ей на плечо. Альва старалась оставаться спокойной и не отводила взгляд.

Уильям сжал ее плечо, потом отпустил и потянулся за скотчем.

– Это лето выдалось непростым, но все налаживается. Держу пари, Максвелл успеет отправить сообщение сегодня, если вы найдете его прежде, чем он уйдет спать.

– Я так и сделаю.

Уильям опустился в кресло:

– Спокойной ночи, дорогая.

– И вам.

Передав записку Максвеллу, Альва велела принести ей с кухни бутылку бренди и два бокала и поднялась в комнату Армиды.

Прикосновение Оливера к ее шее. Уильяма – к ее плечу. Мгновения близости, пронзительное напоминание о том, чего она хотела и не должна была хотеть, не могла получить и не заслуживала, никогда не получит и всегда будет желать, напоминание о том, что не беспокоило бы ее, будь она приличной женщиной.

Но чего же она хотела по-настоящему?

Не полового акта, по крайней мере, не так, как он происходил в ее жизни. Вероятно, это было просто желание почувствовать чье-то искреннее восхищение? Может быть, сладость объятия любимых рук? Когда ее так обнимали в последний раз? Уильям не проявлял своих чувств подобным образом. Вилли и Гарольд уже вышли из того возраста, когда могли обнять ее, целуя на ночь. Консуэло порой кладет руку ей на талию, когда стоит рядом и особенно благодушно расположена (такое случалось все реже и реже). Вилли сейчас ограничивался исключительно рукопожатиями – Альва знать не знала об этой фазе взросления, но миссис Вандербильт объяснила, что через подобное проходят все мальчики. Элис подтвердила ее слова.

Альва постучалась к Армиде.

– Это Альва, – сказал она и подождала, пока сестра откроет.

– Ты еще даже не раздевалась! А я думала, ты спишь. – Армида впустила ее и закрыла дверь.

– Я сегодня едва вдовой не стала.

– Но этого не произошло, значит, все в порядке.

– Я так себе и говорю. – Альва разлила по бокалам бренди и протянула один Армиде. – Но я не хочу полагаться на волю случая и поэтому сегодня предприняла кое-что, чтобы защитить себя и детей. Я убедила Уильяма переписать этот дом на меня.

– Вот и молодец! – похвалила Армида и кивнула на журнал, лежащий на покрывале: – А я читала потрясающий рассказ, – сказала она и залезла в кровать. – Называется «Желтые обои». Там новоиспеченной матери прописывают лечение покоем, и она сходит с ума, оттого что ей нечем заняться. Сходит с ума по-настоящему. Супруг думает, что заботится о ней, а на самом деле лишает ее свободы. Тебе надо прочесть этот рассказ. Я так рада, что не вышла замуж.

– У замужества есть свои преимущества, – возразила Альва.

– Но какую цену за них приходится платить!

Альва осушила бокал одним глотком и забралась к сестре в кровать.

– Не хочу говорить о ценах. Ты не думала об этом, когда я выходила за Уильяма.

– Но я же не заставляла тебя это делать. Были и другие варианты, однако ты и слушать ничего не хотела.

– Я должна была выйти за него – или еще за кого-нибудь состоятельного. Иначе мы бы умерли с голоду! Мне только хочется…

– Чего?

– Ничего. Не важно. Вот так, – проговорила Альва, укладываясь поближе к Армиде. – Обними меня, как в детстве. Ты не скучаешь по тем временам, когда каждую ночь рядом был кто-то надежный, теплый и прекрасный?

– Не уверена, что воспринимала тебя именно так.

Альва чувствовала, что сестра улыбается.

– Давай притворимся, что считала. Давай притворимся, что мы снова маленькие и живем в той чудесной парижской квартире.

Армида выключила свет и свернулась за спиной Альвы. Ее рука гладила волосы сестры.

– У тебя было столько кукол…

– Mes petits bébés[50].

– Ты так любила ими командовать.

– Чшшш…

– Скажу тебе одно: ты всегда знала, как добиться своего.

Тандраги, 19 августа 1892 года

Милые мои Вандербильты!

Вчера вечером я стала вдовствующей герцогиней. Джордж Виктор Дрого Монтагю, герцог Манчестер, известный как «Мандевиль», «Его Светлость» и «Отец» (хотя он совершенно этого не заслуживал), умер от туберкулеза. Это случилось немного позже, чем я предполагала, но от этого он не стал менее мертвым. Я не отправила вам телеграмму, потому что не хотела доставлять вам неудобств – я бы не позволила вам ехать в такую даль, только чтобы почтить память бесчестного человека. Ким, Элис и Мэй держатся неплохо – не то чтобы они часто видели его, когда он был жив.

С любовью,Си

Ньюпорт, 31 августа 1892 года

Моя милая леди Си!

Примите наши искренние соболезнования – если не в связи со смертью Мандевиля, то в связи со всеми бедами и трудностями, которые он доставлял. Я молюсь, чтобы грядущие дни принесли вам с детьми только покой и радость.

Я тоже недавно могла бы овдоветь – в «Альву» врезалось судно, и она пошла ко дну, когда на борту находился Уильям. К счастью, и он, и его друзья выбрались невредимыми.

Я пишу тебе, а он уже на пути в Ливерпуль, где должен встретиться с новыми корабельщиками на реке Биркенхед. Я телеграфировала ему твои новости и попросила заехать к тебе, если позволит время.

С любовью,Альва

– А папа с нами поедет? – спросил Гарольд утром перед ежегодным Парадом экипажей, который проводился в Центральном парке в один из теплых весенних дней, полных солнечного света, цветущих деревьев и нежного ветерка. Сегодня, к сожалению, погода стояла пасмурная и прохладная. Настроение у Гарольда было ей под стать – одевался он с сердитым видом и не быстрее улитки.

– Ты же знаешь, он уехал, – ответила Альва.

– Я подумал, он вернулся, пока я спал.

– Нет, он не вернулся. Мы поедем на праздник с полковником Джеем, миссис Джей и девочками.

Гарольд плюхнулся на пол и сложил руки на груди.

– Если папы не будет, я никуда не поеду.

– Семья Джей нас ждет. Вставай. Ты уже большой мальчик, не глупи. Еще надо причесаться, и повар приготовил тебе завтрак.

Сын посмотрел на нее, не поднимаясь.

– А Вилли едет?

– У него другие планы. Встань немедленно.

Гарольд неохотно послушался.

– Папа всегда разрешает мне ездить верхом. Можно, я поеду?

– Нет, – сказала Альва, выводя его из комнаты. – Мы поедем в коляске Джеев.

– Почему папе обязательно нужно куда-то уезжать?

Уильяму вовсе не обязательно постоянно отправляться в поездки. Просто он в очередной раз сделал такой выбор, подумала Альва. Вслух же она ответила:

– Корабельщики попросили его кое-что проконтролировать.

И это «кое-что» заняло довольно много времени. Уильям уехал в феврале. А сейчас был уже май.

– А новая яхта будет еще больше, чем «Альва»?

– Да.

– А скоро ее достроят?

– Скоро.

На самом деле судно достроили, оставалась лишь оснастка. В последнем письме Уильям писал то, что Альва уже успела прочесть в «Таун Топикс» и «Ворд»: торжественный спуск на воду новой яхты под названием «Вэлиант» («Отважная») состоялся, а роль крестной выполнила тезка Альвы. «Я попросил леди Мэй Альву Монтагю исполнить ваши обязанности, – писал он. – «Вэлиант» – это в честь вас, моя дорогая».

Новость порадовала бы Альву гораздо больше, будь у нее возможность отказаться от приглашения поучаствовать в спуске яхты собственноручно. Однако никто ее не пригласил.

Также из газет она узнавала о том, что Уильям появлялся то в Каннах, то в Берлине, то в Женеве, Париже или Будапеште, чаще всего за игровыми столами, иногда на яхтах. Его имя окружали имена жуиров, аристократок, временами – каких-то неизвестных принцев. Альва не хотела бы попасть в их компанию – ее интересы были совершенно иными. Тем не менее всякий раз, читая о том, как муж празднует чей-то день рождения или отмечает выигрыш в рулетку, она чувствовала досаду. Ее собственные дни состояли из бесконечных распоряжений по домашнему хозяйству и званых обедов. Ей приходилось ездить в оперу и посещать званые вечера без сопровождения. Она отложила ежегодную поездку в Париж, потому что Уильям попросил дождаться его возвращения с новой яхтой. И не вернулся.