– Я рада. Ваша дочь такая рассудительная, учтивая и привлекательная барышня – я очень удивлюсь, если она не заинтересует моего племянника. Если же между ними возникнет симпатия, я уверена, что британская общественность не сможет отказаться от такого пополнения в рядах знати. Между прочим, его герцогство – единственное, в котором титул переходит по женской линии. Поэтому никто не станет донимать их требованиями произвести на свет наследника.

Хотя Альва и успела оценить положительные стороны знакомства с юным герцогом, мысль о том, что ее дочери необходимо будет выполнять супружеские обязанности, мгновенно вернула ее на землю.

– Она еще слишком мала, чтобы выбирать себе спутника жизни.

– Шестнадцать лет – подходящий возраст. Если вы будете ждать слишком долго, лучшие женихи начнут заглядываться на более юных леди.

– К тому же она совершенно неопытна. Недавно мы обнаружили, что она готова ответить симпатией любому, кто проявит к ней интерес.

Альва обсудила с Уильямом поведение Резерфорда, и было решено, что Уильям с ним серьезно поговорит, когда тот вновь присоединится к ним в Ницце. Будет лучше, если Консуэло узнает о превратностях любви таким образом.

– В таком случае позаботьтесь о том, чтобы она успела получить необходимый опыт, а сами между тем замолвите за нее словечко перед будущим кандидатом в мужья. Если ей совершенно не понравится этот джентльмен, кем бы он ни был, вы сможете все отменить, – посоветовала леди Лансдаун. – Разве ваша мать не выбирала для вас подходящую партию?

– Обязательно выбрала бы, только она слишком рано умерла.

После визита Альва думала о перспективах, открывавшихся перед Консуэло, с воодушевлением. Если ее дочь сумела получить одобрение леди Лансдаун, она с легкостью завоюет любого жениха из подходящей страны. Если же по какой-либо причине герцог Мальборо ей не подойдет, они выберут еще какого-нибудь симпатичного титулованного джентльмена, чьи интересы не ограничиваются уходом за лошадьми и игрой в поло. Который будет любить историю и гордиться своей родословной, а его положение и вес в обществе будут определяться не только его состоянием. Если Консуэло суждено влюбиться, почему бы ей не выбрать для этого юношу, который может все это предложить?

Осознав свою миссию, Альва почувствовала себя гораздо бодрее. У нее появилась цель. Теперь она знает, к чему стремиться. И сделает все, что в ее силах, чтобы не позволить дочери превратиться в очередную скучающую светскую львицу, для которой цвет кожи чужой служанки – серьезная проблема.


Они покинули Индию и направились во Францию, где к ним должны были вновь присоединиться друзья Уильяма. Планы в отношении Чарльза Спенсера-Черчилля Альва пока держала в тайне – Консуэло все равно и слышать не захочет о других мужчинах, пока сходит с ума по Резерфорду. Его постоянное присутствие лишь подогревало ее интерес. Альва могла и подождать. У нее еще будет достаточно времени, чтобы направить желания дочери в нужную сторону.

Когда яхта прибыла в Ниццу, у Альвы уже имелась готовая стратегия. Независимо от предложений о замужестве, которые непременно поступят в Париже, они отправятся в Лондон и ознакомятся с местными возможностями. Хотя супруга для Консуэло выберут Альва и Уильям, девочке следует оценить разнообразие всех джентльменов, которые ею заинтересуются, и осознать, насколько жалок в сравнении с ними Резерфорд.

После похода на местный рынок и на почту они сели на поезд до Парижа. Приятели Уильяма ехали тем же поездом. Позже все они устроились в салоне.

– Мы очень рады снова увидеться с вами, – произнесла Альва, входя в вагон вместе с семьей.

На Оливера она не смотрела.

Гувернантка повела Гарольда в следующий вагон, а Уильям сказал:

– Надеюсь, за время нашей разлуки вы обошлись без нежелательных приобретений вроде болезней, арестов, жен или татуировок.

– Никаких татуировок, – ответил Оливер.

Альва мельком взглянула на него. С тех пор как они виделись, он сильно загорел, отчего его светлые брови и зеленые глаза стали еще ярче. Как он провел последние недели? Нежился в лучах солнца? Альва надеялась, что он каким-нибудь чудесным образом позабыл о той беседе, что он истолковал ее как-то иначе, ошибся в своих предположениях.

– Никаких жен и всего остального, – вставил Резерфорд. Он не подвинулся в сторону Консуэло, однако обменялся с ней недвусмысленным взглядом.

Наивная детская любовь Консуэло почти умиляла. Почти.

Уильям спросил:

– Кто желает выкурить сигару? Пойдемте в вагон для курящих, чтобы не причинять нашим дамам неудобств.

Альва продемонстрировала всем пакет с письмами.

– Джентльмены, не беспокойтесь – можете нас оставить. Нам с дочерью все равно нужно разобраться с корреспонденцией.

– Я не буду курить, – отказался Резерфорд. – Дым раздражает глаза.

– Мама, а можно я помогу попозже? Я хочу посмотреть на локомотив, – попросила Консуэло.

Ее намерение было шито белыми нитками. Бедное дитя!

Альва ответила:

– Да, конечно, только возьми с собой Гарольда. Он обрадуется, если вам удастся поговорить с кондуктором.

– Но ему нужно поспать. Он ведь жаловался, что устал.

Альва сдержала улыбку.

– Уверена, что он передумал.

– Ладно. Пойду за ним. – Консуэло вышла из вагона и пошла вперед, к семейному вагону, а мужчины, включая Резерфорда, направились в хвост поезда – вагон для курящих находился за вагоном-рестораном. Альва осталась одна.

Она рассортировала письма. Стопку венчал толстый конверт от герцогини, которая должна была встретиться с ними в Париже, предварительно съездив с девочками на Кубу, повидать родственников – в прошлом письме она назвала это благотворительной поездкой, предпринятой ради стареющей тетушки, которая, если приложить необходимые усилия, будет относиться к ним благосклонно как до, так и после своей смерти. Альва думала, что в этом письме она прочтет подробный рассказ об их путешествии. Ошибиться сильнее она вряд ли могла.

Лондон, 17 апреля 1893 года

Милая моя Альва!

Подкрепившись виски, я опускаю перо на бумагу и обещаю себе не отнимать его и не сдаваться, поскольку ты – самый верный и дорогой друг из всех, что были в моей жалкой жизни. Я должна быть честна с тобой.

Когда умер мой муж, я воображала, будто почувствую освобождение. Будто я восторжествую, оттого что он страдал в конце жизни так, как я страдала все эти годы. Он слабел, усыхал, хрипел, кашлял, харкал кровью (я этого почти не видела – с ним нянчилась моя свекровь), а я ужинала с друзьями, ездила с детьми за город и напевала «Скоро, скоро, тра-ля-ля, герцог умрет, тра-ля-ля, и в мире станет одной несчастной душой меньше – будет больше места для нас!»

И вот он умер, я попыталась восторжествовать, однако у меня не получилось.

Вместо этого я почувствовала себя обманутой. Обманутой, потому что он выбрался из мусорной ямы, в которую превратил нашу жизнь, а меня оставил по колени в ней. А мне еще пришлось говорить правильные слова ради детей, соблюдать все ритуалы, положенные скорбящей герцогине, и следить за процедурой передачи титула Киму – я чуть с ума не сошла от всего этого.

И вот однажды старый друг, который собирался в Англию, присылает мне телеграмму. Я уже давно чувствовала к нему определенную симпатию, как и он ко мне – хотя в прошлые наши встречи из этого почти ничего не выходило, так, короткие интрижки для развлечения, не более того. Он писал, что собирается встретиться с корабельщиками. Ему нужна новая яхта. Ему нужна невероятная яхта, лучше всех, которые когда-либо ходили в море. Лучше, чем его последняя яхта «Альва», которая затонула.

Альва ахнула и перечитала предложение, не веря своим глазам.

Уильям.

Интрижки.

Не более того.

Дверь вагона открылась, и в вагон зашла ее дочь со словами:

– Я передумала.

Не взглянув на Альву, она уселась в кресло, полистала журналы, выбрала один и углубилась в чтение.

Лицо Альвы пылало. Она заморгала, чтобы сдержать слезы. Ей было тяжело поверить словам, которые она только что прочла, тому, что они значили. Какой-то ужасный обман. Страшное предательство.

Однако, помня о присутствии дочери, Альва продолжила читать:

В этот раз, как, наверное, и в прошлые, причиной всему было мое одиночество. Я знала о твоих чувствах к нему. Ты призналась, что в твоей жизни есть любовь, а может быть, и любовник, и я убедила себя, что ничего страшного не произойдет. В этот раз. Я думала, это продлится пару ночей. Может, неделю, а потом исчерпает само себя.

Но когда он вернулся спустя несколько месяцев, все продолжилось как-то само собой. Девочки души не чают в «дядюшке Вилли», который всегда с ними так обходителен.

Мы с ним были осторожны, но, как ты знаешь, сплетни – это валюта, которая высоко ценится в свете. Полковник Манн и его вездесущие шпионы обо всем разузнали и подготовили колонку в «Таун Топикс», собираясь устроить скандал. Полковник оказался достаточно «мил», чтобы предупредить Уильяма о надвигающейся катастрофе. «Пожертвование» в сумме двадцати пяти тысяч долларов помогло Манну пересмотреть свое решение, и, когда яхту наконец достроили, я покончила с этим романом навсегда. Я не хотела, чтобы это продолжалось так долго. Я не люблю его и никогда не любила. Когда все закончилось, мне стало легче.

Но он разозлился и ни капли не раскаивался, когда я пыталась сказать, как безнравственно наше поведение и какую вину я чувствую за то, что предала тебя. С чего бы ему расстраиваться? Он ведь мужчина – притом мужчина невероятно богатый.

Возможно, я поступила глупо, не приняв его предложение – или, вернее будет сказать, деньги, которые получила бы, став его постоянной любовницей.

Но нет. Нет. Я поступила не глупо. Это шепот моей жадности, и я могу ей отказать, как я отказалась от его предложения.