Тереза Фаулер - Порядочная женщина

«Я этого не допущу», – сказала Альва самой себе. «Неужели? И каким образом ты собираешься этого избежать?» – твердил внутренний голос. «Я уеду от него». Она поселится отдельно от Уильяма в Лондоне или, скажем, в Париже. Скорее всего, он даже не возразит. Будет оплачивать ее счета, а ей не придется пятнать свою репутацию.

Однако все будут знать, что они разошлись. Ее отъезд из Нью-Йорка начнут обсуждать бурно и часто. В разводе обвинят ее. Ее, Альву! Ведь ни одна благоразумная леди ни за что не пожелает оставить такого джентльмена, как Уильям Киссэм Вандербильт. В ее жизни будут деньги и все, что за них можно купить, но не будет ни уважения других, ни самоуважения, и она умрет одинокой и злобной старухой.

Или… вообще ничего не предпринимать и продолжать жить так, словно ничего и не было.

«Нет, я так не могу».

Что бы ни выбрала Альва, она обречена на неудачу.

«Такое вполне могло бы произойти в романе мистера Джеймса. – Она горько усмехнулась. – А он, оказывается, прекрасно разбирается в людях…»

От звука поворачивающейся ручки Альва едва не подпрыгнула.

– Кто там?

– Уильям. Я могу войти?

– Ваша комната напротив.

– Альва, откройте.

Она не ответила.

Минутой позже она услышала, как в двери поворачивается ключ. Уильям сказал «Merci beaucoup»[52], и дверь открылась.

– Что происходит? – спросил он, закрывая за собой дверь. – Вы говорили, что устали, но до сих пор не спите. Вы даже не переодевались. – Его голос звучал сухо и отрывисто. – Мы с Оливером зашли в ресторан возле вокзала. Он стал расспрашивать меня: «Что случилось с Альвой? Она не заболела? Может быть, стоит послать за врачом?» Он очень о вас беспокоится.

– Уже поздно. Мы можем поговорить об этом утром.

– Вы с ним постоянно общаетесь, – продолжил Уильям, не слушая. – Что вы обсуждаете? До лошадей вам дела нет…

– Почему же, я люблю ездить верхом, – возразила Альва, увидев возможность уйти от беспокоящей ее темы. Неужели муж решил, что ее странное поведение связано с Оливером, и снова приревновал?

– Ездить верхом – может быть, но не разводить коней и не участвовать в скачках, – а со мной он говорит исключительно об этом. Так о чем же вы ведете беседы?

– Я уже сказала вам – о лошадях.

– Альва.

– О конюшнях Белмонтов, – продолжила она беззаботно. Она не станет играть в его игры. – Августу никак не удается вывести фаворита. Они думают попробовать кормить кобыл разным кормом.

– И вы думаете, я в это поверю?

– Хорошо, я признаюсь – это не все. Мы также обсуждаем архитектуру, строительные материалы и предметы интерьера, государственную денежную политику, а также смогут ли они с Перри когда-нибудь достичь согласия во взглядах на прогрессивизм – Перри такой ретроград. Еще мы говорим о детях.

– А обо мне?

– О вас?

– Он говорит что-нибудь обо мне? Например, о том, что я провожу время с другими женщинами?

Интересный поворот.

– С чего бы ему это делать? – спросила Альва.

– Потому что Оливер влюблен в вас, хотя и не признается. Очернив меня, он мог бы завоевать ваше расположение. Он может наговорить обо мне всякое – и чем ужаснее, тем лучше для него.

– Оливер Белмонт в меня не влюблен… – Внезапно Альва кое-что поняла или решила, что поняла. – Погодите-ка… Оливер знает?

Выходит, в тот день на яхте Оливер имел в виду измену Уильяма. Услышав ее слова о том, что можно закрыть глаза на проблему, он решил – она знает об интрижке мужа и только притворяется, что ничего не происходит – так делают многие жены, попавшие в подобную ситуацию. А она-то думала, он намекал на ее собственные переживания.

Но как же так? Оливер знал об измене Уильяме и ни разу не сказал ей об этом? За все время, пока муж был в отъезде, не сказал ни слова! Повсюду ее сопровождал, чтобы она не успела что-нибудь заподозрить. Усердно защищал друга – пока не услышал ее слова о том, что можно на все закрыть глаза.

Да как он посмел спрашивать ее о счастье, когда сам участвовал в этом обмане?

Он был частью обмана. Оливер – лжец.

Вот, кажется, и нашлось то средство, которое избавит Альву от глупой и отчаянной привязанности к нему.

– Что он знает? – спросил Уильям.

– Знает о вас и герцогине. Она мне во всем призналась в письме.

Уильям на мгновение замолчал. Потом проговорил:

– Я бы хотел увидеть это письмо.

– Оно хранится в безопасном месте.

– Герцогиня вам наврала. Она сейчас очень сильно расстроена – возможно, она даже не в себе. Мандевиль оставил ее в непростых обстоятельствах. Как вы знаете, я с ней виделся, но в этой встрече ничего такого не было. Альва, не верьте ей. Она играет в карты. У нее много долгов.

– Нет, она рассказала мне правду – других причин преподнести все так, как она это сделала, у нее просто быть не может. – Альва почувствовала ком в горле. – Если в вас еще осталось уважение ко мне, гордость или самолюбие, вы должны покончить с этим спектаклем.

Уильям сел в кресло и закрыл лицо ладонями. Опустив руки, он сказал:

– Это совершенно ничего для меня не значило.

– Какая злая ирония. Для меня это значит очень много.

– Но почему? Я даю вам все, в чем вы нуждаетесь. У мужчин… у нас есть постоянные… потребности. И я не хотел обременять вас… – Он осекся. Его лицо стало пунцовым.

Альва тихо произнесла:

– Она была моей самой близкой подругой. Вы что, не могли остановить свой выбор на ком-нибудь другом?

Уильям ничего не ответил.

– Вы предали и оскорбили меня. Но хуже всего то, что вы подвели детей – и наших, и ее. Не понимаю, как вы осмелились рисковать будущим девочек. Если пойдут слухи…

– Никаких слухов не будет.

– Молитесь, чтобы их не было. Потому что в противном случае у наших дочерей нет будущего. Пятно на их репутации останется на всю жизнь. А учитывая, что шансы близняшек и без того значительно подорваны…

– Да, да, я согласен, это было опрометчиво с моей стороны! Но ведь я делал это не один. Она…

– Если бы не девочки, я бы заставила вас обоих предстать перед судом, как настоящих преступников. Но я знаю, каково это – идти на уступку при выборе мужа, и не желаю им подобной участи.

– Вы хотите сказать, что, выбирая меня, пошли на уступку?

– Да. Я могла найти кого-нибудь получше.

– Вроде Мандевиля? Посмотрите, что он сделал с Консуэло.

– Да, бедняжка. Будь у нее шанс стать вашей женой, ее предал бы американский джентльмен. Это было бы гораздо лучше.

– Я отдал вам Мраморный дом! Хотя не должен был этого делать – я ничего вам не должен. Я порядочный мужчина, и любая другая женщина была бы мне благодарна.

– Благодарна за предательство? А если бы так поступила с вами я?

– Ваша злость…

– Справедлива и заслуженна! Или вы с этим не согласны?

Уильям помолчал и ответил:

– Согласен.

Он провел рукой по волосам. Встал. Пару раз прошелся по комнате.

– На самом деле я рад, что это выяснилось. Все кончено – она написала об этом? Я хотел закончить все и забыть, но почувствовал, что должен предложить ей материальную поддержку. Надеюсь, вы сможете простить меня.

– Вы думаете, все так просто? Я еще не решила, что должна предпринять в этой ситуации.

– Предпринять? Тут нечего предпринимать – я сказал вам, все кончено, и мне очень жаль. Что еще вам нужно?

Альва посмотрела на мужа в упор. Он говорил всерьез.

– Мне нужно время, чтобы все хорошенько обдумать.

– Вы же не думаете о разводе? – фыркнул Уильям. – Это было бы просто смешно.

Его самонадеянность стала последней каплей.

– Не смейте указывать мне, о чем думать. – Альва встала. – Честное слово, мое терпение заканчивается. Видеть вас больше не могу. Убирайтесь из моей комнаты. Сию минуту.

– Моя дорогая. – Уильям потянулся к ней.

– Не смейте, – произнесла Альва, сделав шаг в сторону. Ее трясло. – Если бы я знала, что мне это сойдет с рук, я бы вырвала сердце у вас из груди и скормила вашим псам.

Он поднял руки, словно сдаваясь:

– Я понял. Но завтра…

– Убирайтесь.

– Вы имеете полное право злиться на меня, но…

– Вон! – Она схватила первое, что подвернулось под руку – тарелку с горкой вишневых вафель – и швырнула в Уильяма. Тарелка ударилась о каминную полку и разлетелась вдребезги.

Не будь Альва в ярости, она бы расхохоталась при виде того, как муж пулей вылетел из комнаты.

Она заперла дверь на ключ, подошла к кровати, взяла подушку, прижала ее к лицу и закричала.

Успокоившись, Альва вышла на балкон – зализать раны. Нет, она не чувствовала себя несчастной. В любом случае, сейчас она в лучшем отеле Парижа. В сейфе внизу хранится ее жемчуг, когда-то принадлежавший императрице, чей дворец – на другой стороне улицы. Она родила троих детей, которые живы и здоровы, – и она оставалась собой.

И все же ей было жаль себя – но разве Альва не заслужила немного жалости? Она покорила высшее общество, хранила домашний очаг, заботилась о нуждающихся, и муж все равно предал ее. Его лучший друг, который когда-то уверял ее в своей любви, знал об этом предательстве и скрыл его. Ее лучшая подруга оказалась непосредственной участницей этой грязной интриги. И это было, возможно, самое худшее – то, что Альва не могла разделить свою боль с единственной подругой, которой всю жизнь поверяла горести и невзгоды.

Но почему? Почему это случилось с именно ней? Она же всегда была примером для подражания, черт возьми.

Над улицей Риволи, над садом Тюильри, Сеной, Левым берегом и всем Парижем разнесся ее крик:

– Я всегда была примером для подражания!

И это была не жалоба – это было предупреждение.

Прямо сейчас Альва не могла позволить себе погрузиться в мысли о разбитом сердце, о том, какой доверчивой она оказалась и как жестоко была обманута. Думать об убийстве или разводе тоже не представлялось целесообразным. Никакие радикальные меры, принятые сейчас (и ставшие достоянием общественности) не пошли бы на пользу ее главной цели – как можно скорее выдать замуж Консуэло. Всю жизнь Альва постигала тонкости подобающего поведения в обществе. Пусть оно еще немного ей послужит.