Тереза Фаулер - Порядочная женщина

– Когда строили «Вэлиант», – ответила Альва.

Так, значит, он не предавал ее?

Он ее не предавал.

Она добавила:

– До этого тоже, время от времени. На протяжении нескольких лет. Прошу, скажите, что вы ничего не знали.

– Я не знал, что у него отношения с вашей подругой. Но были и другие, и о них-то я и пытался вам сообщить. Только вы не хотели ничего слышать.

– Я была упряма.

– Вы были благородны. А вот он – настоящий подлец и… Но как вы узнали о том, что между ними происходит?

– Она написала мне обо всем в письме, которое ждало меня в Ницце во время нашего путешествия по Индии.

– Боже мой… Так вот из-за чего вы так расстроились!

– Помните, как на «Вэлианте» вы спросили, придаю ли я значение счастью?

– Помню.

– Но если вы ничего не знали о тех женщинах и не думали, что я тоже в курсе происходящего, почему вы задали тот вопрос?

– Потому что знал, как вы несчастны. На протяжении всего круиза вы были сама не своя. Я беспокоился о вас.

– И это все?

– Все. Но вы говорите, что узнали об измене только в Ницце…

– Я прочла письмо в поезде.

– И все же вы были не в духе и раньше.

«Потому что вы находились рядом. Потому что вы всегда так близко и так далеко».

Альва пожала плечами:

– Возможно, интуиция мне что-то подсказывала.

Оливер присел на ближайшую скамейку.

– Не могу поверить тому, что вы говорите. – Он поднял на нее взгляд: – И он все подтвердил?

– А вы думали, у нее просто воображение разыгралось? Простите, совершенно не понимаю, с чего я вдруг начала ее защищать… Да, он все подтвердил.

Альва присела рядом и почувствовала запах его любимого лосьона… Запах Оливера… Ее друга, который знал, что она несчастна, и не постеснялся ее об этом спросить.

– А я предположила, что вы все знали и поэтому исчезли. Ни в Нью-Йорке, ни в Ньюпорте вы не появлялись.

– Как я уже сказал, я был в отъезде. Политические вопросы. Я все еще не понимаю – как после всего этого он пошел еще дальше и в открытую связался с Нойстреттер?

– Я сама заставила его это сделать. Для отвода глаз. Об этом не знает никто, кроме Корнеля. Возможно, Уильям поставил в известность герцогиню, не могу сказать.

– Значит, вы с ней до сих пор не виделись?

– Я ей даже не написала. Не могу собраться с духом. И заклинаю вас – ради благополучия девочек не делитесь ни с кем этой информацией.

– Можете на меня рассчитывать. – Оливер приблизил к ней свое лицо. – Слышите меня? Я совершенно серьезен – я хочу, чтобы вы на меня рассчитывали.

По старой привычке сердце Альвы затрепетало в ответ на его слова. И по старой же привычке она его усмирила.

– Благодарю. Не стану отрицать, в последнее время настроение у меня неважное. Добродетель – слабое утешение, когда дом опустел, а те немногие друзья, что у меня еще остались, заняты своими делами. Конечно, меня поддерживают сестры, но поблизости живет только Армида, а я не хочу становиться для нее обузой. – Она встала со скамейки. – Давайте прогуляемся? Расскажите, как у вас дела.

По заснеженным дорожкам парка гуляли и другие пары, юные и постарше. Встречались и дамы, гулявшие вдвоем. Мужчины, обсуждающие затянувшуюся депрессию и ее влияние на их деньги. Дети гонялись друг за другом, играли в снежки и делали снежных ангелов и снеговиков на поляне.

Оливер рассказал, что недавно основал прогрессивный еженедельник «Вердикт» и стал его издателем, редактором и репортером. Это позволило ему делиться своими взглядами и чаяниями в отношении политики страны. В газете он критиковал бизнесменов и политиков, подверженных коррупции, империализму и корпоративной алчности – недугам, которые делали общество местом, непригодным для обычного человека. Его острое перо не знало пощады.

– А ведь раньше я играл с этими джентльменами в теннис, они принимали меня в своих домах. Знаете Эндрю Карнеги? Только он перешел на мою сторону. В отличие от, скажем, моего брата Августа. Он перестал со мной разговаривать.

– А от меня отвернулись все Вандербильты. Нам остается только черпать в этом силы.

– Вот только они заняты тем же.

– Да, вот только правда на нашей стороне. – Альва засмеялась.

Когда они дошли до Иглы Клеопатры, обелиска напротив Музея Мет, она сказала:

– А вы знаете, что после того, как египетское правительство предложило установить обелиск, за все заплатил отец Уильяма? Сто тысяч долларов ради того, чтобы жители города имели возможность взглянуть на частичку Древнего Египта. Он был хорошим человеком. И он был бы весьма недоволен своим сыном.

– Я помню, что вы ему очень нравились. Как и мне. «Хоть и мала, неистова и зла». Шекспир.

– «Неистова». Мне это по душе.

– Как Жанна д’Арк.

– Вот уж кто был по-настоящему неистов.

– Только видеть вас горящей на костре мне бы не хотелось.

– Но я ведь теперь еретик. Меня вполне может ожидать такая участь.

Когда они вернулись на ее улицу, Альва спросила:

– Вы собираетесь провести вечер с родными?

– Да, сейчас поеду к Перри – возможно, чтобы до него добраться, мне понадобятся сани. Присоединитесь к нам?

– Спасибо, но я откажусь. Армида приедет на мессу со своей подругой мисс Крэйн, а после мы ужинаем у меня дома. У меня дома, – повторила она. – Как здорово это звучит – мой дом.

– Вы его заслужили.

– Не могу не согласиться.

Оливер протянул ей руку.

– Значит, друзья?

– Друзья. – Альва ответила на рукопожатие.

Хотя его появление этим вечером и не походило на рождественское чудо, оно все равно было подарком.

Снежинки танцевали в свете фонарей, окружавших церковь. В потоке поднимающихся по ступеням людей Альва увидела знакомую фигуру и сказала своим компаньонкам:

– Можете меня не ждать – я хочу кое с кем поговорить.

Она пробралась сквозь толпу к мужчине, который привлек ее внимание.

– С Рождеством.

Уорд Макаллистер обернулся, узнал ее и остановился. Лицо его было утомленным, наряд же, как всегда, безукоризнен.

– Боже мой, неужели Альва Вандербильт собственной персоной! Невероятно! Как проходит ваше Рождество?

– Уже неплохо. И, смею надеяться, станет еще лучше, если вы примете мои извинения.

– Кажется, этим вечером в вас вселился дух Христов! – Слова Уорда балансировали на грани сарказма, однако не переступили ее – наверное, в некоторой степени благодаря жизнерадостности, которую Альва изо всех сил пыталась излучать. Он продолжил: – И пусть не говорят потом, что Уорд Макаллистер не способен на благородный поступок! Эта неожиданно протянутая вами оливковая ветвь и меня наполнила великодушием.

– Очень этому рада. Вы, наверное, слышали, что я сейчас испытываю некоторые трудности…

– Прошу вас, – прервал он, выставив вперед руку. – Только не просите помощи – я не уверен, что моего великодушия на это хватит.

Она покачала головой:

– Нет, что вы. Я просто хотела сказать, что жалею о том, как с вами обошлась. Я собиралась прийти на ваш вечер независимо от того, что писали в газетах. Клянусь вам, я даже помню свой наряд – в вашу честь я надела ярко-желтое платье. Я уже собиралась выезжать, но муж мне не позволил. Но в том, как я себя вела после, мне винить некого. Я думала только о себе. Меня волновала моя репутация в глазах общества, а на самом деле мне стоило позаботиться о том, чтобы сохранить свою репутацию в глазах достойных людей.

Уорд улыбнулся.

– За словом в карман вы никогда не лезли.

– Но я говорю от чистого сердца!

– Да, прекрасно это вижу и понимаю. Я тоже был не прав – гордость помешала мне позвонить, когда я получил вашу записку. Хотя все же меня вы обидели сильнее, чем я вас. Мне очень хочется быть достаточно великодушным, чтобы не замечать эгоистичных поступков. Так что ваше извинение принято. Нас обоих научили скромности те неприятности, которых мы не заслужили. Вы не хуже моего знаете об опасности, которой чревато совершенство, – оно привлекает насмешки и издевательства. И все же мы не можем позволить себе играть какую-то другую роль.

Вокруг них начинали собираться любопытные. Уорд предложил ей свою руку.

– Идемте вместе?

– С удовольствием.

Альва присоединилась к скромной компании, собравшейся в этот мартовский день у нее в гостиной, где повсюду стояли вазы с розами – все утро приходили цветы от друзей Консуэло в честь ее восемнадцатилетия. Этот способ высказывать теплые чувства вошел в моду совсем недавно, но уже неплохо отразился на благосостоянии цветочников. Альва радовалась тому, что дети тех, кто отвернулся от нее, не отвернулись от ее дочери.

Светская жизнь сыновей была не менее бурной. Если не считать официального слушания о разводе, их жизнь прочно встала на новые рельсы, и они все прекрасно к этому приспособились.

Гарольд, который вместе с Консуэло и Армидой ждал ее, чтобы покататься на велосипедах, спросил:

– Почему так долго?

– Я переодевалась. – Альва продемонстрировала им свои новые шаровары – замечательное изобретение, которое она впервые увидела на прошлой неделе во время выставки цветов в Медисон-сквер-гарден, где две женщины с велосипедом демонстрировали у своей палатки, как удобен этот забавный наряд.

– Первый раз вижу женщину в брюках.

– Будь уверен, не последний, – улыбнулась Армида. – Я тоже собираюсь себе такие купить. Оглянуться не успеешь, как все дамы начнут подходить к выбору одежды так же разумно, как твоя мама.

– Я никогда такое не надену. Ни за что, – заявила Консуэло.

Альва рассмеялась.

– Ты просто не видела презентации! Если они окажутся настолько идеальными, как расписывали те дамы, я сожгу все наши юбки.

Они спускались по лестнице в холл, когда в дверь позвонили. Альва предвкушала доставку очередного букета, но нет – лакей распахнул дверь, и на пороге возник Уинтроп Резерфорд, которого Альва давненько не видела, с охапкой алых роз.