– Наверх.

Когда Альва закрыла за ними дверь своей спальни, Консуэло заявила:

– Ваши усилия бесполезны. Я буду его женой. Мы помолвлены уже несколько месяцев.

– Считайте, что помолвка расторгнута.

Консуэло метнула в нее яростный взгляд.

– Почему вы стараетесь разрушить мою жизнь?

– Я? Вообще-то ее разрушит Резерфорд, если я не остановлю тебя или его.

– Он сказал, что был и в Париже, и в Лондоне. Он пытался увидеться со мной. Он не получил ни одного из моих писем. Как вы можете быть такой жестокой?

– Если бы не я, он бы уже тайно с тобой обручился.

– Я уже взрослая и могу сама выбрать себе мужа.

– Неужели тебе хочется превратиться в хорошенькую чековую книжку для человека, которому на тебя плевать?

– Вы его не знаете! Он любит меня!

– Долгие годы, которые ты провела, свернувшись на диванчике с книжками, полными поэзии, философии или истории, я слушала о его похождениях. Он, не скрываясь, искал внимания исключительно состоятельных юных леди до тех пор, пока не получал отказ от их отцов – между делом он также состоял в отношениях с замужними дамами, для которых был чем-то вроде любимой зверушки. Консуэло, никто не воспринимает его всерьез, оттого он до сих пор не женился. Поэтому преследует тебя – ты настолько наивна, что ему уже почти что удалось воплотить свой план.

– Он предупреждал, что вы будете говорить подобное! Мне все равно – это всего лишь сплетни.

– Господи, неужели ты действительно ничего не понимаешь?

– Он сказал, что вы мне завидуете, потому что вас никто никогда не любил. Поэтому вы не даете нам встречаться. Вы не уважаете меня, не верите, что я могу принимать самостоятельные решения.

– Человек, за которого тебе якобы хочется выйти замуж, сделает тебя несчастной. Я не могу этого допустить.

– Тетя Элис не говорила Гертруде, за кого выходить.

– Правильно, но Корнелю говорит. Гертруда, в отличие от вас, слишком умна, чтобы выбрать жениха, который не понравится родителям.

– Вы оскорбляете меня на каждом шагу! – расплакалась Консуэло.

– Ты путаешь оскорбление с констатацией фактов, – произнесла Альва, стараясь не выходить из себя.

– Вы считаете, что я не имею права жить так, как мне хочется?

– Если ты тайком выйдешь за этого человека, я лично возьму ружье, выслежу его и пристрелю. Я не шучу. Если ты не в состоянии избавиться от него самостоятельно, я решу этот вопрос раз и навсегда!

Консуэло в ужасе развернулась и вышла из комнаты.

Дрожащими пальцами Альва нажала на кнопку, чтобы вызвать дворецкого. Когда он пришел, она проинструктировала его:

– Моя дочь не должна покидать дом без сопровождения мисс Харпер. Также все письма, которые она отправляет, и все посетители, которые приходят к ней, должны получать мое одобрение.

– Да, мэм.

Когда он покинул комнату, Альва подошла к окну. Ей было жарко, грудь сдавило. Она едва успела понять, что происходит, как ее вырвало в вазу. Согнувшись пополам и задыхаясь, она поборола новую волну тошноты и добралась до звонка горничной. Та застала хозяйку скорчившейся у подоконника. Теперь Альве было страшно, кожу покрыл холодный пот. На «Вэлианте» когда-то произошло то же самое. Возможно, с ней что-то не так.

– Прошу прощения, – махнула Альва в сторону вазы. – Вызовите, пожалуйста, доктора и пошлите за миссис Джей.

– Я умираю? – спросила она доктора после осмотра. Люси Джей стояла рядом, и на ее лице был написан тот же страх, что мучил и Альву. – У моего отца были проблемы с сердцем. Он с ними не справился.

Если не сказать больше.

– Ваше сердце и нервная система перенесли серьезное потрясение. Но если вы позволите себе отдохнуть и будете избегать дальнейших расстройств, то обязательно поправитесь.

Доктор достал из чемодана флакончик лауданума, объяснил Альве, как его принимать, и ушел, сказав, что проведает ее завтра.

– Какое облегчение, – проговорила Люси, проводив его.

– Да. Если он не ошибся.

– Конечно, не ошибся. Вы уже выглядите гораздо лучше.

– Не говорите об этом моей дочери.

– Не говорить? Но она же волнуется.

– Пусть поволнуется еще немножко.

Приняв лекарство и отдохнув несколько часов, Альва снова почувствовала себя собой. Грудь больше не давило, тошнота прошла. Тем не менее она уединилась в своей комнате, оставив шторы задернутыми. Люси распорядилась, чтобы домочадцы вели себя потише. Теперь оставалось только дождаться, что решит Консуэло.

На следующий день, спустя полчаса после непродолжительного визита Консуэло в сумрачную спальню Альвы, Люси доложила:

– Она спросила меня, есть ли шанс, что вы измените свое решение. Я сказала, что нет.

– Хорошо.

– Еще я сказала: «Если вашу матушку что-нибудь расстроит так же сильно еще раз, удар может оказаться смертельным. Не думаю, что вам хотелось бы принять на душу такой грех».

– Это серьезное заявление. – Альва от всей души понадеялась, что оно также является и серьезным преувеличением.

– Серьезное, но чего не сделаешь ради общего блага. И оно уже возымело свое действие!

– Да? Что же произошло?

– Она попросила меня сообщить мистеру Резерфорду, что не выйдет за него.

– Ах, какие прекрасные новости! – обрадовалась Альва. – Вы уже написали ему? – Люси кивнула. – Надеюсь, она все же руководствовалась моими доводами, а не угрозой. И все-таки я рада, что все получилось.


Герцог Мальборо прибыл в Ньюпорт поздно вечером в последнюю субботу месяца. Вместе со скромной свитой и объемным багажом он был доставлен в Мраморный дом прежде, чем публике удалось его увидеть. Общественное любопытство было удовлетворено лишь на следующее утро, когда вместе с Альвой, Консуэло, Вилли и Гарольдом герцог посетил Троицкую церковь.

В торжественной обстановке, которая сдерживала реакцию публики, Альва воспользовалась возможностью сказать Мэйми Фиш голосом, достаточно громким, чтобы его услышало ближайшее окружение:

– Сегодня с трех часов двери Мраморного дома будут открыты – герцогу не терпится познакомиться с жителями Ньюпорта.

– Да, это правда, – подтвердил герцог. – Очаровательное место.

В три часа пять минут в дом уже набилось столько гостей, что лакеям Альвы и полиции Ньюпорта пришлось удерживать оставшуюся толпу на пороге.


В такие дни Альве больше всего не хватало Уорда Макаллистера.

В конце января тот ужинал в клубе «Юнион». Подойдя в очередной раз к его столику, официант обнаружил, что клиент мертв. Перед ним стояли ребрышки, зажаренные с картофелем, горошком и трюфелями, и бокал красного вина, которое Уорд принес с собой. Похоже было, что он просто перестал дышать… Далеко не худшая из смертей, и многие потом говорили, что он и сам одобрил бы такой способ уйти из жизни.

В прошлом, когда Альве требовалось проработать затейливый план действий, они собирались с Уордом у него или в гостиной ее дома на Пятой авеню и обсуждали все шаги, пока дети играли или спали наверху. С ним обо всем можно было говорить запросто и без обиняков. Она всегда могла поделиться своим беспокойством, не боясь показаться эгоистичной или жадной. Он был ее другом.

Послужили тому причиной поздний час, напряжение, которое она испытывала в течение дня, а может быть, алкоголь или принятый лауданум, но Альве почти удалось убедить себя, что Уорд сидит рядом с ней на диванчике, положив открытый блокнот на столик и по своему обыкновению зажав карандаш на весу между кончиками пальцев…

«А теперь давайте определим цель нашей кампании», – сказал бы он.

«Я хочу увидеть, как моя дочь окончательно порвет с мистером Резерфордом и будет помолвлена с герцогом Мальборо».

«А разве Резерфорд до сих пор представляет какую-то угрозу?»

«Присматривать за дочерью я пока не перестану, это наверняка».

Тогда Уорд скажет: «Что ж, очень хорошо. Вы собираетесь дать бал, и герцог будет на нем почетным гостем, так?»

«Да, мне бы хотелось организовать что-то похожее на тот бал, где почетной гостьей была герцогиня Манчестерская».

Он услышит горечь в ее голосе и скажет: «Милая моя, пора вам уже избавиться от этого бремени! Ни к чему так себя мучить. Это не приносит вам никакой пользы».

«Я поступаю так не ради своей пользы».

«Да, я это прекрасно вижу».

«И я пригласила вас не для того, чтобы выслушивать лекции о всепрощении».

«Я еще и не начинал читать лекцию! И не собираюсь, – добавит он, увидев, что она и без того еле держит себя в руках. – Расскажите мне о бале».

Альва расскажет обо всех приготовлениях, которые ведутся в Мраморном доме, о развлечениях, которые заказала, о блюдах, которые будут поданы, о списке гостей, который она подготовила, включив в него даже тех, кто до сих пор отказывался принимать у себе разведенную женщину – она надеялась, что их желание оказаться в числе счастливчиков, получивших возможность поговорить или потанцевать с герцогом, победит негласно принятый обычай предавать ее остракизму. А потом они оправдают свой визит тем, что, будучи истинными христианами, простили Альве ее прегрешения. Такой ход событий ей нравился.

Исключение Альва сделала только для Вандербильтов – они приняли сторону Уильяма, поэтому их она простить не могла. На сердце от этого было тяжело, но ничего не поделаешь – иногда жизнь тяжела.

«Я пригласила Оливера Белмонта, он будет принимать гостей вместе со мной…»

«Вот как».

«Что это значит?»

«Его вы в повестке дня не упоминали».

«Оливер не входит в мою повестку дня».

«Отчего же? Вы прилагаете столько сил, чтобы герцог заинтересовался девушкой, мать которой стала чуть ли не персоной нон-грата в высшем обществе. Вы делаете все возможное, чтобы вновь занять в этом обществе достойное место. Но вы не делаете ничего ради собственного счастья?»

«Я буду счастлива, когда первые два условия будут выполнены».

«Пфф. Положение в обществе еще никому не приносило счастья – а вам и подавно не принесет. У вас в одном мизинце больше ума, чем эти недалекие дамочки могут себе вообразить».