- А-а-а, - протянула Полина и усмехнулась: – Тогда ему здесь раздолье.

- Чего далеко ходить? Одна Слава Таранич чего стоит, - почти зло хрюкнула Рита.

- А мне Славка нравится, - улыбнулась Полька. – Забавная девчонка… Живая.

- В рот ему смотрит, бегает на задних лапках. «Ваня, твой кофе», «Ваня, с чем сосиски?», «Ваня, сю-сю-сю». Хоть бы в зеркало глянула, альбиноска, - Рита вздохнула и посмотрела на Полину: - К тебе не относится, ты яркая. И на тебя он как раз поглядывает.

- С лица воды не пить…

- И только я невезучая.

- Нашла, в чем невезение видеть, - негромко рассмеялась Полина. – А если наоборот, это и есть удача?

- Поль… А правда у тебя муж – олигарх?

- А что? – хитро спросила Полька.

- Лиза Розанцева говорила просто… В общем, если правда, то представь себе, что тебя не то что олигарх или там… Мирош… вообще никто не любит.

- Иногда мы просто не замечаем. Потому что мечтаем о несбыточном, - задумчиво проговорила Полина. – А с олигархом мы расстались, если тебя это утешит.

- Значит, правда, - Риткин голос прозвучал уныло, она хотела еще что-то сказать, но была прервана настойчивыми хлопками.

Голос Вайсруба донес до них недовольство происходящим:

- Наговорились, девочки? Кому-то сегодня на съемку. Давайте уже добьем, а?

И они добили – запись и в чем-то себя самих. Полина, едва ли не впервые оценив преимущество близкого расположения студии от гостиницы, сдерживая волнение, собиралась, словно на первое свидание.


Словно она тысячу лет не видела Ваньку. Словно он ее там ждет.

Они и правда сейчас виделись редко – так были составлены их графики. Случайно или намеренно, она не знала. И склонялась к той или иной версии в зависимости от настроения и усталости.

Даже на съемках первого клипа у них не было ни одного общего дня. Мегасценарий, предложенный мегазнаменитым режиссером, не предполагал их существования в одной съемочной реальности.

И все, что ей оставалось – наблюдать его пробежки в раннюю рань вокруг парка, завтракать почти вместе, если можно так сказать о нахождении одновременно в одном большом зале отельного ресторана порой в разных его углах, и далеко не каждый день пересекаться в студии.

Она измучилась – от Ивана и от себя. Не жалела ни минуты, что пошла на прослушивание, подписала контракт, приехала в Берлин. Но однажды осознала, что сама не знает, чего ждет. И хочет ли… Бабочка, запутавшаяся в паутине. И по странному стечению обстоятельств, Полина сама была тем пауком, в чью паутину угодила.

Несмотря на нервозность, с которой провела весь сегодняшний день, в павильон она входила удивительно спокойной. Естественный макияж, распущенные по плечам волосы, тонкое темно-синее платье с небольшим декольте, струящееся по фигуре, и туфли на высоком каблуке и с ремешком вокруг тонких щиколоток.

На площадке был перерыв. Режиссер топтался по кругу, бубня что-то в трубку. Оператор сосредоточенно пялился в монитор. Стилист с гримером колдовали над Иваном. А между всеми ними вилась Славка с неизменным кофе.

Мирош, словно бы почувствовав ее присутствие в павильоне, поймал ее взглядом еще на входе. Секунда – и кисточкой прошлись по его лицу, сейчас выбритому. Секунда – и зелень его глаз сосредоточилась на ее фигуре. Маленькой, тонкой, хрупкой. Почти фарфоровой. Белый фарфор с голубоватыми прожилками ве?нок и узором глаз.

От макушки до каблуков – еще несколько секунд.

А потом на него напала пиранья:

- Я кофе принесла! – какой, блин, сюрприз!

- Да, спасибо.

- Сахару добавить?

- Я несладкий, Слав.

- А сегодня остальные будут?

- Нет.

Его одиночные сцены уже отсняли с утра.

Первый клип сделали вообще за один день. Прогулки по городу не требовали большого количества усилий. Второй был сюжетный, сложный. И здесь им с Полиной предстояло сниматься вместе. Лирическая, мать ее, героиня. В общем-то, лиричнее некуда.

В конце концов, в альбоме каждая песня о ней. Справедливо, она пришла за своим.

Только вот что со всем этим дерьмом делать ему?

Почти две недели Мирошу удавалось держать дистанцию. После того, как он забрал ее из аэропорта, это было лучшим решением. Им удалось достигнуть видимого перемирия, хотя, впрочем, все, что было до того, и войной-то не назовешь.

После его выходки на последней репетиции в Киеве, их графики действительно максимально разгрузили от пересечений друг с другом. Маринке, разумеется, донесли. Это играло Ивану на руку. Потому, к счастью, записываясь в Ханса Тонстудио с кем-то из ребят, он выдыхал – и мог думать о том, что они играют в тех же стенах, где писали свои нетленки Игги Поп и Дэвид Боуи. И не думать о По?линых бесконечно длинных ногах. И запястьях. И пальцах, господи!

Как вот прямо сейчас, когда она приближается.

- То есть будут снимать только вас? – не отставала Славка. И Мирош не выдержал. Приветственно махнул рукой Полине.

Она поздоровалась в ответ, когда подошла к ним.

- Кажется, я опять опоздала.

- Саша предупредил, что у вас запись затянулась, - улыбнулся Ваня. – Не жалеете вы спонсорского бабла.

- Мы?

- Я с первого раза записываю. Со съемкой хуже. Кучу дублей запорол.

- Сегодня?

- По жизни. Но сегодня иду на рекорд. Кофе хочешь? Или чаю?

- Я мигом! – обозначила свое присутствие белобрысая пиранья.

- Нет, не сейчас, - отказалась Полина, останавливая Славу, пристроилась на одном из раскладных стульев и осмотрелась. – На сколько мы здесь по плану?

- Часа четыре, - он оглянулся и крикнул: - Юль! Штофель!

Гримерша, наводившая красоту Польке в прошлый раз, сейчас обсуждала что-то с Мариной, которая электровеником носилась по площадке. Теперь, увидев ее, она быстро отбрехалась от их директора и примчалась к Полине.

- Ну, дорогуша, можешь просто порелаксировать, - прощебетала она. – Будем делать из тебя красотку!

Уголок Ванькиного рта забавно дернулся, темная бровь изогнулась, и он весело потребовал:

- Я тебя умоляю, только не переборщи!

- Когда это я перебарщивала! – возмутилась гримерша.

- Вишневая помада – это самый перебор, детка.


Полина тоже так считала, но переубедить гримершу, стилиста и режиссера, дружно доказывавших ее неправоту, ей не удалось. Пришлось смириться. А сейчас она смотрела прямо перед собой, пока Юля рисовала ей новое лицо для нового клипа, и думала о том, что Ванька знает про помаду и, выходит, смотрел то, что было отснято. Может быть, даже черновой вариант клипа. Это его группа, его альбом, его проект, его жизнь – приходится за всем следить. Он так живет. Вместе с Рыбой-молотом. В зеркале мелькнула мелкая Таранич. Долговязая моль.

- Мама… в смысле, Марина Анатольевна сказала, что там платье привезли.

- Еще пару минут, - пробубнила Юлька, продолжая орудовать на По?лином лице с видом малолетки, отдирающей лапки у кузнечика.

- Заканчивай, время! – прогромыхала Рыба-молот, оказавшись рядом. Окинула взглядом Полину и хмыкнула: - Прямо «Весна» Боттичелли.

- До мирового шедевра мне далеко, - улыбнулась Полина и глянула на Славку. – Платье где?

- Алена в кабинку занесла.

- Справа от входа, - пояснил Мирош. Сегодня, видимо, был образ «да я вообще мировой парень». – Если мои вещи помешают, сдвинь.

Что Полина и сделала, получив разрешение солнцеликого, чтобы не рассматривать, не вспоминать, как в точно таком же беспорядке, как сейчас в раздевалке, его вещи валялись в ее квартире. В их квартире. Брошенные, едва он исчез навсегда. Брошенные так же, как и она сама…

Не велика потеря, не велика ценность.


[1] Gyongyhaju lany (с венг.?—?«Девушка с жемчужными волосами») — песня венгерского коллектива Omega, записанная в 1969 году и выпущенная в альбоме «10 000 lepes». Песня была очень популярна в некоторых странах Восточного блока, таких как Польша, Чехословакия и Болгария. На песню «Gyongyhaju lany» были сделаны многочисленные кавер-версии, преимущественно в Польше (польск. «Dziewczyna o perlowych wlosach») и Чехии (чеш. «Divka s perlami ve vlasech»). Также кавер-версия была записана Франком Шобелем (нем. «Schreib es mir in den Sand»), а рок-группа Scorpions использовала музыку из «Gyongyhaju lany» в своей «White Dove».

Переодевшись, Поля взглянула на себя в зеркало, не сдержав улыбки. На этот раз, в отличие от макияжа, ей подсунули броское платье из шелковой нежно-зеленой ткани, по которой были разбросаны яркие разноцветные маки, с широкой юбкой и широкими рукавами, скользящими по рукам от малейшего движения.

Ее отражение в зеркале нравилось даже ей самой. Что уж говорить об окружающих. Стоило выйти на площадку, как режиссер – именитый киевский клипмейкер, операторы – главный и на бэкстейдже, несколько помощников из числа мужиков посворачивали шеи.

И никогда еще Мирош не был так близок к убийству, как в ту минуту. Убийству всех этих уродов, пускающих на нее слюни. Убийству массовому и жестокому. Ему казалось, что у него не одна голова, а три, как у того дракона. Первая – сейчас произносит какой-то текст, пытаясь не сбиться с разговора с Таранич. Вторая – прижата к земле вместе со всем телом, пружинисто готовящемся к прыжку на любого, кто заговорит с Полиной. Третья – та, в которой сохранены крупицы разума, пытающаяся помнить, почему ему даже на шаг нельзя к ней приблизиться.

Но все это ровно до того момента, пока Мирош не оборачивается и не позволяет себе разглядеть. Что-то перемыкается в нем. И из всех чувств остается только одно. То, которое он испытывал, когда увидел ее впервые на перроне киевского вокзала. Абсолютный, совершенный, почти детский восторг. И желание коснуться ее волос на зимнем ветру.