– Да, он в правду заснул! Ник, ты нам ещё нужен! – вдруг закричал он. Я же, ещё толком не понимая, чего от меня хотят, на автомате прокричал ему в ответ, – Я здесь! И я всё знаю!

Наставник тоже было опешил, но мгновенно собрался и, приняв правила игры, парировал мой громкий вызов своим новым громкоголосьем.

– Вот и отлично!

– И что будем делать? – закричал я.

– А пойдём и всех порвём! – закричал он.

– Я полностью – за! – закричал я.

– И я – за! – закричал он.

Пока же мы с Наставником прочищали наши голосовые связки и пробовали на звукопроводимость помещений компании, наши спутники стояли около нас и с недоумением взирали на происходящее.

Но, не они одни оказались в таком недоумённом положении. В тот момент, когда Наставник втолкнул меня в курилку, там предавалась своей столь страстной привычке парочка героев, бросивших вызов раку лёгких. Но если недалекое будущее в виде различных болезней, сопровождающих процесс курения, в виде своей неконкретности мало волновало их, то другие возможные непосредственные опасности ими переносились не столь мужественно.

Взятый обществом курс на ограничение мест легальной дислокации курильщиков, видимо, очень близко был принят этой парочкой, просто любителей подымить и, как оказывается, разящий меч закона в виде выписанных штрафов, уже не раз разил их за курение в неположенном месте, и у них благодаря этому выработался свой приобретённый условный рефлекс на неожиданное появление стражей порядка. И хоть штрафной удар по карману довольно ощутимо сказывался на курильщике, но ещё больше их волновало какое-то неуловимое чувство, заявляющее о несправедливости такого положения вещей. А ведь когда ты считаешь себя несправедливо обделенным (даже если доктора тебе уже давно твердят, о необходимости бросить курить), ты из чувства солидарности, или из жажды справедливости, продолжаешь вдыхать этот губительный для твоих лёгких запах свободы, который в конце концов приводит тебя к окончанию борьбы против деспотии Минздрава, где-нибудь в тихом уголке кладбища.

Так вот, наше внезапное и моё в частности, невольное вторжение под своды этого последнего уголка свободы, привёл в некоторое замешательство присутствующих там в тот момент людей из касты курильщиков. Их затуманенный взор ещё не успел отреагировать на наше внезапное вторжение, когда как физическая моторика тела стремительно отреагировала на возможную опасность, следуя командам условного рефлекса.

Когда же мы вторглись сюда, то они, как стояли, так и продолжали стоять, при этом один из них, поднося сигарету ко рту, изменил итоговое направление движение ручного контейнера с сигаретой и вместо того, чтобы подать её ко рту, с ускорением выбросил её за своё плечо. Что касается его приятеля, то он, находясь в положении смакователя, ничего другого не придумал, как только бросить сигарету себе под ноги, и затем с невозмутимым видом, наступить на неё ногой. Но как оказалось, превышение скорости рефлекса над мыслительным процессом, не всегда приводит к нужным результатам. Но этот вывод к ним пришел несколько позже, так как наступил черед второй части разыгравшегося спектакля, который и не дал им времени опомниться.

И если внезапность нашего появления, вызвала реактивную настороженность, то последовавшие вслед за этим наши крики, не вписывающие в нормальное поведение, вызвали у них столбняковую реакцию. Раскрытые рты, и в довесок к ним округлённые глаза – как ещё должен выглядеть благодарный слушатель, который, к слову, оказался невольным и вряд ли благодарным, в особенности из-за прерванного полета мысли. Но нам выбирать было некогда, а им деваться было некуда, так что наша эпическая выкрикная дискуссия, проходила под безмолвный шум случайных слушателей и наших временных попутчиков, которые всем своим видом показывали своё полное согласие с присутствующими курильщиками, и их общее видение ситуации (по их немому мнению) могло вызывать только общее недоумение.

Но для нас с Наставником в данный момент никого вокруг не существовало, каждый из нас старался вложить в своё трёхсловье весь имеющийся у него запас энергетики. И если мое громоголосье не выделялось из среднестатистического, то голос Наставника, вкупе с его спецификой слово выделения, вызывал у слушателей невольный забег мурашек. Но я был так разгорячен, что мне всё было нипочем. Не знаю, чем была вызвана моя ярость, но в тот момент, я могу сказать точно, именно она взяла в своё правление моё поведение.

Когда же Наставник, прокричал последнее «за», мы, наконец-то, решили вдохнуть окружающий воздух. Но если Наставник находился в своей привычной стихии, то для меня, не подверженному этой привычке, вдох не принёс желаемого результата. Я же, сославшись на своё отстранённое отношение к курению, выразил желание немедленно оставить это помещение, на что никто не выразил несогласия, и я в одиночестве пошёл в кабинет для собеседования.

Оставленная мною компания, уже состоящая не только из нашей группы, но в довесок разбавленная уже находящимися там курильщиками, извлекла из своих потайных карманов сладкие белые палочки и принялась придаваться размышлениям о сладости дыма отечества. Где ещё, как не здесь, в этом последнем пристанище вольнодышащих, можно пустить собеседнику дым в глаза, как фигурально так и реально, выказывая свою позицию на ту или иную проблему. Только один твой вид, когда ты задумчиво вытягиваешь дым из сигареты, а затем выдыхаешь вверх дымовые клубы, уже вызывает неподдельное восхищение. Разве мыслитель может выглядеть ещё как-то иначе, так что Роден со своим видением мыслителя, глубоко был не прав, и с этой точкой зрения согласились все присутствующие в курительной комнате.

Также вновь коснулись темы запрета курения в общественных местах. Кто-то, из ранее присутствующих в курилке, заявил, что данный запрет привнесёт свои негативные изменения в окружающий облик города. Ведь если раньше, у входа в магазин или какое-нибудь учреждение, вас встречал одинокий или же парный образ молодых девушек, задумчиво смолящих сигарету, то в связи с этими новыми законами, мы, возможно в скором времени, лишимся этого дополнительного архитектурного убранства, и эта примета времени, вскоре может полностью исчезнуть, с грустью закончил субъект. Остальная присутствующая компания решила не дополнять его рассказ и только через дым мечтательно продолжала фантазировать.

Перед каждым курильщиком возник образ стоящей, скрестив ноги, девушки, которая, согнув руку в локте, несколько отстранено, как-то в сторону, держала в руке сигаретку, при этом она всем своим весом, как бы облокотилась на свой фигуральный столик, поддерживаемый двумя скрещенными ножками. Ну и в довесок ко всему, её взгляд, направленный вдаль, застыл в ожидании героя, который бы вырвал её из оков повседневности. Но героя всё нет, и она вновь и вновь, с осадком в душе и горечью в горле от крепости сигарок, возвращается к рутине своих обязанностей. Примерно так проводила время оставшаяся честная компания, тогда как я принялся к подготовке к собеседованию, которая, собственно, и заключалась в восстановительном послеобеденном отдыхе.

Организм просто требовал этого, и я даже был рад, что Наставник и сотоварищи отклонились от прямого пути и завернули в курилку. Но времени, на которое я мог рассчитывать, было крайне мало, и я, не теряя драгоценные минуты, сходу увалился на кресло. Не знаю, сколько прошло времени – для меня это было как мгновенье, но шум открывающихся дверей вывел меня из другого измерения. Да это был Наставник и компания, которые на ходу о чём-то переговаривались. Когда же они зашли, то Наставник вновь спросил меня о готовности и, получив от меня положительный ответ, взял стопку документов со словами: «Ну, тогда пошли», возглавил наш дуэт.

По мере нашего обустройства за приёмным столом, Наставник по ходу дела счёл нужным посвятить меня в своё характерное видение человека, находящегося по ту сторону стола.

– Видишь ли? – начал он. – В чём состоит главная проблема, стоящая перед человеком, играющего роль соискателя места?

И не ожидая, моего предполагаемого ответа (надо заметить, что из ста его вопросов, разве что только десять имеют предпосылки для ответа) продолжил.

– Так вот, человеческая предсказуемость и есть тот фактор, который и становится для него наибольшей жизненной проблемой. Человек считает, что всё движется и изменяется согласно какому-то установленному порядку или расписанию. Впрочем, для утверждения этого мнения существуют различные, довольно веские жизненные примеры, как: смена в строгом соответствии со временем дня и ночи, времен года, да и ещё немало естественных факторов. Но человек, обобщая этот естественный фактор жизни, прилагает его ко всем своим частностям. В том числе и в нашем случае.

Для меня эта речь Наставника, честно сказать, оказалась малопонятной, можно сказать, что иногда его ассоциативность так далеко простиралась, что он сам в конце своей речи с трудом сводил нужные концы с концами, которые хоть и как бы сходились, но всё же имели разную окраску. Услышав от меня: «Мне не совсем ясно, что вы этим хотели сказать», Наставник, сделав паузу, продолжил с ударением на первом слове.

– Предсказуемость, вот на что нам надо делать упор, но этим мы воспользуемся на втором этапе собеседования, во время проверки стрессоустойчивости. Чем же предсказуем человек? А тем, что его подготовка к собеседованию строится согласно его сложившемуся представлению о данной функции жизни. Он уже примерно представляет, как должен пройти этот этап по принятию на работу, ему также известны возможные вопросы и самые практичные ответы на них. Но всё это не всегда так. Так что, давай сломаем стереотипы и дадим ему шанс удивиться.

Но первым удивился я, услышав его предложение.

– Я не против, – на автомате проговорил я. – Всё же он меня иногда удивляет, –подумал я уже про себя.

Наставник прищурился и продолжил, почесав затылок.

– Впрочем, для начала нужно познакомится с соискателем, ведь должны же мы знать с кем имеем дело. Да к тому же не каждый достоин иметь право на чудеса, ведь без запала мало что взорвётся.