В другой бы раз и в другом месте – для наших кандидатов первая же неудачная попытка открыть окно стала бы и последней, но здесь царит чужая воля, и каждый про себя думает, что от того, как он справиться с этой задачей, может зависеть его судьба, что, в принципе, не так уж и далеко от истины, только вот прямая дорога, не всегда бывает верной. И вот наши кандидаты стоят и всё упорствуют в своих сомнениях. А что же мы? А наш отдел наблюдает и покатывается со смеху. «Люблю, когда можно совместить приятное с полезным», – замечает Наставник, обращаясь к нам, но если все утвердительно поддакивают, то у меня (отчего-то!) это представление не вызывает восторга. Замечая это, Наставник, уже обращается ко мне:

– А у вас, как всегда, особое мнение. Но сегодня я не имею желание спорить и спускаю ситуацию на тормозах, – заявляет он, – просто не то настроение.

Но Наставника отвлекли позывные возгласы Антона: «Смотрите, он двигает стул. Ха-ха! Сейчас он нам покажет». Мы с Наставником обращаем свой взгляд в окно и, действительно видим, как крепкий молодец, взгромоздившись на стул, напрягшись со всей своей дури, пытается свернуть ручку окна. При этом он со всей силы сомкнул от усилий свои глаза, думая с помощью этого придать дополнительное усилие своим рукам. Но и этих двух дополнительных клапанов, как оказывается, недостаточно, чтобы сдвинуть гору, и наш герой с ненавистью ко всем предметам архитектурного ансамбля отстраняется от окна, чтобы отдышаться и, набравшись сил, осуществить ещё одну попытку.

– Тринадцатый подвиг Геракла, – заливается смехом Макс.

– Точно, – поддакивает Антон, – надо, пожалуй, в следующий раз взять с собой попкорн и газводы. А то как-то не комильфо.

– По мне-то лучше пиццы заказать, – в свою очередь ответил Макс.

– Можно и так, – ответил Антон, – ну, а если добавить музыкального сопровождения – то вообще, будет класс.

– Да, точно! Чего-нибудь типа Benny Benassi «Satisfaction».

– Ну, со стулом он выглядел куда эффектней Джексона, – ответил Антон.

– Ну, теперь наш выход. Давай, Ник, пошли, пока он там всё нам не вывернул, – обратился ко мне Наставник, и я, не совсем понимая, в чём дело, последовал за ним.

И вот мы с Наставником входим в зал, и перед нами предстает картина, которую бы одни, в зависимости от их видения окружающего, назвали бы эпично: «Несломленное упорство»; другие же, с ироничным взглядом на жизнь, прозвали несколько неэтично: «Заставь дурака богу молиться». Но, как бы то ни было – окно всё также не поддавалось, а наш кандидат уже себе лоб разбил.

– И что же вы здесь делаете? – последовал грозный вопрос Наставника.

Кандидат и так уже растерял всю свою уверенность, а тут ещё его и спрашивают о чём-то. И он, в недоумении только и смог пролепетать:

– Я… Тут… Это…

– Да я вижу, что вы тут самовольничаете. – Сказал Наставник и, подойдя к нему поближе, спросил, – А вы, собственно, кто такой?

Наш кандидат уже совсем растерялся и только мог делать, как издавать бессвязные звуки.

– Я, это… Они попросили… Я пытался, но оно – никак!

– Ну вы, я смотрю, мастер говорить. Так что я, как там вас… А, это… Попрошу освободить помещение. Здесь будет проводиться собеседование. Услышав последнее слово, наш герой сумел-таки собраться и выпалил:

– Но меня и вызвали сюда за этим.

– И кто же, интересно, вас вызвал? Если тот, кто имел на это право, то он сейчас находится перед вами.

Наш оппонент вновь растерялся и опять невнятно попытался объяснить ситуацию.

– Но меня вызвали. Здесь сидели двое. И я подумал…

– Вон оно как… И что эти двое вам сказали?

Лицо кандидата приняло вид лихорадочной рассудительности, которая выдала следующее:

– Они попросили меня открыть окно.

– И вы сразу ринулись выполнять их просьбу.

– Да, – почесывая затылок, ответил кандидат.

– Ну, раз вы такой исполнительный, то я попрошу вас очистить помещение, – сказал Наставник и направился к столу.

– Но… Я… – попытался, было как-то исправить ситуацию кандидат, но Наставник своей фразой: «Всё, собеседование закончено», – навсегда закрыл ему двери сюда.

Проводив взглядом кандидата до дверей, я посмотрел на Наставника, который в свою очередь смотрел на меня.

– Что-то не нравится? – спросил он меня.

– А разве здесь что-то может нравиться? Там, за стенкой, я это всё было принял за ребячество взрослых дядек, но это совсем не ребячество.

– И что же это?

– Вам виднее.

– Значит, по-твоему, я преступил какую-то черту, отделяющую хорошие поступки от плохих. А кто спрашивается, эту самую черту прочертил? Кто взял на себя право ограничивать нашу свободу действий, проведя эти границы нравственного, которые крепятся на их понимании мира? И что теперь выходит? А именно то, что согласно их мнению, всякий выход за пределы их понимания – есть преступление. По мне так, всякое ограничение свободы – есть преступление. И пусть я буду безнравственен по мнению нравственников, но я никогда не пойду на преступление по отношению к себе, ограничивая себя. Так что – никогда не бойся выйти за пределы понимания других людей, это всего лишь их данность, ограниченная их бытием.

– Ну, а как же насчёт ваших ограничительных границ.

– Лучше тебе не знать, – с какой-то скрытой угрозой прохрипел он, но потом, осознав, что ляпнул что-то не то, добавил. – Да разве я сам знаю?

Затем он поднялся и, подойдя к двери, открыл её и, посмотрев кто на очереди (хотя он, наверное, и так знал, но ему, видимо, захотелось пройтись), повернулся ко мне и сказал:

– Сейчас у нас будет молодая леди. Так что предложим мы ей… – Наставник задумчиво посмотрел на меня.

– Я думаю, вам видней. – Вставил я.

– Что? На окно намекаешь? – решил разрядить обстановку он.

– А почему бы и нет. Разве для вас есть разница?

– Не поверишь – есть! Ведь женский пол требует от нас особого подхода, так что физические задачи мы оставим для мужчин, а для женщин – оставим логику, в которой они непредсказуемы и тем интересны.

– В этом я с вами соглашусь.

– Ну, тогда дорогу молодым. Зови её, – сказал мне Наставник.

Что и было мною сделано. Вошедшая молодая девушка (надо бы уже забыть про это прилагательное, ведь немолодых и не было)… Так вот, эта девушка, приняв приглашение, после предварительного церемониала предстала перед нами во всей своей красе (она была великолепна).

Как всё-таки наши телефонные агенты смогли только по голосу определить внешние данные соискательницы? Ведь это практически невозможно. Ведь скольких людей ждало разочарование после того, как они видели в живую обладательницу чарующего голоса, ради которого они, забыв всё на свете, были готовы рвануть с ней хоть на край земли.

Видимо, и Одиссей, описывая сирен, слегка прилегендарил (что было одной из его основных характеристик), и дабы выказать себя столь отважным воином, взял и описал сирен подобным образом: мол, они своим коварным пением заманивали героев Эллады и коварно их губили. Но дело в том, что никто не знал, что с ними дальше случалось, ведь свидетели не выживали. Что сказать, конечно, сирены несли в себе опасность, но только не с той стороны, с какой рассказал нам Одиссей, воспользовавшись гласом слепого Гомера. Который, быть может, и потерял своё зрение, увидев вблизи этих страшил-сирен. («О, боже, свет мне больше не мил», – так и слышаться вопли Гомера). Ведь никогда не признается герой Эллады, что его товарищи погибли от разрыва сердца при виде несоответствия слышимого и видимого. Лучше он погибнет, по версии Одиссея, от коварства тех самых красавиц сирен-чудовищ, чем от страхолюдности настоящей сирены.

– Знаете, мы не хотим делать ни для кого никаких исключение, и я хочу, чтобы вы все это поняли. Я это говорю, потому что сегодняшние мои вопросы к вам, могут показаться для вас несколько странными, и в связи с чем, вы можете заподозрить нас в чересчур индивидуальном подходе, – одним залпом выпалил Наставник.

– Я, честно сказать, не совсем поняла, что вы мне сказали, – с улыбкой вымолвила Краса.

– Ну и ладно, – расплылся в улыбке Наставник. – А скажите, вот предположим, что мы с коллегой (причем, каждый из нас по отдельности) предлагаем вам работу, – Наставник кивнул в мою сторону, – сопоставимую по своим качественным и зарплатным характеристикам. Чьё бы вы предложение приняли?

– А отвечать надо при всех, или каждому на ушко? – спросила она.

– На ушко, конечно, более соблазнительно, но вот какая дурацкая задача – в ней непременно нужна гласность. – Ответил с сожалением Наставник.

– А работа в каком районе находится? – спросила она.

– В одном и том же.

– А транспортом обеспечите?

– Ну, конечно, – ответил Наставник. Тут решил вмешаться я и заметил, – Ну, я ещё точно не могу сказать.

– А я говорю – сможет, – вставляет Наставник.

– Ну ладно, – соглашаюсь я.

– А можно более подробно узнать про работу, – наивно спрашивает она.

Тут Наставник понимает, что с ним играют, и говорит:

– Так, я вас понял… Но давайте – серьёзно. Мне нужен ответ и желательно обоснованный.

– Так этот алгоритм известен всем. Но если вам интересно – то я расскажу. Я так вижу, здесь проблема выбора заключается в вас. Молодой или старый. Какой начальник лучше? Если они будут оба приставать – то молодой лучше, но если при этом старый менее жадный – то, пожалуй, это очко на его счёт. Опять же, остаётся невыясненным семейное положение обоих. Если допустим оба женаты – то перспективы на серьёзность в обоих случаях туманны. В обратном же случае, старый скорее вдовец, но возможно обременен детьми, желающих его наследства – то ситуация в принципе перспективная, но требующая силовых усилий. Молодой, в принципе, устраивает, но всё опять же зависит от его ветреных качеств. Опять же состоятельность обоих в наше время не зависит от возраста, так что молодой – может быть более состоятельным в денежном эквиваленте, чем старый, а старый – более состоятельным в постели, чем молодой. Что же ещё? – задумалась она. – В принципе, можно поработать и на двух господ, – закончила свою математическую задачку Краса.