Но я, делая вид, что ничего страшного не произошло, после её слов: «Вот видишь, уже первому вскружила голову, и он пал к моим ногам», – решился продолжить, только уже на другом, более устойчиво-предсказуемом тренажере. Лиза же, поначалу суетившаяся вокруг меня, после моих заверений, что всё в порядке, успокоилась и предложила мне более спокойный предмет – штангу.

– Штанга, так штанга, – с вызовом этой штанге ответил я.

– А чего ты зазевался-то? – спросила меня Лиза.

– Да так… Ладно, меня штанга ждёт, – ушёл я от ответа.

Увидев этот новый для себя предмет, я, честно сказать, не знал – с какой стороны к нему подойти. Штанга находилась на стойке для жима и предназначалась для поднятия этим способом. Я с серьезным видом подошёл к ней, взялся руками за гриф, а сам, тем временем, краем глаза наблюдал, что делают в подобном случае другие железо-толкатели. И надо заметить, здесь тоже были свои религиозные деятели, построившие свою религию на культе тела. Их нельзя было не заметить, а разойтись в узком коридоре – и вовсе было затруднительно.

Широкие плечи, закатанные в рукава «банки», мощный стан и кубики на прессе, говорящие о фундаментализме их носителя, а также ко всему этому взгляд, говорящий сам за себя, не поставят тебя в тупик его понимания, но а если всё же поставят – то ты вскоре несомненно поймёшь, что это за фанатик перед тобой. Попробуй поспорить с ним, и не сомневайся – он даст тебе свою проповедь. Их религиозный обряд включает в себя много подходные ступени работы с различными отдельными тренажерами, и это всё – для достижения нужного роста их самосознания, при виде роста их массы тела. Добившись массы тела, они уже принимаются за отточку своего учения, вырабатывая рельефность тела. Это дело нелёгкое, им приходится прибегать к различным методам самоограничения, в том числе и к сушке, что требует от них огромной силы воли, которая, благодаря их верованию, помогает им в своём нелёгком деле.

Я же, изучив краткий курс жима штанги, накинул на гриф пару блинов. Пока Лиза находилась там, в другом конце зала – я не собирался из себя корчить атлета. И вот я на скамейке, протянул к верху руки, чтобы удобнее взять гриф для жима штанги. Я срываю штангу с поддерживающих устройств и… Боже мой: «Сколько же она весит, мама!», – стонет мой внутренний голос. И перед моими глазами – уже не гриф штанги, а мне видится, что злой грифон уставился прямо на меня и ждёт, когда мои глаза окончательно выскользнут из орбит, за которые они уже слегка вылезли. Я не отпускаю штангу, а держу руки прямо, думая, что если я их опущу, то тогда уж точно никогда не смогу их поднять. Но весовая статичность штанги требует от меня динамики, и у меня есть только два выхода: первый – провальный, и второй – рискованный, сопряжённый с опасностями.

Что ж, раздумывать времени нет, с каждой секундой тяжесть штанги увеличивается, мои же силы только уменьшаются, таковы вероятностные законы физики, привязанные к человеческому фактору. И вот я рву штангу, и она, делая 5-ти градусный угол, присаживается на то место, где до этого находилась. Я же со вздохом облегчения присаживаюсь на скамью, оглядываюсь по сторонам и, видя, что мой подвиг остался без внимания, вальяжно встаю с места и, подходя к штанге, чтобы освободить её от блинов, со словами: «Ничего, в следующий раз», – убираюсь прочь, подальше от неё. Вернув блины назад, я решаю подойти к Лизе, но мой путь к ней лежит сквозь ровный строй усердно занимающихся спортсменок. А я же не имею права оставить без внимания окружающее – кто знает, где эти знания могут мне пригодиться (особенно на счёт этой дамы, в розовом комбинезоне, так грациозно тянущей к себе штангу).

– А вы не заблудились? – вновь неожиданно для себя, слышу я голос Лизы.

Так как анализ правильности работы со штангой той девушки в розовом, требовал от меня тщательного наблюдения за ней, то я, следуя прямым курсом, в тоже время слегка менял угол поворота моей головы в сторону объекта моего исследования. И видимо я слишком далеко зашёл в своих научных изысканиях, когда, не заметив Лизу, прошёл мимо неё.

– Да так и шею можно свернуть, – добавила она, когда я остановился.

– Разминаю шею после падения, – попытался оправдаться я, взявшись за неё рукой.

– Да-да, конечно, – поверила уж Лиза.

– Знаешь, что-то мне кажется, что сегодня не мой день. Я, пожалуй, всё, – высказал я своё намерение закончить тренировку.

– А я вот, ещё только разогреваюсь, – ответила Лиза.

– И что делать? – спросил я.

– Ладно, иди и жди меня в холле в кафе, и смотри там… Шею не разминай. – Сказала Лиза.

– Не беспокойся, – сказав, я двинулся к выходу.

– Конечно, – не преминула ответить Лиза, считавшая, что последнее слово всегда должно оставаться за ней.

Я же приняв душ, и переодевшись, уже минут через десять сидел в местном кафе при фитнесс-центре, ассортимент которого был представлен в соответствии со спецификой тех сеней, под которым оно находилось. Так что мне особо выбирать было не из чего, и я, дабы своим пустым сидением не отвлекать бармена, заказал для себя молочный коктейль. Вот так посиживая и изредка втягивая через трубочку в себя коктейль, я провёл время, ожидая Лизу. Но вот она, раскрасневшаяся, выходит и бухается рядом со мной. Затем осматривается и говорит:

– Возьми у бармена ещё трубочку.

– Зачем, – спрашиваю я.

– Как зачем? Буду пить с тобой коктейль, – выдыхает она.

– Так может тебе заказать другой? – предлагаю я.

– Вот ещё! По этикету, влюбленным положено пить из одного стакана. Так что иди и не нарушай традиции, – строго сказала Лиза.

Когда же я принёс трубочку и протянул ей, то она, не сводя с меня глаз, взяла её и, продолжая смотреть на меня, опустила трубочку в коктейль и принялась его пить. А что же я? А я последовал её примеру и, не в свою очередь, не сводя с неё глаз, сел и тоже принялся пить коктейль. Так мы сидели и, не сводя взгляда друг с друга, пили коктейль. Когда же он закончился, Лиза привстала и, наклоняясь в мою сторону, упёрлась своим лбом об мой, и только лишь наш обоюдный смех завершил этот сеанс вглядывания друг в друга исподлобья. Просмеявшись, Лиза спросила:

– Ну что, чем займёмся?

– Может, в кино сходим? – предложил я.

– В кино, – как-то без энтузиазма сказала Лиза, – А что идёт.

– Ну, вроде «седьмой агент», – ответил я.

– Да ну его, этого маразматика, – надула губки Лиза.

– А почему маразматика? – удивился я.

– Так он весь фильм забывает своё имя. Помнишь, как там, в фильме, когда какая-нибудь сцена, где он представляется: Я мол, Бонд, а дальше что? А дальше он как бы делает интригующую паузу и уже после неё, с многозначительным лицом представляется, – Джеймс Бонд. А чего столь значительного в его имени – мне неясно. Так что, скорее всего, эту паузу следует трактовать следующим образом: либо неувядающему старичку столько раз надавали по голове (а судя по тому, что желающих это проделать с ним было немало, то это не исключено), что у него слегка повредилась функция, отвечающая за память. И он для того чтобы не потерять себя в этом мире, запомнил эту фразу или же запомнил свою фамилию, а уже затем, перебирая в уме всю свою семью, наталкивался на себя. А у него ведь кинематографическая память и он, дабы подчеркнуть своё особое положение в семье, мол я один выбился в люди, а другие (Роджер, Дениэль, Пирс или какой-нибудь Шон), всего лишь жалкие актеришки, так что любите и цените меня, вот такой я, и выдавал вслух такую именную сентенцию.

Другой же вариант предполагает, что беспутная жизнь и алкогольная зависимость агента, вызвала в нём предсказуемые поведенческие изменения, включающие в себя в том числе и провалы памяти. Ведь он даже и свой «Бонд» выговаривал не сразу, а только перекручивая в уме имена: «Мартини», «Водка», а может «Джек Дениелс»… Стоп, точно Джеймс – находил подходящее и с глубокомысленной высокопарностью выдавал на-гора своё имя. Но я его не виню, дедушка старенький, дама старая, как её там… Мени-Пени. Мне в этом видится некое указание на Ми-5, что она всегда на месте и ждёт агента. С другой стороны – это имя, как вертолет со своими ветреными характеристиками. Но сейчас речь не о ней (если ты захочешь – я тебе потом всё расскажу о ветрености, ведь я родилась под знаком воздуха и всё об этом знаю). Так вот, она, эта МИ-5, пилит его с утра до ночи, этого старого гуляку, и поэтому ему не сидится дома, и Бонду приходиться нести на себе всю тяжесть работы в разведке. Ведь Бонд – это тот фундамент, столп, на котором держится вся разведка Англии. Где Бонд выступает своего рода рекламой для желающих служить в разведке. Женщины, деньги, распутная жизнь… Разве не привлекателен такой образ жизни агента. Но реклама одно, а реальность как всегда далека от представлений о ней, и в ней то, что после Бонда всегда следует пауза.

– Я так понимаю, что кино отменяется.

– Угу, – кивнула Лиза.

– Ну, тогда просто погуляем.

– Давай! Вот только организм требует углеводов после занятий спортом.

– Не проблема, по дороге забежим куда-нибудь, где они водятся, эти углеводы. – Сказал я.

Лиза было хотела ответить, но заметив выходящую группу людей, в которой также находился и Петерс, отвлеклась на неё. Петерс, заметив нас, всё же догадался и не стал подходить к нам, а просто помахал рукой. Лиза же со своей стороны ответила ему улыбкой.

– Видишь, какой он тактичный. Увидел, что нам не нужен третий и удалился, – с улыбкой сказала Лиза.

– Ну, спасибо ему за это, – выразил своё отношение я.

– Что тебе не нравится?

– Да перестань. Мне нет до него дела. Впрочем, знаешь, мне тут мысль такая пришла. Я бы им предложил не шифроваться, а цифроваться. Цифра ведь крепче слова, они, цифры, и были придуманы для того, чтобы сцементировать созданные словами предложения, несущие в себе какую-нибудь мысль. Ведь визуализация через графические изображения, гораздо доходчивей человеку, чем слух. Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать – не зря ведь придумали пословицу, которую, к слову сказать, не раз нужно повторить для некоторых.