– Ну как тебе, не скучно здесь, на этой демонстрации талантов? – спросил меня Денница.

– Ну, с моего места не особо рассмотришь, что делается. – Сказал я.

– Талант – не сезонный продукт и никогда не останется незамеченным, любил говорить демон Страци-Сваровски, – засмеялся он.

– Только разве что, подвержен колебанию, – вставил я.

– А как без этого. Настоящий талант не выбирает прямых дорог, он постоянно находится в движении, и внешний фактор, оказывая на него своё влияние, лишь заставляет его корректировать свой курс.

– Вот я и вижу, как наши талантливые головы, держа нос на ветру, остро чуют внешнюю конъектуру и, в зависимости от неё, придерживаются наиболее верного в данный момент курса своего направления деятельности.

– Я смотрю, ты уже начинаешь меня понимать, – самодовольно заметил Денница.

– Ну, понимание никогда не будет лишним.

– Тогда я хочу, чтобы ты проявил своё понимание ещё в одном вопросе, – наклонившись ко мне, проговорил он.

– В каком же? – предчувствуя неладное, спросил я.

– Только, сначала выслушай внимательно, а уж потом отвечай, – всё в том же вкрадчивом тоне проговорил Денница.

– Хорошо, – не возражал я.

– Я хотел с тобой поговорить по поводу Атеиста. Только не перебивай, – заметив моё движение в эту сторону, остановил меня Денница – Так вот. Ты наверняка понимаешь, что мне найти его не составит труда. Не в этом проблема. Всё дело во времени, которого у меня, в отличие от него, предостаточно. Я думаю, что ему уже хватит бегать, и пора предстать, если не предо мной, то хотя бы перед своим творцом. Видишь, я выступаю только опосредственно, забочусь, можно сказать, об общем благе.

– Что-то мало верится. – Ответил я.

– А вот в этом-то и заключается ваша проблема. Маловерие – вот бич современности.

– Но вы-то всегда делали ставку на науку.

– А разве наука не требует от себя веры? Веры – в её всеобщую постижимость, веры – в её функциональную роль в создании мироздания, да и, в конце концов, веры – в себя, требующей беззаветного служения науке.

– Ну, тут вы смещаете акценты…

– Я бы сказал иначе. Ставка, она на то и ставка, что не бывает постоянной. Она зависит от моего на то желания – сделать её. – Сказал Денница.

– Значит, сейчас вы ставите на опосредованность.

– Я бы сказал так, благо Года – есть и моё. Но давай всё же вернемся к конкретике. Я хочу, чтобы ты повлиял на Атеиста, объяснил ему что ли, что пора уже вернуться к своим истокам.

– А с чего вы взяли, что он ещё раз появится у меня? – спросил я.

– Уверяю тебя, что он, несомненно, захочет тебя увидеть, – масляно сказал Денница.

– Любопытно узнать, почему?

– Обстоятельства уже на пути к нему, так что, со временем, ты всё узнаешь, – заверил меня Денница.

Я в тот момент даже не помышлял задуматься об этих неких обстоятельствах, которые, по словам Денницы, склонят к действиям Атеиста, но буквально через сутки, я поставленный перед фактом, понял, о чём намекал Денница.

– В общем, вы хотите, чтобы я направил Атеиста на путь истинный, а сам, в результате этого, встал на путь как его… – не закончил я, как меня перебил Денница.

– Можешь не заканчивать. Ты же знаешь, я никогда не давлю, а всем даю право на выбор. Я только лишь стараюсь предвнести ясность, раскрыть для вас всю подноготную вашего выбора, но раз ты считаешь, что твой путь верен – так тому и быть.

– Да, я вижу, глядя на эти лощеные лица, что они весьма довольны своим выбором. И, смотря на всё это, можно сделать вывод – предательство не ходит поодиночке, – ответил я.

– Ты не под тем углом смотришь на мир, и поэтому делаешь неверные выводы. Неверность своему естеству – вот настоящее предательство твоей природы, которая несёт в себе отражение вечностного. А так называемые временные поступки, сопряжённые с отличным от твоего мнением, так и останутся вне тебя. Тебе-то какое до них дело, когда твоё естество сохранено? – сказал Денница.

– Вот они и прячутся за новую маску, названную мнением. Это моё мнение, и я не хочу, чтобы мне навязывать иное. Нет твердых определений событий и поступков, всё размылось под воздействием новой двойной стандартизацией: для кого-то – суббота, для другого – субботник, а авторы одни и те же, в обоих случаях. Теперь есть только частные видения происходящего (или же мнения) на этот счёт. И если же это мнение подкреплено обналиченным капиталом совести нации, то, пожалуй, оно будет и верховодить. Но что собой представляет само мнение, если сегодня нет творцов, ведь все позиционируют себя аналитиками либо критиками, ну, или на крайний случай, про-Заиками.

– Видишь, ты всё понимаешь, и я смотрю – ты уже разобрался в той консистенции желчности, необходимой для проявления современного таланта. Ну, это мы с тобой рассмотрим в своё время, сейчас же меня интересует совсем другое. Так что ты скажешь на моё предложение?

– Я, в таком случае – старовер, – не отводя взгляда от него, ответил я.

– Ну что ж, жаль, – спокойно ответил Денница и, продолжив словами: «Ладно, бог с тобой!», – присоединился к веселью за столом.

Пока мы с ним беседовали, наши созастольники, не теряя времени зря, успели догнаться, а некоторые – даже и перегнать многих присутствующих. Так что веселье шло своим ходом. Один из гладких (будущих степенных) молодых парней, поднялся и провозгласил свой тост: «Давайте выпьем за то, чтобы никому не уступать. Пусть это будет лозунг нашей частной, фу ты, честной компании. За нашу, компанию. За наше время!». После чего все воодушевленно принялись чокаться. Также к ним присоединился и Денница. После же того, как они выпили, Денница, склонившись ко мне, прошептал:

– А ведь я полностью согласен с говорящим. Действительно, пришло наше время. В смысле – моё…

Дальнейший вечер протекал согласно намеченному плану организаторов. Концертная программа поначалу оттеняла собой творившееся в банкетном зале, и даже смогла заострить на себе внимание некоторых из присутствующих, но вскоре, по мере втягивания присутствующих в процесс праздника, ситуация начала меняться уже не в пользу артистов сцены. Можно сказать, что они начали терять свою популярность и актуальность на фоне разворачивающихся событий в самом зале. Как оказалось, здесь присутствует не меньше своих доморощенных актеров, которые способны затмить своим мастерством любого из выступающих на сцене.

Так один из менеджеров среднего звена, набравшись, даже не знаю чего, очень лихо «позатмевал» зрение нескольким гостям, пытавшимся образумить его около туалета. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не нашёлся в стане его противников ещё один мастер своего дела, заткнувший в свою очередь, как в прямом, так и переносном смысле, за пояс нашего балагура. Другой же участник самодеятельности, проявив вначале чудеса эквилибристики (в плане умения «накидаться» рюмок), решив проявить свой певческий талант, полез на сцену. Но как часто у нас бывает, юным дарованиям не дают возможности проявить себя, и его душевные стенания не нашли отклик у окружающих. В результате чего, он был выведен из зала сотрудниками секьюрити (они же – последователи «бусидо») искать свой путь, который, к слову сказать, привел его к соседнему бару. Из этого можно сделать вывод о высоком градусе крепости мышления, человека вставшего на путь неосознанности.

Там и тут происходили самособойчики, выливавшиеся в лёгком случае жидкостью на чьи-нибудь штаны, или же на какое-нибудь платье, в случае же обострения внутренних позывов участников действа, немедленно требующих своего выхода, можно было заметить жирные отпечатки лап на седалищных местах платьев светских дам, так и сигаретные прожоги на белоснежно-салатовых сорочках господ. Ну на то он и высший свет, чтобы блестеть и переливаться лучами славы при свете дня, но стоит свету исчезнуть – блеск куда-то пропадает, и уже не столь прекрасен лик, выползающей наружу изнанки. Высший свет – всего лишь отражение другой определяющей сущности. Так один «кто-то» – несёт в себе отражение богатства, купаясь в роскоши, другой же кто-то – блистает звездами, олицетворяющих власть. Но сейчас мы здесь все свои, и можем сбросить с себя сковывающие нас звёздные условности, ведь мы также подвержены тем же страстям, что любой из смертных.

И вот обелённый сединой старичок, компенсирует свою не стать тем, что плюнув себе на ладоши, затем ударяет ими по заднице молодой содержанке, которая, вместо того, чтобы размазать его харю рукой, только лишь смеется в ответ. «Рука-товар-опять-рука», – философствует последователь капитала Форбса. А что же там, в тёмном углу, проделывает ходячая совесть нации? Да не может быть! Или просто кто-то шутку с ним сыграл, или он уже просто не мог больше терпеть и, прислонившись в углу, совестливо нассал.

Но если вы видите совесть нации, то знайте – обязательно рядом с ней, где-нибудь поблизости, находится и узник совести. Эти прилагательные к совести, никогда не ходят поодиночке в подобные места. А вот и он… Стоит, одухотворенный, вдыхая воздух истинной свободы (хоть и на небольшом участке пространства). Всё-таки тяжесть оков – весьма тяжкий груз, и вот только здесь, в кругу друзей, он делает передышку, и позволяет себе на время эту поблажку, освобождая свою совесть из своих же оков. А вот – всё тот же «он», спустя время! Под действием горячительного, уткнувшись в чьё-то плечо, слезно кается в своих прегрешениях. Но это всего лишь минутная слабость нашего героя, и уже через полчаса он гневно обрушивает на своих противников, изобличающий их режим памфлет.


Но мы-то знаем мудрость: кто чего не имеет, тот о том и говорит! Так что для того, чтобы быть более бесстрастным в вопросах совести, а также не быть заинтересованным совестливым лицом, на которое она может оказать давление, все её правозащитники не имеют её, а только лишь имеют о ней эховое представление. Что же касается нашего памфлетиста… Мне не удаётся дослушать это человечище, мной уже занялась подошедшая ко мне наша Мисс. Что касается Денницы, то он после тоста, посидев ещё с полчаса, нас покинул без каких-либо пожеланий в мой адрес. И разве что его фраза, сказанная мне на прощание, так и осталась загадкой для меня. «Принц Датский нашёл своё окончательное решение именно здесь, у нас… Не забывай этого!», – сказал напоследок Денница.