Элли молчит. В горле пересохло. Редакторы и журналисты толпятся перед кабинетом Мелиссы, сжимая в руках огромные блокноты и пластиковые стаканчики с кофе. Они смотрят на нее через стекло: одни с любопытством, другие — с некоторым смущением, как будто понимают, что происходит. У Элли мелькает мысль: коллеги, наверное, обсуждают ее, и она краснеет от унижения.

— Когда я взяла тебя в отдел, — наклонившись к ней через стол, продолжает Мелисса, — у тебя глаза горели. Ты всегда была на шаг впереди остальных, поэтому из бесчисленного количества региональных корреспондентов, которые продали бы родную мать, лишь бы оказаться на твоем месте, я выбрала именно тебя.

— Мелисса, у меня…

— Меня совершенно не интересует твоя жизнь, Элли. Я не хочу знать, есть ли у тебя проблемы личного характера, умер ли кто-то из родственников, погрязла ли ты в долгах. В особенности мало меня волнует, не заболела ли ты неизлечимой болезнью. Я просто хочу, чтобы ты выполняла работу, за которую тебе платят. В журналистском мире такое поведение непростительно. Если ты не пишешь статьи, мы не можем привлечь достаточно рекламодателей, а значит наш оборот снизится и мы все окажемся без работы — кто-то раньше, кто-то позже. Я ясно выражаюсь?

— Вполне, Мелисса.

— Отлично. Не думаю, что тебе стоит присутствовать на сегодняшней конференции. Возьми себя в руки и приходи завтра. Как дела со статьей про любовные письма?

— Хорошо, — вставая, с показным оптимизмом отвечает Элли.

— Ладно, завтра покажешь. Пожалуйста, скажи остальным, что они могут заходить.


С трудом дождавшись половины первого, Элли сломя голову несется в библиотеку, сбегая по четырем лестничным пролетам. Настроение оставляет желать лучшего, и все радости предыдущего вечера давно забыты. Библиотека напоминает заброшенный склад. Полки над стойкой опустели, написанная с ошибкой записка исчезла, оставив после себя лишь два кусочка скотча. Из-за двойных дверей доносится шум: там двигают мебель. Главный библиотекарь, сдвинув очки на кончик носа, сосредоточенно изучает таблицу с множеством цифр.

— А Рори здесь?

— Он занят.

— Вы не могли бы ему передать, что я не смогу с ним пообедать?

— Я точно не знаю, где он.

— Ну, вы же все равно его увидите, — настаивает Элли, начиная нервничать, что Мелисса заметит ее отсутствие. — Передайте ему, пожалуйста, что мне придется писать ту статью, я зайду в конце дня.

— Оставьте ему записку.

— Но вы же сказали, что не знаете, где он.

— Прошу прощения, но мы заканчиваем подготовку к переезду, — нахмурившись, отвечает он нетерпеливым тоном, — и у меня совершенно нет времени, чтобы передавать сообщения сотрудникам.

— Отлично. То есть мне пойти в отдел персонала и спросить у них номер его мобильного? Думаете, им больше заняться нечем?

— Хорошо-хорошо, я передам ему, если увижу, — поднимая руку, соглашается библиотекарь.

— Ну что вы, не стоит беспокойства. Простите, что отвлекла.

— Возможно, вы и вам подобные, мисс Хоуорт, — строго глядя на нее, заявляет библиотекарь таким тоном, что ее мать позавидовала бы, — считаете сотрудников библиотеки мелкими сошками, но в моем возрасте я не могу позволить себе быть мальчиком на побегушках. Прошу меня простить, если это как-то осложняет вашу личную жизнь, — добавляет он и уходит в подсобку.

Элли с удивлением вспоминает, как Рори говорил ей, что библиотекарь знает в лицо всех пишущих авторов, а вот она понятия не имеет, как его зовут.

Она краснеет, глядя ему вслед, и проклинает себя за то, что ведет себя как упрямый подросток, а его — за нежелание помочь. Проклинает Мелиссу — из-за ее выговора она не может даже спокойно пообедать с приятелем, а ведь день так хорошо начинался. Джон ушел только в девять: поезд из Сомерсета прибывает в четверть одиннадцатого, объяснил он, так что торопиться некуда. Она приготовила ему тосты с яичницей — единственное блюдо, которое у нее хорошо получается, — а потом сидела рядом с ним на постели и таскала кусочки у него из тарелки.

До вчерашнего дня Джон оставался у нее на ночь всего один раз, когда они только начинали встречаться. Тогда он сказал ей, что она его приворожила. Нежность и страсть сегодняшней ночи напомнили ей о том времени. Казалось, в свете приближающегося отпуска он стал уделять больше внимания ее чувствам.

Она ничего ему не сказала. За последний год Элли твердо усвоила, что жить нужно здесь и сейчас, научилась растворяться в каждом моменте, отказываясь омрачать его размышлениями о том, чего стоит это кратковременное счастье. Падение, как всегда, неизбежно, но обычно Элли успевает накопить достаточно приятных воспоминаний, чтобы смягчить боль.

Элли стоит на лестнице и вспоминает, как обнаженные, покрытые веснушками руки Джона обнимают ее, как во сне он прижимается щекой к подушке, — идеально, все было просто идеально! Тихий голос внутри шепчет: а вдруг однажды он все-таки задумается о том, что так можно прожить всю жизнь?

На такси до почтового отделения на Лэнгли-стрит совсем близко. Перед тем как уйти из офиса, Элли подходит к секретарю Мелиссы и сообщает в лучших традициях профессионального этикета: «Вот номер моего мобильного, если я вдруг понадоблюсь. Меня не будет около часа».

Сейчас обеденный перерыв, но на почте никого нет. Она проходит мимо несуществующей очереди прямо к окошку и послушно ждет, пока электронный голос назовет ее номер: «Пройдите к окну номер четыре».

— Вы не подскажете, с кем я могу поговорить насчет абонентских ящиков?

— Минутку.

Женщина уходит, потом возвращается и показывает ей на дверь в конце зала:

— Проходите, пожалуйста, там вас встретит Марджи.

Дверь открывается, и оттуда выглядывает молодая женщина с беджем и массивной золотой цепью с крестом. У ее туфель такой высокий каблук, что Элли не понимает, как в них вообще можно стоять, а уж тем более целый день работать. Сотрудница почты улыбается, и у Элли мелькает мысль о том, как же все-таки редко люди в центре Лондона улыбаются друг другу.

— Моя просьба может показаться вам немного странной, но тем не менее не подскажете, как найти человека, который арендовал у вас абонентский ящик несколько лет назад?

— Хозяева абонентских ящиков меняются довольно часто, а вас какой период времени интересует?

Элли не уверена, стоит ли посвящать ее во все подробности, но у Марджи такая милая улыбка, что она достает из сумочки пластиковый конверт с письмами и доверительным тоном объясняет:

— Понимаете, тут такая странная история… Я нашла несколько любовных писем. На конвертах указан абонентский ящик вашего отделения, и я бы очень хотела вернуть их хозяйке, — объясняет она, с удовлетворением замечая, что ей удалось заинтересовать Марджи, которая, видимо, рада заняться чем-то поинтереснее писем из пенсионного фонда и возвратов заказанных по каталогу товаров. — Абонентский ящик номер тринадцать, — добавляет Элли, показывая ей конверт.

— Тринадцать?! — восклицает Марджи.

— Вам это о чем-то говорит?

— О да! — Марджи поджимает губы, стараясь не сболтнуть лишнего. — Этот абонентский ящик числится за одним человеком уже… постойте… уже сорок лет. Хотя в этом, конечно, нет ничего странного.

— А в чем есть?

— Туда никогда не приходят письма. Вообще никогда. Мы много раз связывались с владелицей ящика и предлагали ей закрыть его, но она всегда отказывается. Ну, это дело ее, если ей охота выбрасывать деньги на ветер… — тараторит Марджи, не сводя глаз с конверта. — Любовные письма, говорите? Ах, как грустно.

— А вы не могли бы сказать мне, как ее зовут? — осторожно спрашивает Элли, чувствуя, как от напряжения сжимается желудок. Судя по всему, статья может получиться куда более интересной, чем она себе представляла.

— К сожалению, нет, — качает головой девушка. — Сами понимаете, конфиденциальность личных данных.

— Ну пожалуйста. Это очень, очень важно, — умоляет ее Элли, представляя себе лицо Мелиссы, когда она положит ей на стол статью «О запретной любви, которая продлилась сорок лет».

— Простите, мне и правда очень жаль, но я не имею права.

Элли тихо проклинает ее и краем глаза замечает возникшую из ниоткуда очередь. Марджи открывает дверь. Где-то позади, отчаянно рыдая, из коляски пытается вылезти малыш.

— В любом случае, спасибо за помощь, — окликает ее Элли, вспомнив о правилах приличия.

— Не за что.

— Погодите минутку! — восклицает вдруг Элли, в панике роясь в сумочке.

— Да-да?

— А я могу оставить… письмо для этого абонента? — с улыбкой спрашивает Элли.


Дорогая Дженнифер!

Пожалуйста, простите меня за столь бесцеремонное вторжение в Вашу жизнь, но мне в руки попала переписка личного характера, которая, как я полагаю, принадлежит Вам, и я была бы рада вернуть Вам эти письма при первой же возможности.

Со мной можно связаться по указанным ниже телефонам.

С уважением,

Элли Хоуорт.


Они с Рори сидят в пабе напротив редакции. Еще не поздно, но на улице уже стемнело, и в свете уличных фонарей можно разглядеть зеленые грузовые машины перед главным входом в «Нэйшн»: туда-сюда снуют люди в рабочих комбинезонах. Это продолжается уже несколько недель. Рори сидит на диванчике рядом с Элли, упираясь одной ногой в ножку стола, и читает ее письмо.

— Что-то не так? — спрашивает Элли, глядя на выражение лица Рори. — Я не то написала?

— Да нет.

— А что? У тебя такое лицо…

— Не знаю, не спрашивай. Я же не журналист, в конце концов.

— Ну ладно тебе, колись. Что с лицом?

— Ну… тебе не кажется, что это немного…