– Будет более действенно, если вы оденете что-нибудь с низким вырезом, – добавил он. – Иначе любой парень может заинтересоваться, а не прячете ли вы какие-то недостатки.

Ему было любопытно, подозревала ли она о жестоком соблазне, который представляла собой эта длинная вереница пуговок, или как мужской покрой ее платья только заставлял мужчину осознавать острее женственность форм, так сурово упакованных в эти одежды. Вир удивлялся, какая злая ведьма-колдунья сварганила ее запах, дьявольскую смесь дыма и лилий, и еще чего-то, чему он не мог подобрать названия.

Герцог ниже наклонил голову.

Она взглянула на него, изобразив самую маленькую из имевшихся на свете улыбок.

– Я вот что вам скажу, – произнесла дракониха. – Почему бы вам не взять карандаш и тетрадь и не набросать кратко все свои фантазии своей собственной любезнейшей дланью. Тогда у меня останется подарок на память об этом очаровательном происшествии. То есть все лучше, чем дышать мне в шею, стоя над душой. (breathe down somebody neck – игра слов, дословно «дышать в шею», но означает «стоять над душой» – Прим.пер.)

Очень медленно, так, чтобы не стало заметно его замешательство, Вир отстранился.

– Вы ко всему прочему нуждаетесь в уроке анатомии, – заметил он. – Я дышал вам в ухо. Если вы хотите, чтобы я дышал вам в шею, не следовало надевать такой высокий воротник.

– Где я хочу, чтобы вы дышали, – парировала она, – так это на Мадагаскаре.

– Если я вам так надоел, – произнес он, – почему вы меня не стукнете?

Мегера закрыла книжицу.

– Сейчас до меня дошло, – заявила она. – Вы устроили эту суматоху на Сент-Джеймс-стрит, потому что я кого-то еще ударила, а вы хотите, чтобы я била исключительно вас.

Его сердце, стучавшее вдвое чаще обычного, забилось с утроенной силой. Не обратив на это внимания, Вир послал ей жалостливый взгляд:

– Ах, вы бедняжка. Все это бумагомарательство вызвало у вас воспаление мозга.

К его громадному облегчению, экипаж остановился.

Все еще выражая взглядом жалость, Вир открыл дверь и очень бережно помог ей выйти.

– Пойдите, вздремните немного, мисс Гренвилл, – участливо посоветовал он. – Дайте отдых вашим беспокойным мозгам. А если к утру не оправитесь, то непременно пошлите за врачом.

И прежде чем она нашлась с ответом, он легонько подтолкнул ее к двери.

Тут же скомандовал вознице «в «Крокфордз», и быстро заскочил обратно в экипаж. Когда он закрывал дверцу, то увидел, как драконша обернулась. Она ослепила его самоуверенной улыбкой, повернулась и медленно, покачивая бедрами, удалилась в сторону входа в довольно-таки мрачный на вид дом.


Лидия обладала настоящим талантом перевоплощения, позволявшим ей легко проникнуться другой личностью и ее манерами. По словам Сти и Эффи подобными свойствами обладал ее отец. Он не состоялся, как трагический актер, по-видимому, из-за того, что слава театральная требовала немалого труда наравне с искусством подражания, а весь его тяжкий труд составляли пьянство, азартные игры и распутство.

Дару перевоплощения она нашла лучшее применение. Он помогал ей воплотить на бумаге с живой скрупулезностью характеры, о которых она писала.

Это помогло Лидии также довольно быстро установить товарищеские отношения с коллегами мужчинами. Ее изложение речи лорда Лингли в палате лордов много месяцев назад принесло ей приглашение на участие в вечерних пирушках по средам в таверне «Голубая Сова» от собратьев писателей. Отныне еженедельные сборища признавались неудавшимися, если Гренвилл из «Аргуса» не представляла на них свои веселые пародии.

Этим вечером Лидия развлекала Тамсин, чье новое имя, Томазина Прайс, избегали называть в домашней обстановке. Лидия весьма живо представляла в лицах встречу с Эйнсвудом.

Девушки устроились в спальне Лидии. Тамсин сидела в изножье постели, наблюдая выступление Лидии перед камином.

Хотя обычные зрители Лидии стремились достигнуть последней стадии опьянения, Тамсин же была гораздо трезвее, и, тем не менее, она хохотала не меньше, чем обыкновенно это проделывали мужчины.

«По крайней мере, девочка развлеклась», – кланяясь напоследок, подумала Лидия. И ей, Лидии, тоже бы следовало, но ее привычная беспристрастность изменила ей. Словно душа ее стала неким обиталищем, в котором неожиданно из деревянных щелей повыползали отвратительные вещи.

Неловкая и беспокойная, Лидия подошла к туалетному столику, села и стала вынимать шпильки из волос.

Несколько минут Тамсин наблюдала за ней. Затем…

– Мужчины такие странные создания, – произнесла она. – И я начинаю думать, что герцог Эйнсвуд самый странный из них. Я совсем не могу понять, чем он занимается.

– Он из тех людей, которые не могут жить тихо и мирно, – пояснила Лидия. – Если поблизости нет переполоха, то он считает своим долгом его устроить. Он вечно ввязывается в драки, даже со своими хорошими друзьями. Я-то думала, что люди преувеличивают его стремление устраивать неприятности. Но теперь убедилась сама. Он не может ничего оставить в покое. Недостаточно было просто сунуть меня в экипаж и отправить своей дорогой. Ему потребовалось досаждать мне всю дорогу до дома. Я совсем не удивляюсь, что Дейн в отместку поколотил его. Эйнсвуд и святого выведет из себя.

– Я и не слышала, что лорд Дейн святой, – сказала, издав смешок, Тамсин. – Насколько я могу заключить, они с герцогом – два сапога пара.

– Очень может быть, но именно Эйнсвуд не придумал ничего лучшего, как затеять с Дейном драку в брачную ночь последнего.

Лидия бросила сердитый взгляд в маленькое зеркальце.

– Этот мужлан мог бы, по крайней мере, принять во внимание чувства леди Дейн.

Она не понимала, почему ее так возмущает тот кулачный бой в Эймсбери.

Дейн приходился ей никем иным, как очень дальней родней. Ее мать происходила из скромной младшей ветви рода Баллистеров, и к тому же они перестали признавать существование ее мамы с тех пор, как та вышла замуж за Джона Гренвилла. Насколько знала Лидия, ни одна на свете личность не была осведомлена о ее связи с Баллистерами, и она решила придерживаться такого положения вещей. Беда в том, что она не могла удержаться от внимания к персоне Дейна, хотя по части грехов, как сказала Тамсин, Дейн с Эйнсвудом друг друга стоили.

В день свадьбы Дейна Лидия стояла снаружи церкви Святого Георга на Ганновер-сквер. Как и ее братия, журналисты, она пришла сюда только в поисках сюжета для статьи. Но когда Дейн появился из церкви с невестой, его эбеновые глаза сияли самым недьявольским образом, пока его леди с любовью вглядывалась в его смуглое суровое лицо… Ладно, как бы то ни было, Лидия подошла опасно близко к тому, чтобы завопить во всю глотку – открыто, прямо посреди толпы своих собратьев репортеров.

Нелепо, но с той поры она почувствовала к Дейну болезненную привязанность, и даже еще более несуразное желание защитить.

Эйнсвуд довел Лидию до бешенства, когда она услышала, как он испортил Дейну брачную ночь тем глупым скандалом, и вопреки здравому смыслу это гнев не затихал.

Голос Тамсин прервал ее мысли:

– Но герцог был сильно пьян, так ведь?

– Если он мог держаться на ногах и излагать связные предложения, то не был настолько пьян, как верят, видимо, люди, – заявила Лидия. – Ты не имеешь представления, сколько выпивки способны вместить в себя такие типы, особенно такие переростки мужланы, как Эйнсвуд. – Ее глаза сузились. – Он только притворялся невменяемым пьяницей. Точно так же, как он строит из себя тупицу.

– Да, именно это я имела в виду, говоря, что нахожу его поведение весьма странным, – подтвердила Тамсин. – Он ведь не был ни в малейшей степени невразумительным. Явно требуется очень быстро соображать, чтобы поддержать с вами, Лидия, словесную перепалку. Если бы в том экипаже сидел глупый человек, я уверена, что вы бы завязали его язык в узелки. А вместо того… – она замолчала на миг, нахмурившись. – Ну, трудно сказать, кто победил сегодня в словесной баталии.

– Это была ничья.

Лидия взяла щетку и начала сердито расчесывать волосы.

– За ним осталось последнее слово, но только потому, что он толкнул меня, прежде чем я успела ответить. Это было так по-детски: пихать меня, что мне с трудом удалось удержать строгое выражение лица. Уж не говоря о том, что я боялась вымолвить что-нибудь без того, чтобы не разразиться восклицаниями.

– Ой, взгляните, что вы делаете, – закричала Тамсин. – Вы так себе все волосы выдерите, да и красные следы оставляете на коже. – Приговаривая, она слезла с кровати и подошла к туалетному столику. – Позвольте мне.

– Ты не моя горничная.

Тамсин отобрала у Лидии щетку.

– Если вы злитесь на его светлость, то не стоит отыгрываться на собственной голове.

– Он позволил Креншоу удрать… – упрямо продолжила Лидия. – И теперь эта свинья затаится, а Мэри отправят домой, и будут обращаться с ней, как с грязью. Она не похожа на других…

– Я знаю, вы мне говорили, – напомнила Тамсин.

– Она не привыкла к плохому обращению, – сердито продолжала Лидия, несмотря на успокаивающие движения щетки. – Мужчины так ничтожны. Он удрал, и пальцем, черт возьми, не пошевелив для бедной девочки.

– Может, герцог побеседует с ним, – предположила Тамсин.

Лидия резко оттолкнула щетку.

– Да какого дьявола его заботит? – вскричала она. – Я рассказывала тебе, что он произнес, прочтя записку Мэри. Он просто-напросто стал снова досаждать мне.

– Возможно, его мужская гордость не позволила ему…

– Я знаю все о его мужской гордости.

Лидия встала со стула и стала вышагивать туда-сюда перед камином.

– Он просто увидел возможность свести со мной счеты за то, что случилось на Винегар-Ярде. К этому времени он уже, наверно, выдул дюжину бутылок шампанского, празднуя великую победу над «Леди Грендель». Все, что его заботило, это показать своим друзьям, дескать, не такая уж я большая для него, чтобы не справиться: подхватил меня прямо с тротуара и пронес полпути к другой улице, словно я пушинка. Я всю дорогу до экипажа сражалась с ним, а этот человек даже не шелохнулся, проклятье на его голову.