Мне хочется ударить его, но вспоминаю, что он получает от этого удовольствие, и беру себя в руки.

– Теперь мне придётся скоблить себя от макушки до пяток.

И я штурмую ванную. Пришло время очищающего душа при максимальной температуре.


Глава 25

Василий


Я слишком насыщен, чтобы разозлиться на Наоми за то, что она убежала в душ. На мгновение я задумываюсь о том, чтобы присоединиться к ней в душе, помыть её тело, намылить её твёрдые соски, а потом отказаться от мытья и втиснутся в её плотную киску. Я провожу пальцем по щеке там, куда она так внезапно и неожиданно ударила.

Поднявшись с кровати, я оглядываю своё отражение в грязном зеркале. У меня грудь покрыта красными царапинами и укусами. Я улыбаюсь увиденному, а затем улыбка превращается в смех.

– Ох*енно!

Отлично, я с наслаждением потираю грудь. Мне хочется, чтобы она меня била. Приказывала мне стоять на коленях и истекать кровью, пока она будет бить меня снова и снова. Я много размышляю о боли и удовольствии, которые она мне принесла.

Боль заставляет меня чувствовать себя прошлым. До Наоми половой акт был таким же, как сходить в туалет или поесть, ничего не значащие события. Несколько раз, когда была боль, я чувствовал нечто большее, чем просто облегчение во время секса, но никогда не изучал это чувство. Не знаю, как я понял, что мне нужно, чтобы Наоми ударила и пометила меня. Но теперь хочу, чтобы она делала это снова и снова. Моё тело болит от её прикосновений, царапины ногтей и укусы острых зубов.

«Она животное. Нет, – я поправляю себя. – Она моё животное, а я её».

С самодовольной улыбкой я одеваюсь и выхожу.

Наоми пробудет в душе несколько часов, по крайней мере, пока не закончится горячая вода. Пока она избавляется от микробов с матраса, я позабочусь о нескольких вещах, чтобы мы смогли добраться до Венеции на следующем поезде.

Флоренция – небольшое убежище рядом с городом. Узкие мощёные улицы переполнены, в основном, туристами и студентами, но в Риме очевидный непривлекательный плюс, там можно быть не заметнее. Там, как и в Ватикане, умеют хранить секреты и сокровища.

Флоренция мне подходит. Это дом Медичей. Эпицентр их власти. Я останавливаюсь у Санта-Мария Дуомо. В этой церкви во время мессы семья Пацци, завидовавшая власти Медичей, пыталась убить Лоренцо и его брата Джулиано. Бернардо Банди и Франческо де Пацци атаковали двух братьев перед алтарём, и это было шокирующее событие, но оно санкционировано Папой Шестым, который справедливо боялся растущей власти Медичей. А затем он провозгласил, что рука Бога защитила их и помогла выжить, что являлось признаком того, что даже небеса одобряют Медичей. Настоящую месть совершил Джулиано уже из могилы, когда его незаконнорождённый сын стал Папой Климентом VII.

Медичи не изобретали идеи о семье, но они начертили план, как построить династию. Они были безжалостны в своих возмездиях. Через несколько часов после нападения во время Великой Мессы главные заговорщики, в том числе архиепископ Сальвиати и синьор Пацци, были подвешены в петли за окнами Палаццо делла Синьория. А в следующие несколько дней Медичи сократили мужскую популяцию семьи Пацци по всей Европе, а их счета были опустошены друзьями Медичей.

Тем не менее, династия Медичей исчезла. По большей части их знания уплыли из семейных рук, а наследие стало историческим, а не ценным.

Какое бы восхищение они ни вызывали, нужно учиться на их падении. Застревание в прошлом может только навредить будущему. Бессмысленное желание старой гвардии Братвы обладать этой картиной и станет их концом. Я стану их концом.

 Я следую по лабиринту булыжных дорог, пока не дохожу до Академии изящных искусств. Через несколько небольших домов я поворачиваю налево и прихожу в свой пункт назначения, скрывающийся за большой зелёной железной дверью, которая шириной с мою руку и высотой с меня.

Пишу своему контакту и стучу в дверь, чтобы мне открыли.

Лунный свет проникает в атриум под открытым небом, освещающий разбитые брусчатки, нуждающиеся в ремонте, но лестница, ведущая вверх, почти полностью окутана тьмой. Знаю по прошлым визитам, что внутри есть маленький лифт, который Гийом установил для своих арендаторов, но я избегаю металлической клетки в пользу тёмных перешейков лестницы. Ступени из известняка стали гладкими за столетия использования. В верхней части пятого пролёта выглядываю в огнестрельное окошко в щели. Большинству этот двор и это здание четырнадцатого века с его разрушающимися фресками на стенах показались бы романтичными, но не для Наоми. Подозреваю, она объяснила бы мне, что первый этаж, на самом деле, не первый этаж, а начальный уровень, где собирались вода и свет, а затем велась торговля. Все жилые помещения обустроены на верхних этажах, а кухня была на самом верху, чтобы запахи и шум не вторгались в мирное времяпрепровождения богатых жильцов.

На пятом этаже двери снабжены очень простым замком. Маленькая мигающая лампочка справа указывает на наличие электронной защиты, но в двери есть три защитных скважины. Выбор неправильной замочной скважины, вероятно, приведёт к мучительным последствиям. Я лениво задаюсь вопросом, сможет ли Наоми проникнуть в эту систему безопасности. Тем временем красный огонёк сменяется на зелёный, а дверные замки щёлкают, позволяя двери открыться.

Узкий коридор ведёт в большое жилое помещение, где Гийом сидит перед огромной стеной из мониторов. Один из них показывает внутренний двор, другой – дверь снаружи, а третий – коридор, по которому я только что прошёл. Вентиляторы его техники гудят, а он порхает руками с одной клавиатуры на другую. Там есть ещё четыре. Наоми была бы в восторге от этого шоу вычислительной мощности. Хорошо, что я её не привёл. Возможно, она не захотела бы уходить.

Если кто-нибудь когда-то и уведёт у меня Наоми, то это будет не красавчик или богатей. Это будет кто-то, кто смог бы соответствовать её уму, возможно, такой, как Гийом. Он был гражданином Франции, пока не попал в неприятности после взлома Интерпола ради спасения одного симпатичного американского вора. Другие убежали бы на пляжи Хорватии или Мальдивские острова, в зависимости от толщины кошелька, но Гийом предпочёл Флоренцию. Он сказал, что если и придётся покинуть его любимую Францию, то только в место столь же цивилизованное, такое, как Италия.

Как и Наоми, он станет говорить только тогда, когда выполнит свою задачу. Какое-то время я не возражаю, но мне кажется, я хочу вернуться к Наоми.

– Buona sera, Гийом. Извините, что прервал, но я пришёл, чтобы получить вещи, которые мы обсуждали.

– Buona sera. Un momento, per favore19.

Подняв палец вверх, продолжает печатать второй рукой. Он очень похож на Наоми, и они могли бы быть близнецами. Это любопытная мысль, и я задаю свой вопрос прежде, чем успеваю остановить себя.

– Гийом ты с... – как там говорила Наоми, – Аспергером?

– Аспергер? Не понимаю.

– Страдаешь от синдрома Аспергера?

У него поднимаются брови вверх.

– Откуда ты знаешь?

– Ты напоминаешь мне кое-кого, – говорю я, стесняясь и не желая выдавать Наоми Гийому, ведь он занимается торговлей информации. – Того, кого я знаю с синдромом Аспергера, очень трудно отвлечь от выполнения задачи.

– Да. Но теперь я закончил, и я весь твой, – картинным жестом он поднимает палец, ударяя по кнопке ввода.

Эти французы всегда такие буйные. В отличие от Наоми, он смотрит мне в глаза, по крайней мере, несколько секунд, прежде чем отвести взгляд на дорогую сумку около меня. Он скользит взглядом от меня к сумке.

Открыв сумку, вижу в ней заказанные мною вещи и толстый конверт. Я открываю его и вынимаю документы. Там паспорта с нашими новыми личностями, а также приглашения. На этот раз я из Грузии, а Наоми из Англии. Она смотрит на меня, рыжая и прекрасная. Замечательная цифровая манипуляция телефонной камерой, которую я сделал ранее.

– Там всё. Я бы не обманул тебя.

– Конечно, нет, – успокаиваю я его, вспоминая, как Наоми ворчит, что у людей с синдромом Аспергера тоже есть чувства. – Мне просто интересны эти приглашения.

Я вытаскиваю листы толстой льняной бумаги и машу ими.

– Мне тоже интересно. Никогда не думал, что ты о таком попросишь, и что тебя такое интересует.

– Ты удивишься тому, что меня интересует, – бормочу я, вспоминая отметины на своём теле.

– И всё же, это место? Человек, которого ты ищешь, святой по сравнению с самыми порочными извращенцами. Знаешь, он собирает картины, на которых изображены женщины и животные вместе.

– Это правда? – я хладнокровно приподнимаю бровь, надеясь, что не выдам ускорения своего сердцебиения оттого, что мы близки к нашей добыче.

Он наклоняется, и его взгляд сверкает от волнения.

– Говорят, что у него есть картина Леонардо «Леда и лебедь», и что в прошлом году он купил Караваджио у француза.

Под моим холодным взглядом он закрывается и начинает поправлять предметы на своём столе – его клавиатуры, мышь, USB-порт, беспроводной динамик. Смилостивившись над ним, и довольный тем, что он предоставил Наоми всё необходимое оборудование для нашего визита в Венецию, я вручаю ему пачку сигарет. Он открывает её и кивает.

– А этот твой... друг. Почему ты говоришь, что у него синдром Аспергера?

– Мой друг сам признался. В этом состоянии нет ничего постыдного, – отвечаю я, не двигаясь к сумке.

Гийом вытаскивает сигарету и зажигает её. Запах табака немедленно наполняет комнату.

– Ты не считаешь его странным со всеми этими припадками, странными вопросами и склонностью забывать даже, что кто-то находится рядом?

Это звучит, как жалобы на нападки, которым подвергался Гийом. Жалобы, которые я слышал от Наоми.