Одной рукой обнимаю её за плечи, а другой давлю на её тело, опуская колени к кровати, затем обхватываю её бёдра и кладу большой палец на её пальцы.

– Трогай себя, – повторяю я, ощущая её движения под своей рукой. – Чувствуешь свою влажность? Своё возбуждение?

Я глубоко вдыхаю.

– Чувствую твой запах. После того, как закончу тебя трахать, мне хочется, чтобы ты села мне на лицо. И я буду вылизывать тебя, пока ты снова не кончишь, а мой рот, горло и губы не будут полностью покрыты твоими соками. Но сначала ты должна кончить.

Выхожу из неё, переворачиваю на живот и снова вхожу в неё, прежде чем она успевает перевести дух. Она растягивается под меня, и мой член становится толще, тяжелее и длиннее, чем раньше.

С каждым ударом из неё вырывается стон одобрения и поощрения. Она поднимает бёдра вверх. Я вдалбливаюсь в неё, всё глубже зарывая головку члена. Мне кажется, я никогда не смогу насытиться ею. Мой разум омрачён необходимостью и желанием. Могу видеть только одно. Наоми, Надя. Моя.

Я просовываю руку и касаюсь её там, где это так нужно ей. Её киска распухает и растягивается для моей руки. Бьюсь о её задницу, а её дыхание становится тяжелее и сильнее. Чувствую, как вокруг члена и под рукой, она сжимается в экстазе. Исступление превращается в ярость, и я бешено врываюсь в неё, пока моё горячее семя не прорывается в её бесконечность.

Мокрые от душа и нашей страсти, мы падаем на кровать. Откидываю одеяло, и мы залазим на сухую простынь. Для двух людей, которые не любят прикосновения, мы слишком цепляемся друг за друга. А когда наступает ночь, мы любим друг друга снова и снова.

– Я люблю тебя, Надя, – шепчу я ей в волосы. – Я прожил достойную жизнь, раз у меня была возможность любить тебя.

Глава 36

Наоми


Он сдался. Такое странно видеть. Выражение лица Василия всё так же нечитаемо для меня, но у него опущены плечи так, что сердце разрывается от разочарования. Считает, что завтра встретит свой конец в руках Братвы, за которую так тяжело боролся.

И всё из-за глупой картины. Я бы смогла найти ему нормальную подделку. Если ему нужна живопись, я нарисую всё, что угодно. Хотя она вышла бы такой же уродливой как та, что сожжена Еленой. Но им, похоже, нужна именно эта картина. Этого я не понимаю, и никогда не понимала искусства.

Но понимаю Василия. И понимаю его отчаяние.

Поэтому целую и ласкаю его, пока часы тикают. Мой волк отчаянно нуждается в помощи. И в следующий раз он берёт меня ещё более дико. Я отвечаю натурой, царапаю и кусаю его, причиняя боль, как он любит. К тому моменту, как он покрытый потом обмяк на мне, у него щека краснеет от моих пощёчин, а шея от царапин.

Несмотря на то, что он прижимает меня телом к матрасу, мы довольны. В этот раз я не жалуюсь на микробов и грязь. И не подчёркиваю, что он дважды кончил в меня без презерватива. Если через несколько часов ему предстоит умереть, то мне хочется, чтобы все его микробы и жидкости были во мне.

Но ему лучше не умирать, иначе я потеряю голову и начну убивать людей.

После всего он целует меня в губы и говорит.

– Час близок. Мы должны одеться и приготовиться.

Мне хочется протестовать, снова затащить его на себя и совершить ещё один акт любви, но не делаю этого. Я в панике. Не хочу, чтобы Василию причинили вред. Стараюсь успокоиться, используя безотказный научный метод. Но сейчас он сбивает меня с толку.

Я задаюсь вопросом, убьёт ли Братва Василия?

Нужно провести анализ прошлого, но на это нет времени.

Следующий шаг – построить гипотезу. Не могу её построить, не поддаваясь эмоциональным суждениям. Моё сердце кричит, что они не причинят ему вреда, они не посмеют. Но мой логичный разум не знает, как всё пройдёт. У меня недостаточно информации о Братве и переворотах. Однако Василий, кажется, думает, что конец близок, и это очень пугает меня.

После того, как гипотеза выстроена, нужно её проверить. Но проверка произойдёт, когда Василий приблизится к Братве. И либо его изрешетят пулями, либо отпустят с миром.

Моё дыхание учащается так, что грудь начинает болеть. Когда Василий заканчивает одеваться, поправляю его галстук и глажу воротник, который едва прикрывает следы, которые я на нём оставила.

– Тебе не нужно уходить сразу, – говорю я ему. – Может, дать им несколько дней, чтобы остыли, посмотреть, как всё само утрясётся...

Василий хватает за подбородок, наклоняется и смотрит на меня, пока я не посмотрю на него. Несмотря на то, что мне трудно поддерживать зрительный контакт, я смотрю на него.

– Нет, – тихо говорит он. – Я волк. Я не прячусь от своих людей. Какое бы решение они ни приняли, соглашусь с ним.

– Мы могли бы вернуться в постель, – говорю я в отчаянии, начиная растягивать его рубашку. – Ты мог бы снова найти мою точку G...

Он накрывает своей рукой мою.

– Всё будет так, как должно быть, – говорит он мне.

Мне хочется указать на то, что он не борется. Не понимаю, почему он этого не делает, ведь он же волк. Он – Братва. Он – их создатель. И если они решат уничтожить его, он поймёт. Это я ничего не понимаю и никого не прошу.

Убираю руку и наблюдаю, как он снова застёгивает пуговицы.

– Тогда пойдём на поиски Дениэла.

Я не упоминаю совет. Не хочу даже думать о том, что он существует и может принять решение о судьбе моего волка.

Мы сохраняем молчание, пока едем в машине до штаб-квартиры Братвы. Полагаю, нам совсем нечего сказать друг другу. Когда подъезжаем к дверям в комнату, где совет выносит решения, там стоит мужчина с винтовкой в руках.

– Даниэл, – радостно говорю я. – Мы здесь!

– Наоми!

Он мчится ко мне, перебрасывая винтовку за спину.

– Слава Господу! – он подбегает ко мне, хватая меня в могучие объятия, а я неловко терплю это.

Как и всегда, кажется, что он выжимает меня.

– Знаю, тебе не нравятся объятия, но, чёрт возьми, потерпишь для старшего брата.

– Да, – говорю я ему, хотя чувствую облегчение, когда он отпускает меня.

У Дениэла блестят глаза, когда он отступает и хвалит.

– Хорошая кепка, – говорит он, пробегая пальцами по краю козырька.

– Старую я потеряла, когда Голубевы пытались нас убить, – говорю я ему.

У него сужаются блестящие глаза, и он смотрит на Василия.

– Думал, ты сказал, моя сестра будет в безопасности, чёртов ты козёл.

– Она в безопасности, – говорит ему Василий.

И это правда.

У Дениэла искривляется рот так, что я понимаю, ссора ещё не окончена.

– Как я понимаю, Голубевы ещё и причина смены цвета волос? – он смотрит на Василия. – Ты забыл про брови.

Я машу руками.

– Брови в данный момент не важны.

– Точно, – говорит Дениэл. – Где, чёрт возьми, вы двое были? – спрашивает он. – Я простоял здесь кучу времени, переживая за вас.

– Извини, – говорю я ему. – Мне нужно было попрощаться с Василием. Он расстроен.

Василий откашливается, прерывая нас.

– Слишком открыто.

Я моргаю.

– Прости. Мне нужно было солгать?

– Своему брату? Да. Когда говоришь о сексе? Всегда.

Он смотрит на Василия.

– Не собираешься попросить у меня прощения?

– Не сегодня утром, – говорит Василий бесцветным голосом.

– Позор. Мне хочется выпороть тебя, раз ты посмел коснуться моей сестры.

– Не стоит, – останавливаю я Дениэла. – Его это возбуждает. Если ему понадобится порка, это сделаю я.

– Слишком открыто. Господи Иисусе. Мне нужен отбеливатель для мозгов, – Дениэл сжимает руками своё лицо. – Даже не хочу спрашивать о царапинах на его шее.

– О, это мои, – гордо говорю я Дениэлу. – Ты бы видел его пенис.

– А-а-а-а-ах! – мой брат машет руками в воздухе. – Можем ли мы, пожалуйста, не разговаривать? Сестрёнка, я рад видеть тебя целой и невредимой.

Он сжимает мне руку, хотя знает, мне это не нравится. Но я терплю, поскольку Дениэлу это нужно.

– Даже рад видеть мрачное лицо Василия, раз он сохранил тебя в безопасности.

– Сохранил, – говорю я ему. – Я даже не возражаю против его микробов и спермы.

Это своеобразное признание в любви от меня, и я смотрю на Василия, желая, чтобы он смог прочитать его на моём лице. Ему нравится слышать такое? Или наоборот, делает его печальным, раз скоро его ждёт казнь за дверью, которую караулил Дениэл. Тайная ужасная часть меня надеется, что он, услышав мои слова, передумает, схватит меня за руку, и мы убежим на дачу, о которой он говорил. Там я позволю ему наполнять меня спермой так часто, как ему нравится, и буду любить его каждую секунду.

До тех пор, пока он не умрёт.

– А теперь ты говоришь мне это дерьмо, чтобы прогнать меня, – говорит Дениэл. – Я заплачу тебе миллион долларов, если ты больше никогда не скажешь слова «Василий» и «сперма» своему дорогому брату.

– Я дала тебе этот миллион, – с лёгкостью отвечаю я Дениэлу, но моё беспокойство выдают пальцы.

Не могу перестать теребить козырёк своей кепки. В зале абсолютно тихо. Мне интересно, что происходит за дверью, которую охранял Дениэл.

– Ты можешь забрать его, – говорит Дениэл.

– Я не…

Василий обрывает мои протесты, взяв меня за подбородок.

– Прибереги деньги, Наоми. Они тебе могут понадобиться, если я исчезну.

Нет, нет, нет. Не хочу этого слышать. Поворачиваюсь к Василию и начинаю поправлять его галстук. Он искривляется совсем чуть-чуть, но мне нравится делать это. Я поправляю узел и провожу пальцами по тёмному шёлку.

– О чём он говорит? – спрашивает Дениэл.

Василий быстро пересказывает всё, что произошло. Сжигание картины. Смерть Елены.

– Тебе нужно узнать, что там внутри, – говорит Дениэл, понижая голос.