– Итак, мы опять вернулись к долгу. Вы действительно цените его превыше всего?

– Вы остры на язык и отменно выполняете свои обязанности. Идеальная помощница. Вы ведь поддерживаете именно такой образ и здесь, и на Иллиакосе, верно? До признания в том, что вы не замужем, я успел придумать целую историю о греческой девушке, оказавшейся в сложной жизненной ситуации, стремящейся разрешить ее и понять наконец, чего хочет на самом деле.

– Так было с вашей мамой?

– Слишком прозрачно, да? Я задавался вопросом: не повторите ли вы ее судьбу, позволив чувствам вырваться и уничтожить все, что имели? Потом понял, что у меня разыгралась фантазия, причем я мыслил неверно. Вы рассудительны и умны для того, чтобы выйти замуж и пойти по жизни этим путем. Вы поступили иначе, сделали большее – стали незаменимой помощницей для короля и его дочери, заручились их доверием. Обладай моя мама таким же упорством и здравомыслием, она и сейчас была бы жива.

Нежность в голосе смягчила острый удар, словно нанесенный мечом под ребра. Кристина опустила руку, но он удержал ее.

– Ты можешь быть мягкой, теплой, притягательной, как само Средиземноморье, но внутри тверда, как гранит. – Алекс говорил, глядя прямо ей в глаза. – Ты бы никогда не поступила как моя мать, не сбежала, оставалась бы сильной, как призывает девиз рода. Но бушующие в душе вихри представляют опасность, если ими не управлять. Если они вырвутся из-под контроля, уничтожат все на своем пути.

Кристина отпрянула. Слова обожгли лицо, словно пощечина.

– Вы не имеете права так со мной говорить. Вы меня совсем не знаете!

– Вот он, тот гнев, который ты подавляешь и стараешься сдерживать. Мне очень любопытно, что может заставить тебя потерять контроль.

Она попыталась вырваться, но Алекс сделал шаг, заставляя ее отступить к стене и отгораживая ее широкими плечами от всего мира. Он коснулся гребня в ее волосах, и его взгляд утратил прежнюю напряженность. Кристине показалось, что его раздражение связано не с ней, а с собственными мыслями.

– Сейчас лучше успокоиться, еще не время. Прошу меня простить, мисс Джеймс. Я вел себя глупо. Вы не виноваты в том, в чем я вас обвиняю. Забудьте все, что я наговорил.

– Забыть? – Она едва не задохнулась от возмущения. – Вы много на себя берете. Прощать – удел Бога, а человек может только совершать ошибки. Вы, кажется, переоцениваете собственную значимость для бытия.

– Предлагаю перемирие, – с улыбкой произнес Алекс.

Она не знает, что он за человек и что задумал, но устоять и не принять его извинения не может, особенно сейчас, когда лицо его выражает столь искреннее раскаяние, а улыбка завораживает.

Кристина попыталась вырваться и уйти, но ей опять не удалось.

– Тина? Все в порядке? – К ним подошла Ари, отделившись от проходящей мимо группы.

– Стул, кажется, расшатался, – произнес Алекс с таким видом, будто дело было действительно в нем.

– О, надо же, – заволновалась леди Альбиния. – Посмотрим, что можно сделать, Александр, когда будет время. Что ж, полагаю, довольно разглядывать портреты, по моему мнению, это утомительнее, чем идти по полю. Интересно, отчего так? Я мечтаю пойти к себе и немного отдохнуть. Посоветовала бы вашему величеству поступить так же, прежде чем мы отправимся в Оксфорд.


Кристина оглянулась через плечо, словно опасалась быть застигнутой, хотя не делала ничего плохого. Ари отдыхала, до отъезда в Оксфорд оставался еще целый час, поэтому Кристина может заняться чем пожелает, например, еще раз посмотреть на портрет леди Вентворт. Ее привлекала вовсе не возможность полюбоваться мастерством Рейнольдса, а, скорее, внутреннее сходство с этой дамой, хотя внешне между ними не было ничего общего, она сама не была ни красивой, ни знатной, ни коварной. При всем восхищении леди Вентворт, Кристина испытывала презрение к женщине, бросившей своего сына, что оставило в его душе рану, кровоточащую всю жизнь. Ей пришла в голову мысль, что она сейчас в том же возрасте, что и леди Вентворт, накопившая к этому времени значительный жизненный опыт: вышла замуж, имела сына восьми лет и, разочаровавшись, решилась отказаться от всего ради любви, которая, возможно, и не была настоящей. Просто невероятно…

Кристина подошла ближе и оперлась на спинку стула у картины, не сводя глаз с красивого лица женщины. Ей, кажется, удалось разглядеть чувства, терзавшие ее душу, она заметила даже упрямство и гневливость. Появилось желание протянуть руку и коснуться лица, преодолеть время и попытаться объяснить, что всегда можно найти иной путь изменить жизнь, внести в нее тепло и любовь, не ранив близких людей.

– Думаете, сможете разгадать причины ее поступков, если будете долго смотреть на портрет?

Кристина вскрикнула и оглянулась. Стул покачнулся на тонких ножках, будто тоже растерялся, но быстро вернул себе устойчивость. Алекс стоял в простенке между окнами, выходящими в сад. Яркий солнечный свет слепил ее и не позволял разглядеть лицо. Как неловко быть застигнутой в такой ситуации, к тому же предположения его совершенно верны.

– Я пришла… – пролепетала она, – я хотела…

Он шел к ней так решительно, будто намеревался выставить из галереи.

– Значит, пришли еще раз увидеть «ту самую» леди Вентворт? Что ж, вы не первая. История ее жизни вызывает любопытство у гостей замка. Как и те объявления, что вы читали на Иллиакосе. А еще многих людей привлекают публичные казни.

– Что? Нет, вы ошибаетесь! Я не…

– Нет? Зачем же вы опять здесь, у портрета? И больше пяти минут не сводите с него глаз? Извините, но я не поверю, что вас завораживает мастерство художника.

Выходит, он наблюдал за ней все это время. Кристина покраснела и отвела взгляд.

– Да, я думала о ней. И жалела.

– Жалели?

Она жалела и его, но промолчала, разумно предположив, что такое заявление лишь усилит гнев.

– Это просто портрет, но леди Вентворт выглядит так, будто хочет что-то сказать.

– И что же?

– Не знаю. Например: «Посмотрите, я здесь».

– Насколько мне известно, вокруг нее всегда было много людей, желающих любоваться и отпускать комплименты. Она была признанной красавицей.

– Вы же понимаете, я не об этом.

Стентон нервно переступил с ноги на ногу и встал вполоборота к картине.

– Принцесса Ариадна верно выразилась, сказав, что вы способны кричать молча. Похоже, вы примеряете на себя проблемы моей матери.

– Что за ерунда. Я совсем не похожа на нее: не знатная, не богатая, не красивая. Я была обузой для родных, но, к счастью, обрела новую семью, которая заботится обо мне. Нас с леди Вентворт нельзя сравнивать.

– Несмотря на уверенное опровержение, я слышу этот крик. Интересно, почему?

– Похоже, вы примеряете на себя мои воображаемые проблемы, лорд Стентон.

Ответ вызвал улыбку.

– Разница между нами в том, что я не отрицаю их наличия, Кристина Джеймс. Я отдавал себе отчет в том, что делаю, отвергая прежний гедонистический образ жизни. Разочарование и внутренний крик о помощи – неотъемлемые последствия сделки с ангелами. Это называется компромисс, и он обязателен, если хочешь выбраться из детства и стать взрослым.

– А гедонистический период был лишен разочарований и внутренних криков о помощи?

Кристина напряженно ждала ответа. Мужчину, которого она знала шесть лет назад, едва ли можно было счесть безразличным ко всему и всем.

Рука его поднялась и опустилась, сделав странный жест, который она едва машинально не повторила.

– Нет, – после паузы произнес Алекс. – Я разочаровывался минимум трижды, уже ближе к концу периода. Это и помогло понять, что я больше не желаю жить в постоянной опасности, потворствуя своим прихотям. Работа в министерстве – то, что мне нужно. Удалось привести в равновесие Синклеров и Стентонов, хотя Синклер порой дает о себе знать душераздирающим криком, но последнее слово остается за Стентоном. Рекомендую взять на вооружение мою методику. Ее использование дает нужный результат.

– Рекомендуете мне? В моей душе не бушуют демоны, в отличие от вашей, лорд Стентон.

– Еще как бушуют, мисс Джеймс.

Взгляд его из ледяного за секунду превратился в теплый и ласковый, голос стал тихим и зажурчал, как весенний ручеек.

Кристина невольно отступила и посмотрела на портрет, словно прося поддержки. И получила, увидев то, на что не обращала внимания раньше и что давало повод сменить тему.

– А что ваша матушка держит в руке? О, это ведь кисть?

Улыбка Алекса стала кривой.

– Да, она обожала рисовать акварели. Дом был завален ими.

– А я не видела ни одной. Их убрали?

– Отец все уничтожил.

– Какой ужас! Как он мог так с вами поступить?

– Со мной?

– Он обязан был сохранить для вас память о маме. Какой бы она ни была, это же ваша мать. Все люди совершают ошибки, нельзя же их за это… уничтожать. К тому же это недопустимый посыл для ребенка: если ты разочаруешь меня, перестанешь для меня существовать. Я сочувствую вашему отцу, но так не стоило поступать. Это жестоко.

– Таково наказание за предательство, мисс Джеймс. Она предала не только мужа и семью, но и страну. Моро был французским шпионом, убегая, она прихватила секретные документы, которые выкрала у дяди. Каждый отдельный факт непростителен, а уж вместе…

По непонятной причине Кристина испытывала острое желание встать на защиту дамы на портрете.

– Раз она такая негодница и ваш отец уничтожил все, что о ней напоминало, почему оставил портрет?

– Чтобы он служил напоминанием мне. Как и бабушка, отец был любителем предостерегающих от ошибок поучений и назиданий. Он хотел, чтобы я не забывал о необходимости подавлять в себе черты Синклеров, которые унаследовал от нее, и развивать лучшие качества Стентонов, которые в этом помогут. Судя по всему, отец не питал большие надежды, поэтому часто отправлял меня к дяде, когда я не был в школе. Освальд – мастер укрощения буйной натуры Синклеров. Ему не удалось продвинуться далеко в моем случае, но сделанное неплохо укоренилось.