– Нет. И я рада, что мои предположения ошибочны.

– Вы готовы отказаться от своей версии только ради сохранения нескольких деревяшек?

– Я сочувствую вашей маме. Мне она видится растерянной женщиной, которая просто запуталась. К тому же прошлое нам не под силу изменить.

– Я никогда не пытался. Поэтому занимаюсь будущим.

В котором ей нет места рядом с ним.

Сейчас Алекс непременно попытается ее выдворить, а уходить так не хотелось. Она провела по пухлой щеке деревянного мальчика.

– А как вам пришла в голову мысль его вырезать?

– Она не приходила. Я никогда точно не знаю, каким будет новое творение, это зависит от многих обстоятельств. Обычно я сажусь, беру кусок дерева и отключаю мысли. Если я начинаю думать, приходится прекратить работу. В этих стенах не действуют правила того мира, что за дверью. Здесь я делаю все, что хочу.

– Я вам завидую. – Кристина помолчала и перевела дыхание. – А как получилось, что вы занялись резьбой? Помните, как это было?

Алекс оглядел мастерскую и насупился, будто ответ был написан на одной из стен, а он никак не мог его найти.

– Я мечтал о собаке, но отец не желал держать животных в доме. Однажды я наблюдал за тем, как плотник закреплял панель на стене, увидел в его ящике инструмент и кусок дерева, взял и вырезал себе собаку. Мастер увидел ее и сказал, что я могу приходить к нему, когда захочу. Два месяца я набирался смелости и наконец решился.

– Этим плотником был Нэд, муж Мэтти Фрейк. – Вот и ответ еще на один вопрос.

Взгляд Алекса потеплел, и он кивнул.

– Знаешь, что в тебе больше всего раздражает?

– Что? Моя привычка во все совать нос? Или догадливость?

– И то и другое.

– И где же та собака? Вы ведь должны хранить ее.

– Почему ты так уверена?

– Просто знаю, и все.

Алекс несколько секунд стоял неподвижно, возвышаясь над ней, как могучий дуб в лесу, затем развернулся и пошел к двери в соседнюю комнату. Кристина не двинулась с места, понимая, что настало время принять решение. Мужчина не станет испытывать больше уважения к женщине, стремящейся проникнуть в его жизнь. Она и так уже нарушила правило, явившись в мастерскую. Сделав следующий шаг, она даст понять, что все подозрения на ее счет верны. Пожалуй, следует проявить сдержанность, остаться в его глазах добропорядочной мисс Джеймс, идеальной помощницей короля. Но нарушенные однажды границы второй раз перейти легче.

Кристина резко выдохнула и последовала за Алексом. К счастью, перед ней была не спальня, а кабинет. Неожиданно просто обставленный: большой письменный стол, заваленный бумагами, два удобных на вид кресла и стеллаж у стены, на полках которого, помимо книг, было множество деревянных фигурок.

– Вот. Это Мальчик.

– Мальчик? – Кристина заморгала, увидев что-то коричневое в ладони Алекса.

– Да, я назвал его в честь овчарки мистера Брикшоу, одного из наших лучших арендаторов. Он всех своих собак называл Мальчик. «Мальчик, ко мне, Мальчик, вперед». Каждый раз, когда у него должны были появиться щенки, я просил отца разрешить мне забрать одного Мальчика и, разумеется, получал отказ. Тогда я сделал этого.

Кристина часто замечала легкую иронию в его голосе и уже привыкла к такой манере говорить; это означало, что он нервничал.

Отбросив разочарование, поскольку теперь стало очевидно, что Алекс не собирался ее соблазнить, она сосредоточилась на Мальчике и протянула руку. Не сразу, но он все же вложил фигурку ей в ладонь, да так осторожно, будто это был мыльный пузырь. Собака выглядела очень странно, казалось, что начатую работу внезапно прервали: лапы не вырезаны, лишь обозначены углублениями, хвост – несколько вдавленных полосок. Непонятно, что увидел в этом опытный плотник и почему похвалил Алекса. Впрочем, одно было очевидно: ребенку удалось несколькими штрихами оживить простой брусок дерева. Уши щенка приподняты, глаза веселые и полны любопытства, он смотрел на Кристину с безудержной детской радостью.

– Вам удивительным образом удалось передать эмоции, – тихо произнесла она.

Алекс потянулся, чтобы взять фигурку, но опустил руку и отошел к столу. Кристина прижала собаку к груди и ощутила тепло, словно переданная ей любовь могла проникнуть в сердце и успокоить. Она не представляла, что сейчас надо сказать или сделать, но понимала, что не хочет уходить. Пусть ненадолго, но она останется с Алексом в его мире.

Алекс напряженно следил за стоящей у шкафа Кристиной. Пальцы ее касались то одной фигурки, то другой, она по-прежнему прижимала Мальчика к груди. Черт, как он хотел бы оказаться на его месте.

– Они великолепны, Ал… лорд Стентон.

Он шагнул вперед, забыв, что перед ним стол. Натолкнувшись на преграду, словно ощутил удар тока, что было полезно в его потерянном и напряженном состоянии. Положив руки на холодную поверхность, Алекс принялся разглядывать Кристину, совершенно не представляя, что сказать.

– А как отец отнесся к вашему таланту? – Она нарушила молчание первой.

– Я ничего ему не сказал. А потом умерла мама, и все стало не важно. Большую часть года он оставался в Харрогите с моей бабушкой, до дня венчания с Сильвией. Думаю, она ему рассказала уже позже.

– Вы поделились сначала с мачехой?

– Отец немало пережил, не стоило его волновать, ведь резьба по дереву – занятие, недостойное будущего маркиза Вентворта.

– Боюсь, ваш отец мне бы не понравился.

– Он, в сущности, неплохой человек, но ему для счастливой жизни нужен мир незамысловатый, где все однозначно.

Кристина задумчиво оглядела Мальчика.

– Ваши работы такими не назовешь.

– Но это мой мир. Для отца поделки сына стали бы еще одним ударом по самолюбию, очередным подтверждением вырождения рода Синклеров.

– Я, разумеется, не могу сказать, что хорошо знаю Синклеров, я знакома лишь с двумя. Кстати, у вас с дядей, на мой взгляд, мало общего, как и с матушкой. Не думаю, что тут действует некое проклятие рода.

– Знайте, что вы одна-единственная так считаете. Спросите у любого в Лондоне, и вам скажут, что имя наше связано с греховной страстью и самоуничтожением.

– Не поверю, что вы не способны выбрать пример для подражания – отца или дядю. Это как-то… по-детски. – Ее откровенно скептическое отношение удивило Алекса, ведь для него разница в чертах двух родов была очевидна. – А ваши друзья, лорд Гантер и лорд Ревенскар, они ведь тоже повесы и любители покутить. Но их вы не оцениваете однозначно: плохой, хороший? Даже если они совершали нечто предосудительное?

Он улыбнулся, невольно вспомнив их юношеские похождения.

– Это другое.

– Почему же?

– Они не Синклеры.

– Вы ведь понимаете, что это смешно. Разве хороший дипломат не должен опасаться попасть в западню предвзятых суждений?

Улыбка Кристины обезоруживала, но упрямство заставляло стоять на своем.

– Допустим, но хороший дипломат должен знать о своих недостатках и не позволять им влиять на работу.

– Быть Синклером – не значит быть плохим.

– Нет, это, скорее, проклятие.

Кристина вздохнула.

– Печально, а я считала вас умным человеком.

– Не верите в проклятия, мисс Джеймс? – Алекс постарался сдержать улыбку.

Она отвернулась, оглядела фигурки и взяла в руки ту, что он сделал когда-то для своего преподавателя, – скрюченный человечек.

– Нет, как и в волшебство. Впрочем, я тоже в детстве представляла себя подкидышем, мечтала, как моя настоящая семья скоро меня найдет, и окажется, что я принцесса сказочного королевства, мы вернемся туда и будем счастливы.

– Кажется, в некоторой степени ваша мечта сбылась. По крайней мере, события вашей жизни близки к тому, о чем вы мечтали.

– Невероятно, правда? Сначала, в первое время жизни на Иллиакосе меня это пугало. Первые года четыре мне время от времени снился сон, что я вернулась в Нортумберленд и кузены опять надо мной издеваются. У меня даже появилась уверенность, что я сама каким-то образом сотворила волшебство, чтобы Иллиакос появился в моей жизни. Весь первый год я, ложась спать, давала себе слово, что завтра буду вести себя идеально, и тогда заклятие продолжит действовать, я останусь на острове и никогда не вернусь в дом дяди. Похоже на тысячу и одну ночь: каждый день я зарабатывала право на следующий. Вы говорите, я хорошая помощница, знаете, я готова была на все, лишь бы ничего не менялось, даже если это только сон. Сначала я боялась общаться с Ари. Мне казалось: если в этом сне я дам волю чувствам и эмоциям, то проснусь, и все станет как раньше. В конце концов, я сдалась. Ари очень упорная. Она приходила ко мне ночью, сворачивалась рядом, как щенок. – Кристина улыбалась, глядя куда-то вдаль, и гладила Мальчика. – В результате я стала лучше спать с Ари, чем без нее, даже когда она пиналась во сне, а я потом ходила с синяками.

– Страх до сих пор не оставил вас?

Кристина посмотрела на Алекса, широко распахнув глаза, и он увидел в них ответ. Конечно, она и сейчас боится. Стремление контролировать себя и ситуацию – не из желания манипулировать, как он ошибочно решил сначала. Это ее способ существования, самозащиты. Теперь он все понял.

– Нет, не оставил. – Кристина покачала головой. – Я ведь и представить не могла… Когда папа умер, я каждый день ждала, что меня отправят обратно в Англию. Мне никто ничего не говорил, но я была уверена, что топор упадет на мою голову, ведь без отца я была им не нужна. Какая от меня польза? Я почти все время молчала, боялась, что меня заметят, если я произнесу слово, вспомнят, что от меня пора избавиться. Потом я пришла к выводу, что меня никто не трогает, чтобы не нарушать траур, полагая, что я скорблю по отцу. Месяца через три король Дарий, наконец, понял, что я живу в постоянном страхе, и сказал, что меня никто не отправит обратно, я могу остаться с ними навсегда. Тогда я в первый и последний раз в жизни упала в обморок. Прямо в главном зале. Было ужасно стыдно.