Ирина Мельникова - Потому что я тебя люблю

Вчерашние впечатления заметно подпортила встреча с Таней, но сегодня — она очень надеялась — их дорожки не пересекутся.

Интересно, как часто она ходит к Марку? И неужели он общается с ней так же, как и с Наташей? И у нее в душе тоже живет надежда, что теперь всё может стать иначе, что он почувствует теплоту и заботу, сердце оттает, откликнется…

А вчера судьба свела их — наверняка не случайно, — и дала понять: вы в равном положении. И Марк, кажется, по-прежнему безучастен к вам обеим.

От этих мыслей — реальных, совсем не сладких, — в сердце больно кольнуло.

Но все-таки она собралась, пусть и не таким воздушным было ее настроение, как обычно. И смутная тревога терзала: вдруг снова?..

По дороге зашла в магазин: купила сок (Марк любит яблочный) и печенья. Уже стоя у кассы, услышала звонок. Взглянув на экран, увидела «Паша». Их общение походило на волны — то прибой, то тишь да гладь. Он всё понял, когда увидел ее лицо при разговоре о том, что Марк в больнице. Врать, притворяться она не могла. Да лишь дурак не поймет: не будет девчонка бегать каждый день в больницу к бывшему однокашнику просто из сострадания.

По привычке они с Пашей продолжали переписываться, но вероятность отношений опять скатилась к нулю. Какое там, ведь теперь у нее появился шанс!

Отвечать не стала. Выключила звук и сделала еще один шаг к кассе. Очередь двигалась слишком медленно, а ей уже не терпелось увидеть Марка.

Короткий путь от остановки до больницы она почти пробежала. Часы приема уже начались и хотелось скорее, скорее!

Влетела в коридор, где почти все лавочки уже были заняты другими родственниками и пациентами, застолбила местечко — Марку тяжело стоять долго на своей единственной пока здоровой ноге, набрала его номер.

Гудки длились слишком долго, пауза затягивалась, и Наташа начала нервничать: не случилось ли чего? Может, ушел на процедуры? Обычно Марк отвечал на звонки быстро.

Наконец, спустя, кажется, целую вечность, ответил:

— Алло.

— Привет, Марк. Выйдешь? — самым бодрым и жизнерадостным голосом отрапортовала Наташа. Само жизнелюбие! И не скажешь, что десять секунд назад хмурилась и паниковала.

— А-а-а… — неожиданно задумчиво протянул он. И наконец выдал: — А меня выписали.

— Да? — растерянно пролепетала Наташа.

— Угу.

— А я тебе сок купила. Яблочный.

Глупая! Зачем это сейчас? Наверное, надеялась, что он скажет что-то вроде: «Ну ты приходи ко мне, посидим, отметим выписку».

Но он не сказал.

— Ну вот так.

— Поздравляю, — пролепетала она.

— Спасибо.

Всё то же равнодушие в голосе. И тишина. Будто и говорить больше не о чем.

— Ладно, поправляйся тогда. Пока.

— Ага, спасибо. Пока.

И всё… И всё???

Она не верила. Стояла, наверное, с таким шокированным лицом, будто ей сообщили, что близкий родственник, который уверенно шел на поправку, вдруг умер.

Тьфу-тьфу-тьфу.

Заметив встревоженные взгляды людей, быстро сбежала вниз по ступенькам, уже ощущая подступающие слезы. Только не сейчас. Добежать, дотерпеть, скрыться от людей.

Сил и мужества хватило лишь выбежать из больницы, а потом слезы хлынули.

Плевала она на всех! Как же больно!

Неужели ему всё равно, что она чувствует? Ни «спасибо» за заботу, ни желания общаться — как будто не понимает ничего. Или не хочет понимать? Удобная позиция для того, кто не любит — притворяться слепым.

А может, с ним сейчас Таня? Или ему вообще никто не нужен? Да что ж он за человек такой?!

Понимала, что злиться нужно лишь на себя, что Марк ничего ей и не обещал, и не должен. Хочешь заботиться — пожалуйста, но настал момент, когда твоя поддержка больше ему не нужна, и что?

Обида душила, тяжелым камнем лежала на сердце. Глупая! Вот что ты заслужила за свою доверчивость. Открой глаза! Тебя не любят! А ты как слепой котенок — бьешься и бьешься в одну дверь! Только заживут раны — снова!

А тот, кто любит — не нужен. Ему тоже больно. Представь, как здорово ты с ним поступила — сначала проявила благосклонность, а потом, как вновь замаячила иллюзия быть рядом с Марком, без слов исчезла. Даже на звонки не отвечаешь. Нечего жаловаться теперь. Заслужила.

Немного успокоившись, Наташа присела на лавочку в сквере, привела себя в порядок, выдохнула и набрала номер Паши. Зачем? Она и сама не знала. Но почему-то твердо решила, что, если он еще хочет общаться с ней — выйдет за него замуж. Назло.

Кому назло? Она и не знала. Возможно, себе. Марку ведь всё равно, с кем она.

Паша ответил довольно быстро, общался с ней, словно ни в чем не бывало, и ей — удивительно — с каждой минутой становилось всё легче.

— Может, встретимся как-нибудь? — предложила сама, понимая, как глупо и жалко это звучит.

Как побитая собака, предательница — приползла…

Но Паша ни в чем, казалось, ее не винил. Поучиться бы ей его мудрости.

— Конечно. Я вечером буду свободен, если ты тоже…

— Я тоже, — живо ответила она, не дав ему договорить, а себе — передумать.

Больше — никаких сравнений в пользу Марка. Она узнает его как личность и будет стремиться понять, смогут ли они быть вместе. Внешне он вполне симпатичный, и если бы не рана в сердце и взгляд сквозь розовые очки, направленный в сторону лишь одного объекта, вполне могла бы увлечься им. Но сердце — по какому, интересно, принципу? — выбрало совершенно другого, бездушного человека. А теперь специально пытается оправдать его. На этот раз ничего не выйдет.

Она встала со скамейки и твердым шагом отправилась домой. «Отныне буду счастливой. И это не пустое обещание. У меня есть всё, что нужно, кроме одного — умения благодарить. Отсюда все несчастья. Я не ценю то, что есть. А люди рядом ничуть не хуже. И я смогу быть счастливой. И буду. Буду!»

Наташа шла на встречу к Паше, не особенно понимая, чего стоит ждать. Порой это к лучшему — не испытывать никаких иллюзий, не питать надежд, просто получать то, что есть и радоваться этому.

Внутри была отрешенность, обида в душе еще саднила, да и погода была соответствующей — липкий снег с дождем, хмурое небо, серо-коричневые сугробы, голые ветки деревьев…

Они договорились встретиться в парке. Народу было совсем немного: по пути ей встретились несколько мам с колясками, которые были рады вырваться из дома и готовы гулять часами, лишь бы ребенок так же спокойно спал, одна пожилая супружеская пара да группа студентов. Не так давно и она была наивной и беззаботной. Вместе с подружками могли рвануть после пар в кафе, обсуждать несносных преподавателей и трудности сдачи зачетов. А сейчас у каждой из них своя жизнь, созваниваются раз в несколько месяцев. Разве можно было предположить, что их общение станет столь редким? Что они перестанут интересоваться повседневными делами друг друга, и та самая крепкая нить между ними — вовсе не дружба, а временное пристанище, этап жизни под названием «студенчество».

Паша стоял у ротонды. С цветами в руках. На этот раз — кремового цвета. Это становилось их доброй традицией.

У нее на глаза навернулись слезы. Разве она заслужила? После всего…

А он смотрел на нее и улыбался. «Последний романтик» — кажется, таких парней так называют?! Как будто говорил: «Мне не в чем тебя винить. Я тоже знаю, что такое любовь». А она без слов его понимала.

И этот жгучий комок страстей, страхов, обид и зла в душе вдруг стал легче. Дал глубже вдохнуть. Разжал свои когти. Не отпустил еще, нет, но надежда освободиться от него навсегда появилась.

Она не забыла о Марке. Но после того разговора — леденящего душу, холодного, — как будто отрезало. И воспоминания о нем были лишь по привычке. Так бывает. Тысячу раз пытаешься освободиться, забыть, зачеркнуть, заставить себя не думать, а потом еще одна капля — и сосуд полный. И больше не хочется клеить иллюзии, всё равно они — порванная книга. И даже если бы он сейчас позвонил ей, куда-то позвал, признался в любви (Какое еще невероятное развитие событий можно себе представить? Проснись, Наташа, это жизнь!) — историю не перепишешь. И битая чашка всё равно не будет красивой. Трещины будут постоянным напоминанием о том, что было, и черные дыры в сердце будут зиять. Не развести на пепелище огонь, хоть сколько рыдай над своими воспоминаниями.

— Спасибо, — сдержанно улыбнулась, получая цветы.

Словно Снежная королева. Ледяная. Бесчувственная. Такая же, как Марк. Ведь это больно.

Посмотрела ему в глаза и почувствовала, что согревается под его улыбающимся взглядом. И ей очень хочется, чтобы кто-то так на нее смотрел.

И снова едва не разрыдалась.

Подумала об этом и тут же ощутила на щеке мокрый след. Снежинка? Вряд ли.

Паша без слов притянул ее к себе, и она не сдержалась. Припала к его груди и как дура, честное слово… И стыдно было, и тепло. Так надежно.

— Я такая дура, Пашка…

«Ну зачем я тебе нужна?» — невысказанное.

Он ничего не сказал. Ну, дура и дура. Пройдет.

Только гладил ее по спине и по шапке, ничего не говоря. А ей и не нужно было ничьих слов утешения. Вытерла слезы, выдохнула. Вроде бы полегчало.

Он это заметил. Опять улыбнулся.

— А я хотел тебя в кино позвать. Там мелодрама какая-то идет. Но ты, вижу, свое уже выплакала.

Она не смогла не засмеяться.

Из крайности в крайность прямо, ей-Богу. И что творится? Весна близко. У психов, как говорится, обострение. А ей себя трудно к нормальным причислить после сегодняшней невольной сцены.

Пожала плечами:

— М-да, план не сработал.

— А ты что думаешь, у меня один такой план?

Она хмыкнула, потом выдержала паузу, раздумывая, не обидит ли его вопрос, который давно хотелось задать. И всё же произнесла: