Стены тоже были бирюзовыми, тоном светлее.

Заднюю часть комнаты я отгородила ширмой высотой чуть ли не под потолок, сделанной мною из шести секций разной ширины, отчего вся ширма смотрелась как симметричный зигзаг. Это была идея Бенедикта. Я тоже считаю, что ширма должна выглядеть поставленной как бы случайно. Она была бирюзовой, в тон стенам. Изнутри повторялся узор пола, а снаружи я приклеила узкие зеркальные полосы — ничто так не увеличивает пространство маленькой комнаты, как зеркала. Взгляд в зеркало стал взглядом в будущее, ведь в зеркальных полосах отражалась моя люстра!

Не вся, конечно, иначе мы бы не смогли поместиться в кровати. Мы повесили только нижний ярус, с хрустальными молниями и синим в звездах шаром. Как знать, может, в один прекрасный день мы вскроем потолок и разберем крышу. Тогда можно будет повесить люстру целиком — но и сейчас все изумительно красиво.

Все уродливое исчезло из моей комнаты и было спрятано на полках за ширмой. Получилось семь рядов полок: наверху — высокие, в самом низу — высотой всего двадцать сантиметров, для всякой мелочи. Мне удалось разместить на небольшой площади массу уродливых предметов. Как говаривал наш профессор Зингер, безобразное, к сожалению, всегда сильнее красивого, поэтому его надо прятать.

Весь ремонт обошелся всего в семьсот марок, чем я также немало гордилась. Бенедикт заявил, что ни один рабочий не сделал бы лучше, а содрал бы не меньше десяти тысяч.

Мы перетащили нашу кровать из неотапливаемой игровой наверх, улеглись под люстрой и включили оду «К радости». «В круг единый, Божьи чада! Ваш Отец глядит на вас!»

14

Во время своего воскресного визита мадам Мерседес категорически отказывалась взглянуть на мою комнату. «Слишком болезненные воспоминания», — отмахивалась она. Однако Бенедикт насмешливо заявил: «Нечего прикидываться, ведь хочется посмотреть». И она отправилась наверх.

— Куда исчезли мои картины? — первым делом в ужасе воскликнула она. — Они придавали комнате художественную нотку.

— Все упаковано и лежит в кладовке.

Она посмотрела на люстру.

— А что стало с моим светильником?

Ее убогий плетеный абажур также был выдворен в кладовку. Бенедикт пару раз отфутболил его и слегка подпортил ему внешний вид. Но об этом — молчок.

Мерседес состроила такую гримасу, будто посетила могилу возлюбленного. Ни слова не говоря, глупая гусыня спустилась вниз.

За обедом она ни единым словом не упомянула об увиденном, а лишь без устали перечисляла плюсы и минусы фешенебельных курортов, где они с ненаглядным могли бы провести рождественские каникулы. Выдав нам исчерпывающую информацию, она вздохнула:

— К сожалению, об этом не может быть и речи. В этом году абсолютно необходимо мое присутствие на фирме под Рождество.

— Да? — заметил Бенедикт без всякого интереса. — Ну, тогда приведи этого чудо-мальчика к нам на рождественский ужин, чтобы мы с ним наконец познакомились. — Бенедикта тоже обидело пренебрежение Мерседес обновленной комнатой.

— Я же не могу привести его сюда, — ответила сестра.

— Но почему? — вмешалась Нора. — Твои друзья — это и мои друзья. Ты можешь пригласить его в любое время.

— Он не может прийти сюда, потому что его жена не подозревает о нашей связи.

— Твой поклонник женат? Я этого не знала, Меди! — изумилась Нора.

— Да знаешь ты это, — ответила Мерседес. — Он не может развестись, потому что у него больная жена.

— Но на Карибское море он тем не менее может с тобой поехать? — ехидно спросил Бенедикт.

— За границей его жене не удастся за нами шпионить.

— Да, да, это ты рассказывала, — поспешно поддакнула Нора. — Я помню.

— Если он женат, то ничем не рискует, регулярно делая тебе предложения, — сказала я деловым тоном.

У Мерседес был такой вид, словно она откусила лимон.

— Хочешь еще сливового компота? — спросила я также деловито.

Компота она не хотела и сразу же заспешила домой.

Мы с Бенедиктом немного поспали после обеда под нашей люстрой. Думаю, и во сне я продолжала торжествующе улыбаться!

Вечером позвонила Элизабет:

— С Хайгеном и фон Мюллером все получилось!

— Потрясающе! Поздравляю! Сколько ты там получаешь?

— Немного. Господин фон Мюллер говорит, что сотни девушек из хороших семей готовы приплатить, лишь бы иметь возможность познакомиться с его богатыми клиентами.

— Что-что?

— Я ему ответила, что мне не обязательно работать ежедневно по восемь часов для того, чтобы знакомиться с мужчинами.

Я сразу же представила себе, как Элизабет произнесла это — эффектно и твердо!

— Потом господин фон Мюллер задал мне вопрос: «Как вы представляете себе свою карьеру?» Он рассчитывал, что я буду такой дурой и выложу ему, когда собираюсь рожать. А это значило бы, что я собираюсь работать только временно и для фирмы невыгодно растить меня как специалиста. На что я ему ответила: «К тридцати годам я предполагаю дорасти до коммерческого директора».

— Правда?

— После этого он назначил мне самый большой оклад, который когда-либо получал начинающий дизайнер по интерьеру.

— Обалдеть!

— Самый большой оклад для начинающего дизайнера равняется минимальной зарплате продавщицы. Больше он не может платить, потому что все девушки-дизайнеры постоянно выскакивают замуж за клиентов!

Зарплата, что и говорить, разочаровывала.

— Зато ты сможешь по дешевке покупать шикарную мебель.

Правда, и тут возможности были ограничены: как работник фирмы Элизабет получала 25-процентную скидку, но только при покупке мебели на сумму, равняющуюся трем ее месячным окладам в год.

— Иначе любой зубной врач посылал бы свою ассистентку немного поработать бесплатно, чтобы дешево обставить свой дом.

И все-таки здорово, что Элизабет получила наконец работу. Работа в таком фешенебельном магазине — неплохое начало будущей карьеры.

— А вдрут тебя и вправду уведет какой-нибудь богатый клиент?

Своим обычным бесстрастным тоном Элизабет произнесла:

— Лучше бы у меня завелся собственный магазин. Тогда я смогла бы увести у господина фон Мюллера богатого клиента!

Когда я рассказала Норе, смотревшей рядом телевизор, включенный на полную громкость, об успехах Элизабет, та ответила, не отрывая взгляда от экрана:

— Меди считает: было бы логично, если бы ты взяла на себя половину платы за телефон.

— Разумеется. — Я ничуть не разозлилась. Напротив, если я участвую в плате за телефон, то могу потребовать, чтобы в телефонную книгу внесли и мое имя. Все очень просто! После этого я выложила еще один козырь. — Кстати, Бенедикту все равно нужен собственный телефон. Как только его комната будет отремонтирована, мы поставим наверх другой аппарат. — Ха-ха!

15

«Родина без друзей — это все равно что альбом без фотографий», — думала я блеклым ноябрьским днем, стоя на лестнице в комнате Бенедикта и сдирая шпателем синие и оранжевые планки с потолка. Они были приклеены так крепко, что отрывались только вместе со штукатуркой. Раньше я думала, что родина — это страна, где люди говорят на том же языке, что и ты. Теперь же мне казалось, что родина — это даже не город, а может, и не район. Она там, где твои друзья. Мне необходимо найти друзей. Но как? Когда по субботам мы с Бенедиктом где-нибудь ужинали, то ни с кем там не знакомились. Да это и не входило в наши планы — мы наслаждались обществом друг друга.

Так мне пришла в голову мысль поискать в телефонной книге приятельниц времен моего школьного детства. И я действительно нашла одну, Марион Дросте.

Марион вспомнила меня и тут же рассказала, что совсем недавно влюбилась и ей отвечают взаимностью. С трогательными деталями она поведала об их первой с Хорстом прогулке. Заодно я узнала, что Марион — ассистентка в фирме по маркетингу. Из нашего бывшего класса она ни с кем не общается. Интересные люди отсюда уехали — она бы и сама смоталась, если бы в ее жизни не появился Хорст. Неинтересные личности скорее всего скрылись в браках под новыми фамилиями. Одна лишь Лидия Бауернфайнд, эта задавака, вечно рвавшаяся в первые ученицы, живет на прежнем месте. Конечно, одна. Мы с Марион решили непременно встретиться, пригласив наших мужчин. Только сейчас у нее абсолютно нет времени, потому что ее Хорст завел собственное дело по маркетингу и она ведет у него бухгалтерию. Но рано или поздно мы обязательно созвонимся и договоримся о встрече.

У скуки свои законы. Хотя я в школе тоже терпеть не могла Лидию Бауернфайнд, позвонила и ей. Может, она почувствовала, что я позвонила ей только от скуки. Она тотчас выдала мне свой безукоризненный послужной список. Она была кандидатом химических наук, работала на кафедре в университете. Вскоре закончит докторскую диссертацию, ее профессор уже заждался. Когда я рассказала ей, что стала дизайнером по интерьеру и в данный момент перестраиваю наш дом, Лидия заявила:

— Я полностью занята своими исследованиями и преподаванием.

Лидия не задала никаких вопросов о Бенедикте, из чего стало ясно, что в этой области ей похвастаться нечем. В конце концов я произнесла:

— Тогда желаю тебе дальнейших успехов.

— А я тебе дальнейшего счастья, — и тут же повесила трубку.

Да, счастья я и сама себе желала. А в жизни без любви не бывает счастья.

Бенедикт пытался помочь мне познакомиться с новыми людьми. Он предложил пойти куда-нибудь поужинать с его коллегой Герхардом Крифтом, приехавшим сюда год назад. Тот придумал посетить знаменитый театральный кабачок «Адорно». Бенедикт и Герхард должны были прийти туда прямо с работы, но не раньше восьми. Я отправилась в город на автобусе сразу после обеда, чтобы хоть немного отдохнуть от ремонта. Купила себе лак для ногтей, посмотрела зимние пальто и уже в семь была в «Адорно». Я без боязни хожу одна в такие заведения.