«Абсолютно в своем стиле», — подумала Джина.

Раздражение наконец нашло выход.

— Если уж ты спросила… они просто ужасны. Но ты ведь все равно их наденешь.

Иззи замерла.

— Что?

— Ты спросила мое мнение — я его высказала. — Было на удивление приятно наблюдать, как меняется выражение лица Иззи, гаснет широкая улыбка. — Хотя я удивляюсь, зачем ты спросила. Ведь обычно ты не обращаешь внимания на то, что тебе говорят, — продолжала Джина, изумляясь собственной смелости. — Ты просто живешь, ничего не замечая. Думаешь, будто все в порядке, и плюешь на то, что считают другие.

Иззи была так ошеломлена внезапной атакой, что не сразу смогла заговорить.

— Понятно, — наконец сказала она, догадываясь, что у Джины, вероятно, нервный срыв. Иззи не могла представить, чем он вызван. Ну не тем же, что она на целый час оккупировала ванную. — И что же другие обо мне думают?

— Понятия не имею, — фыркнула Джина. Адреналин схлынул. Она хотела уязвить Иззи, и это удалось. Стало немного стыдно.

— Нет, говори. — Глаза Иззи блеснули. — Мне интересно.

— Тебе почти сорок, — взвилась Джина. — Не следует носить такую одежду.

— А еще?

Джина заерзала.

— Ладно. Если хочешь знать, мне неловко, когда мои друзья спрашивают, чем ты занимаешься, и я вынуждена отвечать, что ты барменша.

— Понятно, — пробормотала Иззи. Удивление сменялось гневом.

«Да как Джина смеет презирать то, чем я занимаюсь, чтобы платить за жилье?»

— А ты не смущаешься, когда друзья спрашивают, чем ты зарабатываешь на жизнь?

«Вот сука», — выругалась про себя Джина, покраснев. Трясущимися пальцами поправив волосы, она выпалила:

— По крайней мере, я не опускаюсь до работы в баре.

— Конечно. Тебе повезло. И потом, это не моя профессия. Я певица.

— Знаю, что певица. Все об этом знают. — Джина уже не контролировала себя. — Ты всем об этом твердишь. Если хочешь знать, это нелепо… Насколько я понимаю, ты всю жизнь провела в мечтах стать звездой. Ты даже не понимаешь, что тысячи людей поют не хуже тебя. Просто умение петь — это… ничто.

Джина дала волю ярости. Злилась, что ее никто не любит, что она сидит одна, в то время как остальные развлекаются; из-за того, что заснула в час ночи, а в два ее разбудили шаги Иззи на лестнице; из-за того, что два с половиной месяца она подходила к телефону лишь затем, чтобы в итоге сказать: «Иззи, это тебя…»

— Спасибо, — с деланным спокойствием произнесла Иззи. — Ну, а теперь расскажи, каково это — быть совершенством?


Иззи, надев в знак вызова яркие чулки, целый час пела от всей души на Дэвенхемском балу, хотя трудно было судить, оценил ли ее хоть кто-нибудь. Настроение в зале было отменное, шум стоял невероятный. Она могла с тем же успехом петь церковные гимны — все равно гости продолжали бы горланить и танцевать.

Еще там было до ужаса душно. Когда Иззи под жидкие аплодисменты спустилась со сцены, пот лил с нее ручьем. Но только увидев Сэма возле эстрады, она осознала всю глубину своего горя.

— Нет, я не плачу, — пробормотала она, прижимаясь к его груди и не решаясь отодвинуться, иначе он увидел бы пятна от туши на своей белой рубашке. — Понятия не имею, что ты здесь делаешь, но чертовски рада тебя видеть… Вечер просто кошмарный.

Как это обычно бывает на подобных мероприятиях, гости начали швыряться хлебными шариками. Обхватив Иззи за талию, Сэм миновал лабиринт уставленных бутылками столов и вывел ее на улицу.

— Честное слово, я никогда не плачу, — сдавленно повторила Иззи, когда они сели на каменную скамейку. Она высморкалась в платок, протянутый Сэмом, покачала головой и вздрогнула. — Ты не представляешь, какую сцену закатила Джина сегодня вечером… Теперь нам придется съехать. А это так не вовремя. Ведь у Катерины скоро экзамены…

— Джина позвонила мне. Рассказала, что случилось, и попросила найти тебя.

— Зачем? — Иззи фыркнула. — Придумала еще десяток причин, по которым мне должно быть стыдно?

— Она просит прощения. Говорит, не хотела тебя обидеть. Побоялась, если сама сюда придет, ты не станешь ее слушать.

— Она права.

— Еще Джина испугалась, что ты не вернешься.

— То есть она решила, что я успела тайком собрать вещи и смыться с ее драгоценным фарфоровым сервизом? Послушать Джину, так я посмешище Лондона и столь же уместна в приличном обществе, как клоп в постели.

— Послушай, ей действительно очень неловко. — Сэм с облегчением вздохнул, когда Иззи перестала плакать. — И никто не винит тебя в том, что вы поругались. Но Джина сердилась не на тебя… а на себя.

— Правда? — Приятно осознавать, что Джину мучает совесть, но Иззи не собиралась легко сдаваться. — Что ж, она и в самом деле ввела меня в заблуждение.

— И, разумеется, ты не тот человек, который будет долго дуться, — ласково произнес Сэм. — Это не твой стиль.

— Никто раньше со мной так не разговаривал, — возразила Иззи, — поэтому откуда тебе знать, какой стиль мой? Она меня обидела, Сэм.

— Да. Но она просто завидует.

— А я-то начала тебе верить.

— Ты счастлива, а она нет.

— Я всего лишь барменша.

Он обнял ее.

— Ты певица.

— Неудавшаяся и без будущего. — Иззи отодвинулась и грустно покачала головой. — Это действительно больно, Сэм. Джина права.


Катерина впервые испытала сильное желание рассказать матери об Эндрю. Ее тошнило от того, как все заботятся о Джине — отгораживают от реальности и идут на бесконечные уступки. Если бы Катерина смогла поделиться своим удивительным секретом с Иззи, ей стало бы намного легче.

Хотя Катерина не нарочно влюбилась в Эндрю Лоренса, некоторым образом это сравнивало счет, и Иззи, несомненно, подбодрилась бы…

Но что-то удержало девушку от откровений. Присев на край кровати, Катерина протянула матери кружку с кофе:

— Послушай, не стоит забивать себе голову моими экзаменами. Джина просто стерва, и мне плевать, где мы будем жить и скоро ли уедем отсюда.

В половине девятого утра Иззи чувствовала себя на удивление бодрой. Она взъерошила красивые волосы дочери и усмехнулась.

— Мы никуда не уезжаем. Джина извинилась, и все забыто.

Катерина поморщилась.

— Не представляю, что Джина способна на такое. И как это было?

— Как в книге. Она немного поплакала, немного поунижалась, немного поврала… а я проявила чудеса понимания. Уязвленная и подавленная, я все-таки была готова ее простить, потому что такая я замечательная.

— Жуткая картина.

— Все не так страшно. — Иззи набожно сложила руки. — И кстати, довольно воодушевляюще. Я уверена, что отныне мы будем прекрасно ладить.

— Почему?

— Потому что умение прощать — это добродетель, милая. — Иззи подмигнула и выпила кофе. — А еще потому, что Джина, решив извиниться за то, что она старая стерва, отказалась брать с меня плату за месяц!

Глава 18

Дуг Стедман разговаривал по телефону, когда Иззи открыла дверь и принялась лавировать между грудами барахла. Она напомнила себе, что у прочих театральных агентов плюшевая мебель; сияющие окна и по-военному выстроенные вдоль стен шкафы; компьютеры, кондиционеры и пугающе опытный персонал, умеющий управляться с тем и другим.

Дуг, впрочем, мог действовать в подобном хаосе и каким-то образом зарабатывать на жизнь.

Он рассеянно помахал Иззи, завершая телефонный разговор.

— Да-да, я скажу, когда он позвонит.

Как только он положил трубку, телефон затрезвонил вновь. Иззи, прекрасно знакомая с подобными ситуациями, убрала с единственного кресла несколько битком набитых коробок и села.

Через десять минут Дуг, наконец, положил трубку, с шумом отхлебнул колы из банки, ненадежно стоявшей на самом краю стола, и, вытерев лицо огромным платком, ухмыльнулся.

— Привет.

— Надо было надеть темные очки, — пошутила Иззи. — Тогда бы ты решил, что я Шер, и немедленно отключил телефон.

— Я бы приказал тебе прийти вечером. — Дуг разразился хохотом. — Шер назначено в половине четвертого.

— Ну да, мечтай.

Он пожал плечами, все еще радуясь собственной шутке.

— У всех свои маленькие фантазии… Как прошел вчерашний вечер? Вечеринка в честь чьего-то там совершеннолетия в Уимблдоне, если не ошибаюсь?

Память у него была такая же ненадежная, как и методы работы. Иззи, обожавшая своего агента, часто задумывалась, не упустила ли свой шанс исключительно потому, что у Дуга, вечно занятого и подгоняемого, это просто вылетело из головы.

— Бал в Дэвенхеме, — напомнила она, сбрасывая куртку и закатывая рукава белой рубашки. Солнце светило в пыльные окна, но если открыть их, сквозняк подхватит сотни бумаг и хрупкая регистрационная система Дуга погибнет. Иззи вдруг пронзила мысль: а что, если… Надеясь добиться своего, она взглянула на агента с мягким упреком.

— Какая разница. — Дуг легкомысленно махнул рукой. Потом, взглянув на отключенный телефон, вспомнил, что время дорого. — Что привело тебя сюда, детка? Мне, конечно, приятно тебя видеть, но…

— Год назад или около того ты устроил меня на две недели в Беркшир. — Иззи облокотилась на стол. — В отель «Оллертон тауэрс», кажется. Деньги я поделила с еще одним твоим клиентом, светловолосым парнем лет двадцати пяти, который пел и играл на гитаре. Сейчас он с тобой не работает. Дуг, ты помнишь, как его зовут?

Дуг нахмурился и покачал головой:

— Вряд ли, детка. Еще подсказки будут?

Иззи и не ожидала, что он вспомнит. Память Дуга была чертовски избирательна: он сразу же забывал то, что ему больше не нужно было помнить. Но она не зря тащилась в Сохо и надеялась, что в поисках ответа он перероет несколько папок с документами.