Он кинул злой взгляд через плечо и снова отвернулся, потому что ему показалось, что парочка выглядит слегка влюбленной. Вадим обнимал Мару бережно и как-то по-особенному мягко, словно боялся потревожить ее лишним движением, а Мара словно утратила весь свой боевой пыл, всю свою колючесть и ироничность, и смотрела в лицо мужчины с любопытством, чуть улыбаясь.

«Ну, бляди, — от злости Пал Саныч готов был рычать и выть. Почему-то ему казалось, что Вадим его обманул, обошел в борьбе за женщину. Тот момент, что сам он даже шага к Маре не сделал, Пал Саныч почему-то из вида вовсе упустил. — Глебке расскажу. ух, расскажу! Вы попляшете оба!»

— Официант, водки, — зло рявкнул Пал Саныч, — триста давай!

Раздражения жгучим ядом щипало в груди. Да что ж за невезение такое! Этот Вадим, эта сука очкастая. секрешлюшку не дал полапать, выволочку устроил, Мару уводит просто из-под носа, нахально наставляя Чу рога!.. Да еще и морали читает! Скотина. Сволочь!

Но больше всего Пал Саныча раздражала почему-то Мара. То ли оттого, что так запросто сдалась перед Вадимом, то ли за то, что на него, Пал Саныча, не обращает внимания.

Кажется, она даже посмотрела в его сторону, но не узнала; или не помнила лица, хотя они были знакомы, и на корпоративах встречались, или он настолько мало значил, что она не сочла нужным с ним даже обменяться кивками головы, самым банальным, ни к чему не обязывающим приветствием.

— Дрянь, а!

От ярости и от выпитого Пал Саныч раскраснелся, рванул ворот рубахи. На шее его вздулись узловатыми веревками вены, и он яростно кромсал свою отбивную, скрежеща ножом по тарелке.

Когда Вадим засобирался выйти — кажется, ему кто-то позвонил, и он, пообещав Маре вернуться через пару минут, отошел, — Пал Саныч дошел до точки кипения. Беззаботный вид Мары, попивающей вино и слушающей музыку, накалял Пал Саныча невозможно. Не помня себя, он поднялся, так же, не понимая зачем, прошел к столику Мары и Вадима, плюхнулся бесцеремонно на место Вадима.

— Здрассте, — вывалил он, мотнув головой. Мара ничего не ответила, только чуть удивлено вздернула брови и неспешно взяла сигарету. Вся ее беспечность, мягкость вмиг сползли с нее, как шкура с линяющей змеи, и Пал Саныч едва ли не физически почувствовал, как воздух меж ними электризуется, потрескивает, а Мара выставляет острые колючки защитной брони иронии.

— Чего надо, — грубо ответила она, пуская в багровое лицо Пал Саныча серую струю дыма. Глаза ее как-то стеклянно сверкали из-под полуприкрытых век, и Пал Саныч не понял — почувствовал, ощутил так же ясно, как шероховатую текстуру скатерти под подушечками чуть влажных пальцев, — что она ждет. Она ждет от него шантажа! Она его предчувствует; видит так ясно, словно он написан у него на лбу. Тянет из него эти гадкие слова своим странным и страшным остановившимся стеклянным взглядом.

— А Глеб Игоревич, — с подчеркнутым уважением в голосе, очень внятно и четко, чтобы Мара прочувствовала свой продажной шкурой каждую буковку его имени, — знает, что вы тут развлекаетесь? Насколько мне известно, он не одобряет…

— Тебя, что ли, не одобрил, раз ты так хорошо все знаешь? — грубо ответила Мара.

Она не боялась разоблачения, и Пал Санычу это не понравилось. Ему очень не понравилось, что Мара его не боится! Не уважает. На миг ему показалось, что Мара смеется, издевается над ним, считая его трусом, который не посмеет и рта раскрыть при Глебе. Не посмеет.

— А вот пойду, — зло зашипел он, ухватив Мару за руку и уставившись налитыми кровью глазами в ее словно окаменевшее, неестественно-белое в искусственном свете лицо, — и расскажу ему, как ты тискаешься с Вадькой. небось, не в первый раз, а?

— Валяй, — расслабленно ответила Мара и одним жестким, злым движением вырвала свою ладонь из его липких потных пальцев. — Ты правда думаешь, что ему будут интересны подробности моей личной жизни? Павлуша, ты лох, — Мара так же пренебрежительно пустила ему в лицо струю дыма. Надо же, помнит его имя, молнией пронеслось в его голове.

— Мы с ним расстались. Так что твой беспонтовый шантаж запихай себе в задницу.

В ее голосе зазвучала садистская, подрагивающая радость, на красивом лице разгорелась поистине адская усмешка.

— Что, чмо, — хрипло хохотнула Мара, внимательно наблюдая, как пьяное красное лицо Пал Саныча медленно бледнеет, изумленно вытягивается, — поиметь с меня хотел своим беспонтовым шантажом? А вот я-то тебе пиздюлей выписать могу, — она небрежно стряхнула пепел с сигареты прямо ему на руку, и он неловко ойунул, отдернул ладонь со стола. — Сейчас Вадим вернется, и я ему все-все вот это расскажу. Как ты думаешь, что тебе будет?

— Да ничего, — внезапно так же хрипло, по-разбойничьи, как Мара, ответил Пал Саныч. Выпитый ранее алкоголь внезапно ударил ему в голову, Пал Саныч вдруг ощутил внезапный приступ храбрости, каковых с ним не случалось уж давненько. — Ничего мне не будет. Расстались, значит? Тогда Вадим твой шефа своего прикрывает и тебя по его велению развлекает, а не то, что ты тут себе подумала.

— Что?.. — осекшись, переспросила Мара, и Пал Саныч с ликованием ощутил, что попал. Угадал! Ударил в самое сердце! Мара, вероятно, сама не понимая, уже симпатизировала Вадиму; и в ее хорошенькой головке все это рисовалось не иначе как попыткой Вадима за ней поухаживать. Нет, нет, она сама себе в том не признавалась, но это уже было. И Пал Саныч сейчас наступил на это осторожное, нежное чувство, раздавив его своим грязным башмаком, перемазанным в ржавчине и мазуте.

— Да с секретуткой Вадькиной Глебка твой путается, — весело и развязно ответил Пал Саныч, наливая себе вина в бокал Вадима и залпом осушая его. — С этой… Олькой. А Вадька, значит, тебя отвлекает, чтоб ты не бесилась и не мешала ему. Все просто.

Он гадко усмехнулся Маре в лицо, с наслаждением глядя, как ее глаза из неподвижных, стеклянных становятся живыми, страдающими, как они наливаются слезами. Он причинил ей адскую боль и теперь торжествовал, трясся от радости, глядя, как некрасиво изогнулись губы женщины, с трудом сдерживающей рыдания.

— Дура, — грубо и зло бросил Пал Саныч ей в лицо. — Подстилка тупая.

Мара не двинулась.

Ей хотелось подскочить, наорать, хлестнуть его наотмашь по губам, вцепиться в лицо ногтями, но силы покинули ее. В голове ее была пустота, еще более страшная и мучительная, чем в тот раз, когда Глеб с ней объяснялся. Вадим. разум Мары вопил, изумленно твердя, что он сам пригласил ее, сам хотел провести вечер с нею, что не было никакой надобности вести ее в ресторан, танцевать с ней и прижимать так, что сердце екало. Не было нужды ее сдерживать! Мара ведь не их тех, кто с истерикой волочится за бывшим!

Но подлые слова Пал Саныча перебивали всякий здравый смысл. и произнесенное им имя. Секретарь Вадима. Олечка. Глеб действительно с ней?

— Мара?! — голос Вадима выдернул ее из пучины ужаса, в которой Мара тонула, тонула, и она вдруг ожила, с шумом хлебнув воздуха и поняв, что до сих пор даже не дышала от боли.

— Что случилось?!

Его глаза за стеклами очков были испуганными и растерянными, и Мара вдруг поняла, что он боится — а значит, слова Пал Саныча правда.

— Негодяй! — взвизгнула Мара, подскочив и влепив перепуганному, недоумевающему Вадиму хлесткую пощечину. — Ты знал! Ты все с самого начала знал, это ж твоя секретарь!

Вадим дрогнул, отступил, и Мара набросилась на него с кулаками:

— Мерзавец! — рычала она, захлебываясь слезами. — Ты этого кобеля блудливого покрываешь?! За него стараешься?! Трахать меня тоже он велел?!

— Мара! — взвился Вадим, ловя ее руки и крепко сжимая тонкие запястья. — Что ты несешь?!

— Подлюга…

— Мара, послушай, — Вадим крепко встряхнул ее, сломив ее сопротивление. — Ну да, Глеб встречается с моим секретарем. Но к нам это имеет какое отношение? Все, что я делаю — я делаю сам! Потому что мне так хочется!

На их драку уже собирался народ, спешили официанты, и Вадим разжал руки, отпуская Мару.

— Прекрати, — в его голосе послышалась почти мольба, но Мара уже не слушала его. Слезы ее высохли; ярость погасла, выплеснувшись из души, и стало холодно и спокойно.

— Оставь меня, — тихо и спокойно ответила она, забирая свою сумку. — Не смей больше приближаться ко мне, паршивец. Понял?!

И она, не оглядываясь, яркой кометой вылетела прочь из зала.

Пал Санычу несказанно повезло.

Мало того, что ему чудом удалось разминуться с Вадимом, и тот так и остался в неведении относительно того, как, от кого Мара узнала про Олечку, так еще и Мара не пришла выдернуть сопернице космы.

О том, что Мара может выдать его, Пал Саныч подумал наутро после проделанной гадости. С вечера торжествуя победу, не обращая внимания даже на сердитую воркотню Леночки, жены, которой очень не понравилось, что Пал Саныч пришел домой поздно и прилично пьяным, он завалился спать. А уже утром мысль, грызущая червячком, выползла из подсознания, и Пал Саныч проснулся от удушающей дозы адреналина, выплеснувшейся в кровь, с одной-единственной мыслью: если Мара явится в кабинет Вадима выяснять отношения с Олечкой, ему, Пал Санычу, конец! Вадим, разумеется, поинтересуется от нее, откуда она раздобыла эту информацию, и Мара, разумеется выдаст своего осведомителя — равно как и то, что он ей бросил в лицо напоследок.

«Дура. подстилка.»

Вадим не Чу, но тоже отделать может знатно. По крайней мере, вышвырнуть его с работы Вадим точно может. А Чу, узнав в чем дело, еще и пинка всадит в зад, чтоб по ступеням летелось быстрее. Особенно если Мара вцепится в Олечку.

Но Мара не пришла.

Пал Саныч напрасно караулил ее едва ли не на вахте, попивая кофе в таких количествах, что сердце его, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Рискуя нарваться на выговор, рискуя попасться на глаза Чу — он все равно поджидал Мару, и его руки тряслись.