Он выдумывал горячие, красноречивые оправдания, целые речи, которым позавидовал бы и вождь мирового пролетариата. Он раз за разом воображал, что скажет Маре, чтобы остановить ее. Пал Саныч извелся, похудел, нервно реагировал на малейший шум и все же выхватил выговор и лишение премии от Чу за какой-то небольшой косяк в работе.

А Мара не пришла.

Просто не пришла.

Казалось, ей было плевать и чихать и на Чу, и на Олечку, и на Вадима, который — как внезапно понял изумленный Пал Саныч, — тоже мается и тоже ждет Мару. Следя за шефом, Пал Саныч заметил, что тот стал нервным, дерганым и рассеянным. Он с трудом сдерживался, чтобы не сорваться, чтобы не выплеснуть свое раздражение на подчиненных, и Олечка выглядела виноватой, словно чувствовала, что раздражительность Вадима каким-то образом касается и ее.

И чем больше времени проходило, тем больше Пал Саныч верил в собственную безнаказанность.

Мара не шла, а Пал Саныч едва сдерживал злобный хохот, встречая в коридорах Вадима, стреляя у него сигаретку и заглядывая в его задумчивые глаза.

Испоганил, поломал, причинил боль. Пал Саныч чувствовал это отчетливо — то, что вероятно, разбил только-только завязывающиеся отношения, — и это доставляло ему адское удовольствием.

Внезапно захотелось точно так же напоганить, натоптать грязными ногами в душе Олечки. Мара посмела ему отказать — об этом Пал Саныч думал с циничной снисходительностью, — и поплатилась за это. Вспоминая слеза Мары, он ощущал свою власть над ней. И теперь такой же власти Пал Санычу захотелось над Ольгой. Люто, до тошноты захотелось нагадить так, чтоб она еще год отмывалась.

— Натыкать мордой в грязь, — злобно рычал он, кроша сигарету в трясущихся пальцах, — чтоб знала свое место! Прошмандовка…

Безнаказанность окрылила его и предала ему такого нахальства, каким ранее Пал Саныч вряд ли мог похвастаться. Внезапно ему вспомнились ключи, отданные Марой Вадиму — теперь-то Пал Саныч понял, что это за ключи! От логова Чу. от квартиры, где Олечка и Глеб теперь жили вместе. Ночевали; спали рядом. Трахались, наконец.

Черт знает зачем, а Пал Саныч вдруг до судорог захотел заполучить эти ключи. Посмотреть, где эта дрянь спит? Завтракает?

Желание проникнуть в квартиру Чу пронзило Пал Саныча словно разряд тока, причинив такую же тянущую боль. Боль оттого что он не может сделать этого тотчас, не может порыться в чужом белье, не может просто плюнуть в чужую кружку, наконец!

Ключи, ключи!

Мысль о них не давала Пал Санычу покоя. Интересно, отдал их Вадим, или они все так же лежат в ящике его стола? И в каком ящике они лежат, интересно? И что с ними делать — вдруг эта мысль пришла в голову Пал Санычу, — если они вдруг все еще лежат там, всеми забытые, и ему вдруг… ну, нечаянно… удастся их раздобыть?

По средам и пятницам Олечка ходила на йогу; это знала вся контора. Она уходила пораньше, совсем не на много, но всегда с большой спортивной сумкой. Иногда Чу отвозил ее сам; иногда она уезжала одна. Это Пал Саныч тоже подметил, дежуря на вахте в ожидании Мары.

И его мерзенькое воображение тотчас нарисовало ему картинку, собрав ее из отдельных кусочков, склеив воедино все его наблюдения, желания, планы.

А что, если стащит эти ключи и в среду, скажем, когда Олечка отправится на йогу — желательно одна, — пробраться к Чу домой? Увязаться со снабженцами в рейс, соскочить в городе. добраться до его дома. Позвонить, чтобы удостовериться, что дома нет никого. зайти в дом.

Можно натоптать на полу грязными ботинками.

Можно действительно порыться в Ольгином белье.

А можно.

От этой мысли у Па Саныча даже в горле перехватило, губы вмиг пересохли, словно адреналин выжег всю влагу.

А что, если в постель Чу подкинуть какую-нибудь мужскую вещь? Например, галстук. Чу опознает вещь как чужую. спросит у Ольги. она начнет отпираться.

От злорадства у Пал Саныча снова затряслись руки, словно наяву он представил, как Чу влепит девчонке пощечину и вышвырнет ее голой из дому.

— Глеб Игоревич, — недобро протянул Пал Саныч, щурясь, — таких вещей точно не прощает. Удавит шлюху. В его доме, в его постели, с другим мужиком!..

Пал Саныч сатанински захохотал.

— Ключи, ключи, — поскуливал он в радостном предвкушении. — Там они, интересно?

Днем для своей подлой операции Пал Саныч назначил пятницу. Мало того, что Олечка явилась на работу с обязательной сумкой, так еще и Чу после обеда собирался на деловую встречу. Краем уха Пал Саныч слышал, как Глеб говорит Вадиму, что скорее всего переговоры протянутся до самого позднего вечера. Контракт намечался какой-то очень уж выгодный, и Чу очень не хотел бы его потерять. А значит, спешить не будет и потратит немало времени на то, чтобы заполучить его.

Олечка, услышав что Глеб надолго задержится, помрачнела. Однако, ненадолго, видимо тоже рассчитывала вернуться попозже, или придумала себе развлечение на вечер. Кажется, даже обмолвилась о каких-то посиделках с подружками. Все как обычно — но как же оно на руку Пал Санычу! Он потирал руки, понимая, что самые тяжелые подозрения складываются из таких вот обычных мелких деталек.

— Они сами, сами себя загоняют в ловушку, — шипел Пал Саныч, нутром чувствуя, что день Х настал.

Залезть в кабинет Вадима было делом архисложным. Во-первых, там все время кто-то был, либо он сам, либо Олечка. Олечка так вообще почти безвылазно. Пал Саныч Маялся от бессилия, мучительно размышляя, как бы выманить ее в то время, когда Вадим выйдет по своим делам, и ничего никак не придумывалось, но Вадим внезапно сам помог ему в этом. Пал Саныч видел, как тот вышел — кажется, направился к Чу с какими-то документами, — а через некоторое время из его кабинета выскочила Олечка и поспешила за ним. Видимо, Вадим забыл какую-то важную папку, раз эта секретутка бежала так, что чуть ноги не преломала. Слыша, как цокот ее каблучков удаляется, Пал Саныч сжал зубы и рысью метнулся к заветным дверям. Другого шанса не будет; а желание мерзко нагадить придало ему смелости.

Не помня себя, он ввалился в кабинет Вадима и кинулся к его столу. Трясущимися руками перерывал он стопки бумаг, с грохотом вытягивал ящики и обшаривал их. Ничего.

И лишь в самом нижнем, за бутылкой коньяка, которая была нетронутой — у Вадима всегда был стратегический запас на всякий случай, — трясущиеся пальцы Пал Саныча нащупали связку ключей.

— Здесь, — ликуя, выдохнул Пал Саныч. Сердце его колотилось, его колотило до тошноты, так, словно совершенный им поступок мог лишить его жизни — или наоборот, спасти, — и Пал Саныч едва не заскулил от предвкушения и от зобной радости, понимая, что вместе с этими ключами он сжимает в своей потной ладони судьбу Олечки и самого Чу.

«Вот почему Вадим о них забыл, о ключах-то. Бросил в один ящик с коньяком, распечатать который возможности не представилось».

Зажав в руках связку, Пал Саныч поспешно задвинул ящик на место и так же поспешно выскочил прочь, вздохнув с облегчением, потому что, кажись, его никто не заметил. Ключей не хватятся, уговаривал он себя. Вадим о них позабыл крепко. Ничего Пал Саныч не украл, чтоб можно было поднимать шум… обойдется…

Отлучиться из офиса? Не вопрос!

Изо всех сил скрывая нервную дрожь в голосе, Пал Саныч бормотал какое-то вранье в трубку, поясняя Чу куда он собрался и с наслаждением получая «добро». Спеша к машине, лихорадочно вспоминал, в каком районе Чу живет. Можно было, конечно, спросить в отделе кадров, но Пал Саныч, словно заправский шпион, не хотел светиться. Не оставлять следов! Нет, он сам все вспомнит.

Разыскивая дом Чу, Пал Саныч порядком покружил по району, и почти уже отчаялся, но внезапно нужный дом отыскался сам.

Пал Саныч не так часто бывал у шефа, может, всего пару-тройку раз, но едва глянув на тополя под окнами, небольшую парковку во дворе и детскую площадку с яркими пластмассовыми домками, тотчас узнал — это тот дом. Окна в квартире были темны; Олечка все еще махала ногами на своей йоге или сплетничала с подружками в кафе, Чу был на встрече… идеально!

Чтобы не сталкиваться с соседями, Пал Саныч не стал дожидаться лифта и взбежал на четвертый этаж по лестнице. Казалось, воодушевленный, он даже не запыхался. Над головой приветливо вспыхнула лампа, когда он шагнул к нужной ему двери. Пал Саныч позвонил — не слишком длинно, чтоб не услышали соседи, но и не коротко, чтоб наверняка услышал тот, кто есть внутри — если он там есть.

Квартира ответила ему тишиной.

Пал Саныч еще раз коснулся пуговки звонка пальцем, звонок коротко тренькнул, но никто, разумеется, Пал Санычу не открыл.

Тишина.

Вставляя ключ в замочную скважину, Пал Саныч не сразу попал — руки тряслись, — и понаделал царапин на светлом металле замка. Потом, наконец, поворот ключа — и замок щелкнул, открываясь, так легко, что поначалу Пал Саныч даже не поверил, что ему все удалось.

Невероятно.

Он проник в логово Чудовища! В его дом!

Осторожно ступая, позабыв о первоначальном своем желании наследить, натоптать, Пал Саныч прошел по коридору, оглядывая темноватые комнаты. «Господи, зачем я тут?! — молнией пронеслось у него в голове. — Украсть что-то? Напачкать? Чу сразу ментов вызовет. Нет, зачем.»

А потом он вспомнил Олечку, ее светлое чистое личико, рассыпающуюся косу, голубые глаза. ангелок, невинность. Вот зачем; подзамарать облико морале, как говорится.

Пал Саныч снова ощутил, как его разум тонет в злобной адреналиновой волне, как все чувства — страх, неуверенность, сомнения, — исчезают, смытые злобой, и он решительно шагнул в сторону спальни.

Постель — большая, двуспальная, — была застелена серым атласным покрывалом, идеально натянутым, без складочки, без морщинки. Олечка постаралась, интересно, или Чу сам постарался? Педантичный до ужаса, мог и сам. С минуту Пал Саныч стоял, тупо глядя на постель, на взбитые подушки, белеющие в наливающей комнату темноте. А затем вздохнул и просто завалился на эту постель, сминая шелковое покрывало, лег, сладко потянувшись, уставившись в потолок и размышляя, что Глеб сделает Олечке.