— Ты… ты сейчас серьезно?! Ничего не выдумываешь? И не путаешь?

Вадим уничтожающе посмотрел на Глеба.

— По-твоему, — произнес он, — я дебил? Или актер погорелого театра, или склеротик? Ну ладно склеротик — но не такой же степени! Да я все перерыл — нет их. Ты понимаешь, — многозначительно произнес он, глянув на Олечку, — что это значит? Ну, не бывает таких совпадений.

Глеб расхохотался, несмотря на неприятную, в общем-то, ситуацию, расхохотался так, словно тяжкий груз упал с его плеч.

— Говнюки, — недобро пробормотал он, адресуя ругательство тайным недоброжелателям, щуря глаза. — Каковы скоты мстительные. Ты точно все обыскал?

— На три раза! На три раза, каждый ящик!

— Вот кому это было нужно, а? Кто вообще посмел? Думаешь, наши?

Вадим пожал плечами.

— Да кто еще, раз точно знали куда лезть. И когда лезть, — Вадим многозначительно сделал эффектную паузу. — Он точно знал, что тебя дома не будет. И Ольги не будет. Все просчитано.

— Что происходит?! — спросила Олечка испуганно, понимая, что мужчины что-то не договаривают. — Что случилось?!

Глеб засмеялся — абсолютно счастливо, словно речь шла не о пропаже ключей от его дома, а о какой-то мелочи, пустяке, — снова и крепче обнял ее.

— Да ерунда, — беспечно ответил он. — Пропало… кое-что.

— И ты подумал на меня?! — с обидой вспыхнула Олечка, тут же сложив два и два. Но Глеб не позволил ей отстраниться, обхватив ее и рассмеявшись абсолютно счастливо, беззаботно, во все горло.

— Нет, ну что ты, — произнес он с нежностью, заглянув в ее обиженные глаза, ласково коснувшись ее щеки. — Просто эта вещь. то, что украли. она была для меня очень важна. Очень. Настолько, что я ни о чем другом долг думать не мог. Но теперь думаю — я зря так переживал. Зря. Дурак, — он снова улыбнулся — светло, радостно, так, как не улыбался уже давно, — чуть не потерял тебя.

— Так надо замок поменять, — всполошилась Олечка, но Глеб снова рассмеялся, на этот раз недобро, пугающе.

— Не-ет, — протянул он. — Не сейчас.

* * *

Пал Саныч снова страдал.

Все его усилия, его хитрый план — все летело к чертям, месть не удалась, и его недобрая, подленькая радость, разгоревшаяся было после совершенной гадости улетучилась, едва он увидел Ольгу и Чу вместе.

Чудовища хватило на три дня — или же он и вовсе ничего не заметил, а на самом деле болел, как всем объяснял свой неважный внешний вид. Все эти три дня, поглядывая на его серое, измученное бессонницей лицо, на покрасневшие от сигаретного дыма глаза, Пал Саныч блаженствовал и похихикивал в кулачок, прекрасно понимая, что вовсе не грипп сразил железного, непобедимого Чу, а паршивый полосатый галстук, закинутый в угол.

Если б кто-нибудь в этот миг спросил Пал Саныча, зачем он все это затеял и кому и на что мстит, он, наверное, не нашел бы что ответить — или нашел бы, но далеко не сразу. Ведь объективных причин на совершение этих гадостей у него не было. Да, Олечка его ухаживания отвергла — но ведь они были неуклюжи и неприятны. Да, Чу иногда устраивал разносы Пал Санычу — но он устраивал их абсолютно всем и по делу. Так что, скорее всего, эта мелкая пакость была для Пал Саныча определенной отдушиной, способом вернуть миру накопившуюся в его душе ядовитую желчь, досаду от неудач, сожалений о недостигнутом, непокоренном.

Глядя, как маются два человека, которых сам для себя Пал Саныч записал в «блатные баловни судьбы», мститель испытывал просто сумасшедшее наслаждение. «Богатые тоже плачут, — с ликованием думал он, — и кое-чего они изменить совсем не в силах». Олечка, выскочка, которая закрутил с шефом буквально через месяц после своего появления в офисе, рисовалась в воображении Пал Саныча пронырливой и расчетливой хитрой стервой, которая хватается, как пиранья, за любой шанс, и всем окружающим достаются лишь объедки с ее стола. Глеб казался Пал Санычу бесчувственным и бестолковым везунчиком, которому каким-то чудом удалось подняться, выбраться из серой массы. И теперь он смотрит на остальных свысока и не умеет ценить действительно толковых и стоящих людей!

Оба они заслужили наказания, по мнению Пал Саныча. Это научит их, что в жизни случаются разочарования и падения…

И вдруг как гром среди ясного неба — Чу и Ольга шли домой вместе! Глеб все так же выглядел уставшим, но его осунувшееся лицо было совершенно счастливо, глаза возбужденно сверкали, и он что-то шептал ей на ушко, а Ольга заливалась хохотом.

Помирились?

Чу простил?! Или не поверил? Или вовсе ничего не заметил?

Глядя, как Глеб обнимает свою спутницу, как он прижимает ее к себе и замирает, блаженствуя, вдыхая ее аромат, чуть касаясь губами волос, Пал Саныч едва не зарычал от злости.

— Да как так-то?! — выкрикнул он в досаде, когда сверкающие стеклянные двери за влюбленной парочкой закрылись, и Пал Саныч остался один в пустом холле. Чуть не плача от досады, постанывая от разочарования, Пал Саныч уговаривал себя, что все же слегка куснул обоих, доставил им немало неприятных минут, но Глеб приготовил ему просто-таки сокрушительный удар.

В тот день Пал Саныч долго шлялся в гараже; с шофером Глеба он обсуждал предстоящее подписание какого-то важного контракта. Глеб давно и тщательно готовился к этой сделке, и шофер по секрету рассказал Пал Санычу, что если дело выгорит, то дела у конторы пойдут в гору, и, вероятно, на радостях Чу увеличит зарплаты.

Новость была чудо как хорошо, и Пал Саныч даже пожелал Чу удачи — раз в кои-то веки. Ехать должны были вечером, офис гудел, предвкушая скорые перемены.

А после обеда Чу внезапно всех собрал в конференц-зале. Возбужденный, какой-то взъерошенный, нервничающий, он потирал руки, и на лице его было написано совершенно несвойственное для него выражение.

Чу волновался; это ощущалось в его порывистых, резких движениях, в его голосе, который был громок и дрожал, в его смехе — Чу смеялся, много и шумно, как человек, который не знает, как справиться с грызущими его переживаниями.

В конференц-зале, куда на роду набилось как сельдей в бочку, стоял неясный гул — люди недоуменно переговаривались, переглядывались, не понимая причину, по которой их тут всех собрали.

На столе, за которым обычно сидел шеф, лежал огромный букет белоснежных цветов, роз. Он был просто необъятным, розы были такими роскошными, такими кипенно белыми, что Пал Саныч, пристроившийся ка можно дальше от центра всеобщего внимания, притулившийся у стеночки, зевнул, поскреб бок и подумал, что снова у какого-то особо ценного сотрудника очередной юбилей. Или кто-то собрался на пенсию. Или кто-то кого-то родил — Чу обычно покупал такие букеты для особо пышных торжеств.

Однако, на сей раз Пал Саныч не угадал.

Стоило всем собраться, стоило Чу — одетому по-праздничному, в светло-серый костюм, белоснежную сорочку и натертые до зеркального блеска туфли, — появиться перед сотрудниками, а всем разговорам смолкнуть, как Пал Саныч понял — дело не в юбилеях.

— Вы, наверное, все заметили, — заметно волнуясь, начал Глеб, потирая руки так, словно ладони у него замерзли и он хочет отогреть их, — что у нас с Ольгой… отношения.

Люди, ожидавшие чего угодно, но не этого, удивленно заговорили, кто-то засмеялся, кто-то захлопал, а сама Олечка, стоящая в первых рядах, вспыхнула стыдливым румянцем. Глеб, сияя улыбкой, шагнул к ней, уверенно взял ее за руку и вывел в середину круга, образованного подчиненными.

— Наверное, — продолжил он, — это все скоропалительно. и, наверное, так не делают. но я решил, что таких вещей откладывать в долгий ящик не стоит.

Он обернулся к столу, бережно взял с него букет и осторожно-осторожно, словно спящего ребенка, вложил эти великолепные, ослепительные розы в руки онемевшей от удивления Ольге.

— Оля, — чуть охрипнув от волнения, на виду у всех неловко становясь на колено и опустив руку в карман. Женщины за его спиной заохали, а Ольга онемела от изумления, глядя, как Глеб, нервничая и волнуясь, как мальчишка, вынимает из кармана бархатную красную коробочку и раскрывает ее не слушающимися пальцами. — Оля, ты выйдешь за меня?

Он действительно нервничал, ничуть не притворяясь и раз в кои-то веки не скрывая своих чувств, переживал так, словно не верил, что она согласится, как будто существовала возможность того, что она откажет. Его серые глаза смотрели в раскрасневшееся, смущенное лицо Олечки почти умоляюще, губы Глеба дрожали. И те несколько секунд, которые девушка, оглушенная его внезапным предложением, молчала, он, казалось, не дышал, протягивая ей кольцо, поблескивающее прозрачным камешком.

— Ох, Глеб, — дрожащим голосом ответила, наконец, Ольга, прижимая к себе невообразимый, тяжелый свежий букет, остро пахнущий розовой свежестью, и несмело касаясь алой бархатной коробочки самыми кончиками пальцев. — Конечно. да! Да, да!

Она произнесла это тихо-тихо, даже не прошептала — выдохнула, но ее согласие услышал и он, и сотрудники. Невыразимое облегчение мелькнула на его лице, Глеб улыбнулся светло, ослепительно, и подскочил, заключил Ольгу в объятья, ничуть не смущаясь того, что на них смотрят десятки глаз. Люди аплодировали, зал просто потонул в одобрительных криках, и, наверное, не одно женское сердце было тронуто тем трепетом, с каким Глеб надел колечко на тонкий пальчик своей Олечки.

— Какая красивая пара! — услышал потрясенный Пал Саныч рядом с собой. — Вот же молодец Глеб Игоревич! Как романтично. Вот так и надо!

Вынырнув из глубочайшего потрясения, в который его ввергла эта незамысловатая сцена, отойдя от праздничного шума, вернув себе способность соображать, Пал Саныч недобро покосился на говорящую — ибо это была именно женщина, и более того — его собственная жена, Леночка. Бесхитростная и доброжелательная, она просто радовалась увиденному, безо всякой задней мысли, и Пал Саныч чуть не взорвался от гневных воплей.