Прошлое


— Клянусь, ничего не случилось.

Я умоляю их, пытаясь заставить поверить мне, но по выражению их лиц ясно вижу, что они не верят. Потому что с чего бы одному из самых горячих парней в школе интересоваться пухленькой дочкой ? Почему бы ему не интересоваться Мэдисон, а не мной ? Это абсурд.

Я читаю вопросы в их глазах. Черт, я тоже об этом думала. Сомневаюсь в себе с тех пор, как шериф Келлер сообщил эту новость сегодня рано утром.

Может, это просто какая-то дурацкая шутка ?

Была ли ужасная смерть Мэдисон действительно от моих рук ? Даже если я не была той, кто физически убил ее, была ли я все еще каким-то образом виновна во всем произошедшем ?

Я сижу за кухонным столом с родителями. Мы провели здесь целый час, обсуждая детали вчерашнего дня, какими бы неприятными они ни были. Мама смотрит в свою чашку с чуть теплым чаем, а папа обхватывает голову руками, даже не глядя на меня. Ни один из них, кажется, не может смотреть на меня, и это больно.

— Повтори еще раз. Ты пришла на вечеринку с Винни, а потом что было ? — снова спрашивает папа монотонным голосом.

Они не должны заниматься этим прямо сейчас. Мы не должны этим заниматься. Мы должны оплакивать потерю моей сестры, а не допрашивать меня, когда нам нужно исцеляться.

Я не могу понять, насколько эпически испорчена вся эта ситуация.

Я снова все пересказываю, и на этот раз отец отскакивает от стола. Ножки стула царапают кафельный пол, прежде чем он откидывается назад, ударяясь о стену. Мы с мамой подпрыгиваем, и он бросается прочь, хлопнув дверью своего кабинета наверху.

— Мама, я...

— Кензи, милая, я... — она сглатывает, слезы собираются в ее глазах. — Сейчас мы имеем дело со многими вещами. Я позвонила бабушке и дедушке. Может, если ты дашь нам время подготовиться, понять, мы сможем побольше поговорить и попытаться разобраться во всем этом, но прямо сейчас... — она задыхается, сжимая закрытые глазами, сдерживая слёзы. — Милая, сейчас все бессмысленно. Твоему отцу нужно пространство.

Мое сердце падает. Тошнотворное ощущение в животе скручивается, а желчь ползет вверх по горлу. Эта трещина в моем сердце ? Она распространяется. Боль в груди ? Она усиливается.

— Вы отсылаете меня ?

Ее лицо разбивается, и слеза выскальзывает.

— Я не знаю, что еще делать.

Мои собственные слезы начинают проливаться. Пошатываясь, я встаю из-за стола и

прищуриваюсь. Ярость кипит под поверхностью, кипит в моих венах.

— Ты могла бы попробовать стать матерью. Вы оба могли бы попробовать стать родителями, потому что это была моя сестра. Вы не единственные, кто скорбит и запутался.

С этими резкими словами я поворачиваюсь и бегу наверх.

Я собираю чемодан, не зная, как долго мне придется оставаться с бабушкой и дедушкой.

Все это время я чувствую, как мое сердце разбивается. Осколки рассыпались на пол, они теперь неузнаваемы, так что нет смысла собирать их обратно. Бесконечная пустота заполняет мою грудь. Она режет мое сердце болью и закупоривает легкие льдом.

Я продолжаю закрывать глаза, желая проснуться, и что все это закончится. Я хочу, чтобы все это было сном, больной шуткой, которую я могу оставить позади.

Я ругаю себя за то, что за эти годы мы с Мэдисон потеряли друг друга. Почему я позволяла ей чувствовать, что она лучше меня ? Почему я не старалась больше ? Мы были сестрами, и никакое плохое отношение не могло этого изменить. А теперь, теперь она ушла, не имея ни малейшего шанса вернуться.

Мэдисон всегда лучше справлялась с неприятными ситуациями. Она умела работать с толпой и могла убедить кого угодно в чем угодно. Она была харизматичный и всегда душой компании. А я, с другой стороны, нет. Это очевидно даже сейчас — ведь мне никто не верит.

Когда внизу раздается звонок в дверь, я не встаю со своего места на кровати; вместо этого я смотрю на стену, гадая, что будет дальше.

Что, если мне никто не поверит ? Конечно, я не могу быть обвинённой в чем-то без доказательств.

Что я вообще говорю ? Какого черта я беспокоюсь об этом после того, как мою сестру убили ? Мне не нужно беспокоиться ни о чем из этого. Я должна оплакивать смерть сестры в мире, а не...

Легкий стук в дверь спальни вырывает меня из раздумий. Я медленно выпрямляюсь в сидячее положение как раз в тот момент, когда мой дедушка выглядывает из-за двери. В свои семьдесят два года мой дед по-прежнему красив, как всегда. Его обаятельная личность и забавные шутки именно то, в чем я сейчас нуждаюсь. При одном взгляде на него, одетого в свой обычный фланелевый пиджак, я чуть не плачу. Его фигура плывет передо мной, когда он проскальзывает в мою спальню и тихо закрывает за собой дверь.

— Дедушка, — выдыхаю я, окончательно проигрывая битву со своими эмоциями.

— Ш-ш-ш, Арахис.

Он опускается на край кровати рядом со мной, и я придвигаюсь ближе, желая почувствовать его силу и тепло его присутствия. Его запах поражает меня первым делом. Это смесь ментола для его артрита и геля для волос. Взяв мою руку в свою, дедушка сжимает ее, и я смотрю на его костлявые, обветренные руки, позволяя слезам проложить горячие дорожки по щекам.

— Они мне не верят. Я не знаю, что происходит, но мне никто не верит.

— Им больно, Маккензи. Так же, как и тебе. Мы все по-разному переживаем боль.

Моя нижняя губа дико дрожит.

— Он накричал на меня за то, что я была в ее комнате. Я просто... Мне нужно было чувствовать себя рядом с ней, потому что... п-потому что я не могу поверить, что это правда. Я все еще надеюсь, что проснусь, и все будет кончено. Я все еще надеюсь, что открою глаза, и она будет там, в своей комнате.

Мой дедушка тяжело вздыхает, что заставляет меня посмотреть на него. Сначала я не поняла, но теперь вижу, что он плачет. Я могу только представить, как тяжело моей бабушке.

— Ну, твой отец всегда был идиотом, — ворчит он, ссылаясь на то, что никогда по-настоящему не одобрял моего отца для своей дочери. — Но это реально. Это трагедия, с которой нам всем придется иметь дело всю оставшуюся жизнь, Маккензи. Это никуда не денется.

Я смотрю вниз, и слезы капают мне на джинсы.

— Я знаю, — шепчу я дрожащим голосом. — Я даже не успела с ней попрощаться.

— Мало кто успел, — он задумчиво замолкает. — Как насчет того, чтобы дать твоим маме и папе передохнуть, а ты пока побудешь со мной и бабушкой ? Пока мы не разберемся во всем этом.

Я киваю, поднимаясь на ноги одновременно с ним. Я начинаю тянуться к чемодану, но останавливаюсь, сжимая ручку.

— Ты ведь веришь мне, Желе ?

— Арахис, — говорит он, притягивая меня к себе. — Я всегда буду тебе верить. Всегда.

Я следую за дедушкой вниз по лестнице, мой багаж грохочет на каждой ступеньке. Шёпот. Я уже представляю, о чем моя мама говорит со своей мамой, моей бабушкой.

Не знаю, что нам теперь делать. В каком направлении должны двигаться. Все, что я знаю, это то, что я зла. Так зла на всех.

На родителей за то, что не поверили мне.

На Мэдисон за то, что пошла на скалу, когда должна была быть я.

На этих ублюдков за то, что забрали мою сестру, за то, что разрушили всю мою жизнь, и

за то, что украли еще одну жизнь слишком рано.

Вместо того чтобы попрощаться с мамой и папой, я выкатываю чемоданы на улицу и жду у Субару. Может, время вдали друг от друга то, что нам нужно. Я знаю, что им нелегко смотреть на меня. Я даже не могу смотреть на себя в зеркало, не видя уменьшенную версию Мэдисон.